Релизы
Эта запись сразу удерживает внимание. Как блестящая речь искусного оратора, заставляет следить за поворотами мысли, предвкушать новые аргументы. Исполнение покоряет энергией пафоса. Диалог, вообще, в природе камерного исполнительства, здесь учатся искусству говорить и слушать. Участники Квартета имени Давида Ойстраха (Андрей Баранов, Родион Петров, Федор Белугин, Алексей Жилин), а также виолончелист Александр Бузлов, скрипач и альтист Даниил Австрих – великолепные музыканты одного поколения и, следовательно, образа мысли. Слитность индивидуальностей, которая в секстете «Воспоминание о Флоренции» отвечает всецело замыслу Чайковского: шесть равноправных голосов достигают интенсивного оркестрового звучания.
Уже первая часть врывается взметенным потоком под сердцебиение ритма. И направляется формой, где все элементы расставлены по местам. Тонко выверены замедления и ускорения, дыхания-цезуры, чеканные фразы, послесловия, сгущения и разрядки энергии. Как томительна кульминация всей части! И как потом напряжение остывает перед лирической побочной партией, звучащей в разработке совершенно бесплотно. Во второй части, «любовном дуэте» или pas de deux для скрипки и виолончели, сладчайший тон с растушеванными переходами между звуками оттеняет едва смолкнувшие акценты. Исполнители будто открывают здесь не только итальянские вдохновения, но и колористический французский шарм. Средний эпизод, как и просил автор, таинственно мелькает отдаленной зарницей. А в третьей и четвертой частях есть все – и распахнутое чувство, и настоящий азарт, и даже озорство. Но… чуть строже. Знаменитая фуга в финале своим стремительным появлением и таким же развитием не утяжеляет пропорций. Музыканты выстраивают архитектуру цикла по классическому чертежу. Первые части опираются на «строгие колонны» последних.
По интенсивности чувства эта интерпретация напоминает великий образец – запись Леонида Когана, Елизаветы Гилельс, Генриха Талаляна, Рудольфа Баршая, Святослава Кнушевицкого и Мстислава Ростроповича 1956 года. Но отличается она тем, что выходит за пределы чистого романтизма, открывает множество перспектив. Драматичная кода первой части – это почти адовы вихри из моцартовского «Дон Жуана», которые перекликаются с цитатами из «Фигаро» в финале. Последние такты – ликующий апофеоз из симфоний Брамса. Экспрессивные взлеты напоминают нам, что Чайковский – современник Малера, а мерцающая фактура прозревает «Просветленную ночь».
Произведение Шёнберга уже напрямую связано с диалогом, с интонациями поэтической и музыкальной речи – интимными излияниями, вопросами, ответами и мирным разрешением психологической драмы. Композитор мастерски запутал слушателей: опубликовал программные заметки, где сопоставил сюжет Рихарда Демеля с конкретными фрагментами в секстете. При этом он начал с того, что музыка «не передает действие или драму, но ограничивается описанием природы и выражением человеческих чувств». Примирить литературное повествование с повествованием в звуках – вот лучшее, что могли сделать исполнители. И сделали. Интерпретация обошлась без прямого иллюстрирования «по заметкам», но сохранила скрытую драматургию в «чистой музыке». В сложной структуре пьесы пролог и эпилог подобны арке из теней, посеребренных лунным светом. В этой арке помещаются две картины. Первая – признания героини, переданные всем спектром струнной выразительности: смычки едва волнуют струну, ласкают ее страстным касанием, бросаются в агрессии сфорцандо. Вторая картина – преображение любви, и удивительный эффект дает перемена стиля игры, как будто в глиссандо и портаменто скользит сентиментальное умиление старой Вены.
Любовь у Демеля и Шёнберга преображает рутинную прозу. Она возвышается над всем. В сущности, как и дружба. Об этом думаешь постоянно, пока звучит музыка. Два года назад скоропостижно ушел из жизни замечательный музыкант и дивный человек Александр Бузлов. Поэтому эта запись – еще и просветленное воспоминание о нем.
