Гений, злодейство и культурная политика

Вывели на сцену сонм русских писателей – Гоголя, Толстого, Достоевского, Чехова, Горького. (Они в белоснежных тогах, как положено небожителям, и высказывания их сплошь цитаты, хотя и на волнующую тему – убивал ли Моцарта Сальери?) Полный контраст Олимпу – «наше все» Пушкин в обычном темном сюртуке – как живой. К сонму он так и не причислился, посему неподобающе прытко бегал от Моцарта, который прочел маленькую трагедию и разъярился: ведь не травил его Сальери, он точно знает.

Авторы спектакля решили, что дело было так. Состязались на оперном конкурсе три автора: Сальери, Архиепископ и Моцарт. Два прослушивания прошли, а Моцарт все не появлялся. Победителем в этом случае предполагалось объявить Сальери (он уже знал, что гуляка праздный не придет, ибо позаботился об этом). Но гений явился. Сел за инструмент, начал было что-то наигрывать. И вдруг возмутился, встал, объявил присутствующих варварами и гугенотами без национальной идеи, вопросил, «с кем вы, мастера культуры», а потом и вовсе предложил создать цензурный комитет. Сальери глубоко задумался: что же он такое подсыпал подвыпившему другу? Аптекарь вскоре сознался, что перепутал таблетки. А затем выяснилось, что этот самый аптекарь есть Главный масон, который, как мог, спасал Моцарта от верной смерти.

Можно долго излагать и интерпретировать извилистые ходы мысли авторов, но в любом случае, перекраивая пушкинский миф, нам о многом сегодняшнем, прямо-таки актуальном поведали. Наследование традиций сатирических опусов Оффенбаха налицо. Родоначальник оперетты начал с пародирования классики и травестирования греческих мифов, заселив Олимп сатирически поданными представителями современного ему общества. Публика узнавала себя и окружение, болела теми же проблемами, возмущалась и смеялась. Как и мы…

Перерожденный в ханжу и блюстителя государственности Моцарт собственные сочинения громогласно запретил. Директора театра за неподобающий облик богини Венеры и оскорбление чувств верующих зрителей уволил, а потом все театры вообще решил закрыть, пока не выработается угодная кайзеру культурная политика.

Все эти насмешки и уколы, намеки и ерничество воплотились в масштабном и красивом зрелище гранд-спектакля. Высокие парики и блестящие атласом камзолы, декольтированные, пышные платья дам в рюшах и бантах – все обильно, преувеличено, предельно выразительно. Костюмный, густонаселенный спектакль, с размахом, с подробной хореографией Ларисы Александровой – танцами, остроумно продуманной пластикой каждого персонажа, умелым и четким решением массовых и камерных сцен.

Партитура сценического действия рифмуется и чуть ли не соревнуется с партитурой музыкальной, но слагаются они в единое целое. Как в музыке, так и в тексте старое и старинное все время прорастают сегодняшним – отзвуками, интонациями, ритмами, словечками. Так строится разговорная речь, с прозаическим и бытовым возгласом Моцарта в адрес Пушкина: «Да ладно». После текста о том, что гений и злодейство… Так строится речь музыкальная – от витиеватых арий до джаза, эстрады в духе Бабаджаняна и рока. Впрочем, услышать в оркестре можно столько, сколько хватит образованности. Также и увидеть благодаря художнику Максиму Обрезкову – театр в театре, элементы вертепа, с божественным верхом и адским низом, поворотный круг, увозящий персонажей в бесконечность вращения, в карусель событий. Множество занавесов – терракотовые ламбрекены торжественного обрамления театра, во всю высоту сцены, и черные кулисы под лестничным переходом. Полотна, на которых расписаны фрагменты стен зданий и интерьеров, черный тюль-супер, погружающий во тьму, которую подчеркивают свечи, расставленные на авансцене и в оркестре…

Изобразительно и музыкально спектакль разнообразен так же, как прихотливы и разнообразны его темы и мотивы, ответвляющиеся от центрального противостояния Сальери и Моцарта. Иногда эти темы и мотивы даны подробнее, многословнее, чем следовало бы, и сдерживают общую динамику действия, прежде всего, первого акта. Второй идет быстрее, особенно когда дело движется к финалу, и Сальери понимает, что яд не убил Моцарта, но лишил его души и таланта. Мир теряет гения, осознает Сальери и готов отдать жизнь: «Зачем она без музыки твоей?»

Удивительно, как легко Кирилл Стрежнев в своих спектаклях умеет от смеха перейти к лирике, от гротеска к трагедии и вернуться обратно неуловимо и мгновенно. Вот и этот его сценический опус балансирует на грани юмора и серьезности. Как у Моцарта через Кармазина от Керубино к Реквиему.

Но баланс, как всегда, осуществляется еще и через артистов. Евгений Толстов (Моцарт) и Игорь Ладейщиков (Сальери) – идеально исполненный дуэт. Они не просто виртуозно играют своих героев, они воплощают философию спектакля, его иронию и мудрость, его объем. Толстову удается передать моцартовскую гениальность, хотя такого просто не может быть. Но она – в необыкновенной пластической подвижности, в легкости и задумчивости, постоянной игре с самим собой и нами, в смене интонаций голоса, позволяющего понять, где он настоящий, а где нет, в умении найти такой едва ли не божественный тембр, который способен вызвать слезы и тут же включить ерническую колючесть и жесткость. Ладейщиков каким-то чудом ухитрился сыграть драму Сальери нигде не пережав, не сгустив краски, оставаясь в рамках общего тона спектакля. И при этом именно он призван был выразить всю серьезность послания, которое создатели адресовали публике, избрав формы оперы-буффа.

Впрочем, перед артистами в свердловском театре всегда ставятся непростые задачи, а тут еще и композитор помог, написав, например, для женщин вполне головоломные и почти классические арии. Ольга Балашова (Катарина Кавальери), Светлана Кадочникова (Графиня Штраххенбах), Ирина Гриневич (Матильда) давно не получали такого материала для творческого роста. Свои особенные краски требовалось поискать Юлии Дякиной, которая служанку Розину превратила в писклявую китаянку. Пришлось распеться Никите Турову в роли авантюриста Арчибальдо. Как всегда, значителен был Анатолий Бродский в столь же значительной, сколь и игривой партии Архиепископа. Очень свободно чувствовал себя Николай Капленко, изображая Графа Штраххенбаха. Владимир Смолин на полном серьезе выступил Главой масонской ложи, дав понять, что на самом деле он Аптекарь.

Успех музыкального спектакля обеспечивает оркестр. Трюизм. А попробуйте узнать, что будет, если он играет громко, не вместе, не в стиле и т. д. В свердловском театре не дают узнать. Добавьте еще всю сложность работы над новым произведением. Для дирижера Бориса Нодельмана все это не в новинку, ведь его мастерство и опыт очевидны. И очевидно понимание, что музыка – сердце спектакля.