Повелитель мажора и минора

Он был одним из последних крупных европейских артистов, сформировавшихся ещё в первой половине ХХ века, и, вероятно, последним нашим современником, успевшим застать на сцене самого Вильгельма Фуртвенглера и даже помузицировать с ним. Ученик Эдвина Фишера, настоящий венец, один из тончайших исполнителей Моцарта и Шуберта,  писатель глубоких книг о музыке, автор блестящих каденций к концертам Моцарта, ещё в мае этого года выходил наконцертную сцену. Был тесно связан и с Россией: играл с Давидом Ойстрахом, а  в последние годы часто выступал с главным дирижёром МАМТа имени Станиславского и Немировича-Данченко Феликсом Коробовым.

Мне повезло несколько раз слышать его концерты и даже немного пообщаться. В 2012 году маэстро  Коробов привёз его в Санкт-Петербург играть 22-й концерт Моцарта. Несмотря на давно к тому моменту неидеальную пианистическую форму, в  игре Бадуры-Шкоды было столько живости, доброты и обаяния, что невозможно было этому не поддаться. А на бис Пауль сыграл второй экспромт Шуберта. Конечно, некоторые пассажи бывали в нём немного похожи на слипшиеся в морозилке пельмени, но одну деталь я запомнил навсегда и теперь рассказываю о ней студентам: в тот момент, когда первый раз мажор меняется на минор, вдруг словно повеяло холодом и как будто в зале стало темнее, а солнце ушло за облака. Как он этого добился — я не знаю, магия какая-то. Но ведь это, в сущности, чрезвычайно просто — весь Шуберт строится на таких контрастах мажора и минора, и часто пианисты просто играют мимо всего этого. Придя домой после того концерта, я еще раз послушал 22-й Моцарта опять в исполнении Бадуры-Шкоды, но с Фуртвенглером и на 63 года раньше, в 1949 году!

Потом я купил его книгу «Интерпретация Моцарта», которая тогда как раз вышла на русском. Надо сказать, что у меня было с молодости предубеждение против неё, потому что у нас в консерватории Л.Е. Гаккель насаждал её как Екатерина Великая картошку, и мне казалось, что там будет так же строго, как в гаккелевских речах: играй так, а так не играй, это можно, а это нельзя, вы, студенты, дураки. И был очень приятно удивлён, что книга написана с позиций естественной музыкальности и здравого смысла, и не содержит вообще никаких поучений, а, наоборот, множество ценной информации и тонких наблюдений.

В следующий раз мы встретились в одной афише в 2015 году, причём я с ужасом обнаружил в зале Пауля, когда я в первом отделении играл 1-й концерт Шостаковича, а он во втором 21-й Моцарта (снова с Феликсом, в его день рождения и с Камерным оркестром МГК). Но он нашел возможным послушать меня и даже надписать мой экземпляр книги о Моцарте, а потом прислал новое издание на английском с ещё более милой надписью. Тот вечер мы провели за одним столом, и это было совершенно незабываемо. В общем, его смерть вызывает у меня печаль, но светлую, потому что он казался человеком, прожившим долгую и счастливую жизнь, которому до последнего было интересно жить, играть, узнавать новое и щедро делиться своей душевной теплотой.