События
Традиционный «Европейский концерт» Берлинского филармонического оркестра планировался в Тель-Авиве – как часть большого турне коллектива и как важная страница израильского визита Франка-Вальтера Штайнмайера, Федерального президента ФРГ. И турне, и визит отменились, но концерт под управлением Кирилла Петренко все-таки состоялся: в пустом зале Берлинской филармонии оркестр представил уже вторую за два месяца программу, историческую во всех отношениях.
Одиннадцатого марта стало известно, что в Берлине на несколько недель вперед отменены все массовые мероприятия (в Москве концерты и спектакли шли еще в течение недели). В голову не вмещалось, что такое возможно в одной из музыкальных столиц мира: возникало абсурдное желание оказаться в Берлине хоть на час – увидеть краем глаза пустые площади, обычно полные людей. Сегодня фото- и видеосъемки опустевших улиц привык рассматривать весь мир, но два месяца назад поверить в подобное было трудно. Последний на тот момент полноценный концерт дали как раз «берлинские филармоники»: программу, запланированную на 12 марта, оркестр сыграл без изменений, но и без слушателей.
На своих мониторах меломаны с изумлением наблюдали за тем, как под управлением сэра Саймона Рэттла оркестр исполняет Симфонию Берио (при участии ансамбля «Новые солисты Штутгарта») и Концерт для оркестра Бартока в пустом зале. Интересно было, сыграет ли оркестр на бис: после зажигательного финала Концерта для оркестра это просто-таки напрашивается, но какой возможен бис, если никто не аплодирует? В тишине оркестр удалился со сцены, возвестив о новых временах: в ближайшие дни концерты и спектакли отменились по всему миру, а сайты театров и филармоний стали выкладывать для просмотра лучшее из своих архивов. Дирижерам пришлось временно менять амплуа: так, в разных выпусках проекта Hope@Home скрипача Дэниэла Хоупа появлялись Саймон Рэттл, Владимир Юровский, Кристиан Тилеман – Рэттл играл на фортепиано, Юровский аккомпанировал Хоупу и читал фрагменты дневников Прокофьева, Тилеман ограничился ролью чтеца.
И все же нам довелось увидеть Кирилла Петренко за пультом: отменилась уже целая череда важнейших музыкальных событий, но не традиционный первомайский концерт «берлинских филармоников». Приуроченный ко дню рождения оркестра, он ежегодно проходит с 1991 года в лучших залах мира; среди участников «Европейских концертов» – дирижеры Клаудио Аббадо, Даниэль Баренбойм, Бернард Хайтинк, Зубин Мета, Марис Янсонс, Пьер Булез, Риккардо Мути, Пааво Ярви, пианисты Михаил Плетнёв, Эмануэль Акс, скрипачи Леонидас Кавакос, Гил Шахам, не говоря уже о великолепном созвездии певцов. «Европейский концерт» принимали и в российских столицах – в 1996 году в Санкт-Петербурге, в 2008-м в Москве.
Лишь дважды за предыдущие годы он проходил в Берлинской филармонии, в родном зале оркестра, и теперь вынужденно прошел здесь в третий раз. Тридцатый «Европейский концерт» стал и самым удивительным: в пустом зале, без публики и аплодисментов, один из лучших оркестров мира выступил как камерный ансамбль, в составе полутора десятков музыкантов, строго соблюдавших социальную дистанцию. Вначале короткую речь произнес Франк-Вальтер Штайнмайер. Программа была составлена только из сочинений ХХ века с присущими дирижеру и оркестру изысканностью и разнообразием: Пярт, Лигети, Барбер, Малер.
У троих композиторов в нынешнем году – круглые или полукруглые даты (85 лет Пярту, 110 и 160 со дня рождения Барбера и Малера соответственно), хотя едва ли Петренко руководствовался именно этим. Каждое произведение в теперешнем контексте было как бы крупнее себя самого, неизбежно обрастая новыми смыслами. Открывшая программу Fratres Пярта в версии для струнных и ударных звучала не только антитезой эффектным оперным увертюрам, открывавшим добрую половину «Европейских концертов», но и мучительным, повторяющимся по кругу вопросом без ответа – о точке, к которой подошел сегодня мир. Пятнадцать оркестрантов на сцене плюс один на балконе создавали мощный плотный саунд: закрыв глаза, можно было представить себе и оркестр большего состава.
В той же степени «музыкой о нашем времени» оказались и Ramifications Лигети в версии для двенадцати струнных, из которых половина настроена на четверть тона выше другой. По замыслу Лигети такой состав должен создавать впечатление неверной настройки, но музыка рождала иное ощущение: чувство неуловимости мгновения, столь острое сегодня, когда время течет в непривычном темпе – и быстрее, и медленнее обычного. Звучание струнных было совсем другим, нежели в сочинении Пярта, – разреженным, бесплотным, и неожиданно обрело мощь лишь к финалу. Каждый из номеров отделения длился не более десяти минут, в том числе Адажио для струнных Барбера. В год 75-летия окончания Второй мировой войны место сочинения в программе было особенно ясным, но помимо привычных интонаций – траурных, поминальных – добавились и другие, вопросительные, тревожные.
После антракта исполнили Четвертую симфонию Малера в обработке Эрвина Штайна для сопрано и ансамбля. Подготовленная в 1921 году для основанного Шёнбергом «Общества закрытых музыкальных исполнений» (то есть концертов для очень узкой аудитории) и обнаруженная лишь в 1990-м, эта версия играется сравнительно часто, хотя новые редакции Четвертой появляются и сегодня. Уже в пору карантина, 31 марта, исполнение Аланом Гилбертом Четвертой симфонии в варианте Штайна транслировалось из Стокгольма, теперь ее представил Петренко. Это редкий образец переложения, не потерявшего духа оригинала (даже когда фисгармония и два рояля заменяют чуть не половину оркестра), хотя в иных кульминациях Петренко явно обращался к воображаемому полному составу. Тем более чутко, словно отвечая за всю свою группу каждый, реагировали на жесты дирижера первый скрипач Дайсин Касимото, гобоист Альбрехт Майер, флейтист Эммануэль Паю или любой другой. В финальной части «Мы вкушаем небесные радости» к ним присоединилась Кристиана Карг – без участия солистки мирового класса этот концерт обойтись не мог. Необыкновенный во всех отношениях, с крайне меланхоличной программой, он все же закончился нотой надежды.
