Молодые, спортивные и романтичные

Энергия молодости отражена и в «спортивном» названии программы, в рамках которой проходил концерт, – «Музыкальная сборная России». Это проект Санкт-Петербургского Дома музыки – организации, которая берет под свое крыло талантливых и перспективных музыкантов. Она предоставляет им все возможности для выступлений на различных площадках, помогает готовиться к конкурсам. Слово «сборная» изначально подразумевает, что солисты из разных городов России концертируют как по стране, так и по всему миру. И Доля, и Мирославский – выпускники Московской консерватории. Тем удивительнее, что их дуэт сложился в городе на Неве.

Программа вечера – своего рода срез европейской музыки двух столетий – девятнадцатого и двадцатого. Ожидание услышать в одном концерте столь разных и в то же время преемственно связанных между собой Шуберта, Шумана, Пуленка и Сильвестрини подогревалось очень редким в нашей камерной практике сочетанием фортепиано и гобоя.

Гобойный репертуар сравнительно скромен, поэтому без переложений тут не обойтись. Впрочем, Роберт Шуман обращался к этому инструменту и «напрямую», сочинив довольно известные Три романса для гобоя и фортепиано ор. 94. Однако не менее популярными являются Адажио и Аллегро ля-бемоль мажор, изначально написанные для валторны и фортепиано и переложенные американским гобоистом Хамбертом Лукарелли. Этот опус, появившийся в период творческого взлета композитора, – пример типично шумановского единства одухотворенной кантилены и бурной патетики.

 Адажио и Аллегро предназначались для домашнего музицирования, но этой пьесе не откажешь в концертной техничности и глубине замысла, которые и продемонстрировали молодые солисты. Не секрет, что переложения часто неудобны для исполнителей, так как каждый инструмент имеет свою специфику, но игра Мирославского не давала ни малейшего повода вспомнить об этих трудностях. Его гобой звучал свободно, обволакивающе и очень естественно – как будто и не было никакой транскрипции. Доля показал все красоты по-шумановски насыщенной фортепианной партии, порадовав красочностью звука и технической оснащенностью. Вообще, дуэт удивил цельностью звучания и единством мышления: у музыкантов поразительное взаимопонимание, что очень важно в камерном музицировании.  Соната для гобоя и фортепиано (1962) Франсиса Пуленка стала скорее дополнением романтического опуса, нежели его противоположностью. Эта соната – одно из последних сочинений самого знаменитого представителя французской «Шестерки», и, пожалуй, в ней ощущается, что композитора не стало на самом пике творчества. Отточенная по форме, изысканно мелодичная и в то же время полная драматизма музыка второй половины XX века в одухотворенном прочтении Доли и Мирославского оказалась родственна по настроению шумановскому произведению.

В сольной части вечера Мирославский продолжил французскую тему, обратившись к циклу «Шесть этюдов для гобоя соло» нашего современника композитора и гобоиста Жиля Сильвестрини. Каждый из этюдов создан под впечатлением от работ художников-импрессионистов, поэтому названы они так же, как и их живописные прообразы. Эмиль сыграл два этюда: № 1, Hôtel des Roches noires à Trouville («Отель “Черные скалы” в Трувиле») по картине Клода Моне и № 6, Le Ballet espagnol («Испанский балет») по Эдуарду Мане.

В интерпретации гобоиста выигрышный контраст этих двух пьес был очень рельефен, а красочная палитра каждой из них своеобразна. В первой действительно ощущался зной мимолетного летнего дня, во второй – страстные движения испанского танца. И снова – поворот к романтизму, на этот раз к фортепианному творчеству Франца Шуберта, которого принято считать первым композитором-романтиком. Песенность в самых разных проявлениях пронизывает всю музыку Шуберта, и «Двенадцать благородных вальсов» – не исключение. Казалось бы, незамысловатые танцевальные пьесы полны лирики и мелодического обаяния. В прочтении Тимофея Доли каждая миниатюра предстала как сценка быта Вены с ее пышными празднествами и аристократическими балами. Мастерское использование тембровых возможностей фортепиано и техническое совершенство музыканта в итоге работали на осмысленную трактовку. То же слышалось и в «Баркароле» Шуберта (в знаменитой транскрипции Листа), которая получилась трепетной и в то же время драматичной.

После миниатюр монументальная Соната для фортепиано до минор звучала особенно величественно. Этот шедевр – первая из трех сонат Шуберта, сочиненных в последние месяцы его жизни. Пожалуй, до-минорная является самой недооцененной из всей трилогии, хотя она ничуть не уступает остальным по мелодическому богатству и виртуозности, а потому требует от пианиста зрелого мастерства. В исполнении Тимофея четыре части произведения, не лишенного пресловутых «божественных длиннот», выстроились в продуманную и целеустремленную драматургическую линию. Трагизм Аллегро сменялся мечтательностью второй части, а волнительный Менуэт предварял стремительность неоднозначного по настроению заключительного Аллегро. Помимо филигранного пианизма, Доля продемонстрировал хороший «венский» вкус и чувство стиля, подчеркнув в том числе и сильное влияние на Шуберта бетховенского творчества. Вечер пианист завершил легким и безмятежным фа-минорным «Музыкальным моментом», который удачно уравновесил и эмоциональную насыщенность концерта, и изысканность его программы.