Будущее – это свалка фантазий

Перелистываю в полете бортовой журнал «Аэрофлота» и вдруг натыкаюсь на интервью с писателем Евгением Водолазкиным. Повод – выход в свет романа, где главный герой – музыкант. Пытаюсь припомнить: кажется, с момента появления в 1980 году «Альтиста Данилова» Владимира Орлова (романа, сразу же ставшего культовым и чуть не затмившего «Мастера и Маргариту» в те годы) музыканты в поле зрения «инженеров человеческих душ» не попадали. Художники, писатели – да. А с музыкантами всегда жди подвоха: если заранее не поинтересоваться количеством струн (клавиш, клапанов, диапазоном голоса – нужное подчеркнуть), то можно и опростоволоситься. Ведь всегда найдутся такие зануды, что ходили в детстве в музыкальную школу и не забыли, как их мучили гаммами и этюдами. Кстати, Водолазкина уже успели обвинить в «Комсомольской правде» в семи смертных грехах относительно правдоподобности гитарной практики. Хотя роман – не отчет по коллекции этнографического музея, и тем более не самоучитель игры на гитаре: мера допущения предполагается изначально, да и не всегда творческий процесс является предметом книги.

Так думалось до прочтения романа – ведь название «Брисбен» вроде никак не связано с музыкальной тематикой. Но читатель-меломан не будет разочарован. Музыкой роман буквально пропитан, даже больше – музыкальными законами определяется его структура. Известны примеры, когда писатели сознательно пытались использовать музыкальные жанры и композиционные техники при написании произведений. Четыре симфонии Андрея Белого, «Бросок костей» Малларме (породивший, в свою очередь, целое музыкальное направление «алеаторика»), «Доктор Фаустус» Томаса Манна…

Водолазкин предлагает читателю подсказку: главный герой пишет в университете диплом по полифонии, развивая идеи Бахтина. И полифония – в основе конструкции романа. Повествование сложно устроено: мы знакомимся с гитаристом Яновским на пике успеха, который одновременно и начало его «падения». Контрастной темой становятся главы, погружающие нас в детство Глеба. Прошлое и настоящее чередуются с разной скоростью течения хронотопа внутри. С 25 апреля 2012 года по 9 июля 2014-го – время, отпущенное Яновскому на осознание своей болезни (автор ставит ему безнадежный диагноз – Паркинсон), на попытки приручить недуг, найти новый модус существования. Его детство, отрочество, юность неторопливо разматываются в ретроспективных главах, с тем чтобы в конце совпасть во времени и пространстве. Точка схода – это «кода» сочинения, постскриптум, где две линии изложения – изоритмические «колор» и «талия», если прибегнуть к узкопрофессиональной терминологии полифонистов, – совпадают, и прошлое «догоняет» настоящее героя.

Что до Брисбена, города в Австралии, то это символ некой мечты, что-то типа Рио-де-Жанейро для Остапа Бендера, то недостижимое, ради чего люди живут, порой умаляя свое настоящее. В этом позиция автора однозначна – для него будущего нет, «это свалка фантазий. Или – еще хуже – утопий: для их воплощения жертвуют настоящим. Все нежизнеспособное отправляют в будущее» (с. 399). Сентенция не слишком оригинальная, такими пестрят соцсети у доморощенных психологов («20 советов, как перестать бояться жить» или что-то подобное). Но вложенная в уста умирающего Мефодия, деда главного героя Глеба Яновского, она воспринимается чуть ли не как евангельское откровение. И сам этот персонаж, выполняющий роль Deus ex machina, – аллегорическая фигура, возникающая в тех ситуациях, когда Глеб на перепутье и нуждается в духовном поводыре или просто в плече друга.

Любознательный читатель обратит внимание на какие-то слишком точные датировки: глава 17.07.14 описывает 50-летие Глеба, и нетрудно вычислить, что он ровесник Евгения Водолазкина, также родился в 1964 году, только на два месяца позже автора. Так что описанные реалии советского Киева, студенческого быта (очень остроумно и памфлетно), оковы идеологической казуистики, в которых мужала будущая знаменитость, – это переплавленный опыт автора.

«Мемуарные» страницы – то ли главы будущей биографической книги, создаваемой писателем Нестором (еще один персонаж-функция), то ли воспоминания, прокручивающиеся в голове Глеба, его внутренняя полифония. «Нестор нужен для описания прошлого. Там два временных плана: записки героя от первого лица ведутся лишь в настоящем времени. Он как бы репортер, пытающийся поймать только что произошедшее. Но нужно, чтобы кто-то описывал прошлое. Дело в том, что прошлое и настоящее у героя разделены, и ему требуется эти времена соединить. Я даю ему в помощь Нестора – и до некоторой степени это автопародия. Нестор нужен и как второй голос – для полифонии», – говорит автор.

На страницах «Брисбена» психологический портрет Глеба Яновского так реалистичен, что невольно задаешься вопросом: кто же прототип? На встрече в петербургском «Буквоеде» Водолазкин подробно рассказал, что многое «списал» с себя: как и герой «Брисбена», он родился на Украине, учился на домре, потом на гитаре, так что про сольфеджио и полифонию знает все подробно. Но у Глеба Яновского проступают черты «сына века»: гитарист-виртуоз, дающий концерт в парижской «Олимпии», всенародный любимец, чья узнаваемость зашкаливает (у него автографы просят все – от таможенников до официантов), – это явно персонаж «из телевизора», ближе к поп-звезде, чем к классическому музыканту. С другой стороны, особая примета стиля Глеба – «гудение» во время игры – вызывает ассоциации с манерой Гленна Гульда, канадского пианиста, человека вроде бы «из другой оперы» (хотя аллитерация имен Глеб – Гленн – налицо). Водолазкин признается: «Я не гудел, я это придумал. Но мой друг, гитарист Михаил Радюкевич, когда прочитал, сказал, что такое вполне могло быть. Человеческий голос и гитара очень сочетаются по тембру. Кстати, специалистом по тремоло, как мой герой, я тоже не был. Литература имеет компенсаторную функцию: если в жизни не сложилось стать хорошим музыкантом, то ты добираешь это в своих книгах».

В том аэрофлотовском интервью Водолазкин на вопрос, почему он сделал героя музыкантом, отвечает так: «Мне нужен был творческий человек, и музыкант – это, наверное, самый удобный для литературного описания герой. А если я описываю музыканта – естественно, я должен говорить и о музыке, и те строки, которые я посвящаю музыке, – это выражение моей любви к ней».

Но главная идея все же лежит в философской плоскости: цель автора, по его словам, «дать утешение и поддержку людям, попавшим в подобные жизненные испытания, показать, что всегда можно найти выход», что если «созидание закончилось в одной сфере, то может продолжаться в другой». Роман, конечно, не пособие по психоанализу, но эпизод, где автор описывает концерт героя, уже не играющего, но поющего, относится к сильнейшим моментам книги и достигает цели. Соглашусь с утверждением, что «роман ладно скроен и крепко сшит», что он легко читается и импонирует логикой и ясностью.

Но причем все-таки Брисбен, город, в который стремилась мать нашего героя и даже вроде бы уехала в 1987 году? Как узнает читатель на последней странице романа, женщина исчезла по дороге в аэропорт, став жертвой криминального нападения (некое «дело таксистов»). «Жизнь – это привыкание к смерти». Эта мысль, формирующаяся исподволь, к концу романа начинает звучать все отчетливее и конкретнее, и мы понимаем, что вся история затеяна ради этого, главного для любого человека, итогового размышления о высших смыслах.