Мистично, неартистично События

Мистично, неартистично

Спектакль на музыку редко исполняемого барочного композитора Алессандро Скарлатти (1660–1725) требует большого предварения: надо поначалу ввести все фактические компоненты в свое сознание, чтобы воспринимать постановку адекватно.

Название оратории по-итальянски «Cain, ovvero Il primo omicidio» означает «Каин, или Первое убийство человека». Слово «человек» здесь по-русски совершенно необходимо, потому что в истории убийства Авеля есть «предварительная стадия», когда братья совершают приношения Иегове: старший, земледелец, – «плоды полей», младший, пастух, – убитого им ягненка. Авель убивает животное, и Бог принимает у него эту жертву. А Каиново приношение не принимает. Что и заставляет старшего брата ревновать и злиться и, в конце концов, вынуждает прибить удачливого братца насмерть.


Кристина Хаммарстрём – Каин, Оливия Вермёлен – Авель

Отметим еще, что жанр оратории родился в Риме в конце XVI века и уже к началу XVIII века, когда данное произведение было написано (1707), стал в Италии заурядным. Добавлю, что великая оратория 22-летнего Георга Фридриха Генделя «Триумф Времени и Бесчувствия» появилась на свет в Риме в том же году. Ораторию 47-летнего Алессандро Скарлатти впервые исполнили в Венеции, куда знаменитый композитор приехал на премьеры двух своих опер в Театре Сан Джованни Кризостомо. Либретто написал Антонио Оттобони, один из крупных меценатов Серениссимы. Три года спустя эта оратория была с блеском повторена в Палаццо Канчеллериа, принадлежавшем кардиналу Пьетро Оттобони, сыну знатного венецианского либреттиста.

В новое время ораторию Скарлатти (рукопись партитуры хранится в Сан-Франциско) открыл бельгийский дирижер (в прошлом певец контратенор) Рене Якобс, он же записал ее в 1998 году и сам исполнил партию Голоса Бога. Оратория эта значится как «сакральная игра для шести голосов с инструментами». Шесть голосов расположены в смысле тесситур в простых соотношениях: Ева и Авель поют сопрано, Адам и Голос Люцифера – тенором и басом, а Каин и Голос Бога – меццо-сопрано (Якобс отмечает в буклете, что Теофиль Готье называл меццо «гермафродитом среди голосов»). В спектакле Каина и Авеля поют женщины – Кристина Хаммарстрём и Оливия Вермёлен (при том, что в Риме, разумеется, все партии, включая женские, исполняли кастраты), а голос Бога отдан контратенору (баварец Бенно Шахтнер). Никаких указаний на состав оркестра у Скарлатти фактически не было. У Якобса мы видим в яме Опера Гарнье большой коллектив: к струнным добавлены духовые – два гобоя, две продольные флейты и два тромбона, а в состав континуо входят два органа, два клавесина, две лютни и арфа, которую в начале XVIII века очень любили в Риме. Якобс детально объясняет свой «богатый инструментарий», подчеркивая, что в те времена саунд строили исходя из особенностей конкретного театра.

Кажется, вводные разъяснения закончены, и можно приступать к рассказу о постановке.

Знаменитый Ромео Кастеллуччи – режиссер, художник и светодизайнер спектакля. Мы знаем, что он умеет соединять зрителей напрямую с внутренним содержанием действа, потому что пользуется часто приемами «за гранью дозволенного». В «Орфее и Эвридике» речь шла о конкретной больной в клинике Вены, которая лежала в коме. Аналогичные «вбросы реальности» мы видели и в московских гастролях постановок Кастеллуччи – у нас иногда шел мороз по коже, но мы внедрялись в действо «всеми потрохами».

В «Каине» две части. В первой актеры, одетые в обычные концертные наряды (женщины-братья в брюках, грудь нескрываемо женская), периодически застывают в «ритуальных позах» в абсолютно абстрактной среде. Нас готовят к чему-то большему, о чем сам режиссер говорит в буклете. Главная «мулька» первого действия – среда, в которой все происходит. Здесь сложная световая партитура, с промельками смутно различаемых фигур, с голубыми и желтоватыми наплывающими яркими полосами, в общем, нагнетающая мистичность атмосфера «необъяснимого».

Во втором действии, где и должно произойти само убийство, мы переходим в более определенное место действия. Перед нами поле, которое долго и упорно возделывает Каин. Но теперь на сцене дети, лет от семи до одиннадцати, которые изображают персонажей оратории. Они ничего не «играют», просто открывают рот в соответствии с текстом, который из оркестровой ямы или из ложи поют во втором акте вокалисты. За Люцифера и за Бога тоже действуют дети. Вполне себе обыкновенные, такие же, как Каин или Авель, симпатичные и милые. По мнению режиссера, такая подстановка должна снять ощущение вины с Каина. Собственно говоря, никакого сквозного действия как не было, так и нет. И сакральность, мистичность как будто растворяется в воздухе, но, с другой стороны, словно бы и исчезает вовсе.

Так, по крайней мере, показалось лично мне. Кастеллуччи разъясняет в буклете: «Музыка Скарлатти затрагивает струны эмоций, во многом из-за составляющей драматизированного пения […] присутствие этой потрясающей музыки вынудило меня оставить место для тотального слушания. Меня не вдохновляла необходимость добавлять, сочинять, конструировать, мне хотелось скорее убавлять, уменьшать, идти ближе к предметам». Во второй части возникает эффект «снятости», вплоть до ощущения ухода в пустоту.

На это накладывается дирижерская манера Рене Якобса. Конечно, у него, как всегда, очень тщательно проработана вся музыкальная часть в смысле драматического контента, партии спеты всеми шестью певцами без исключения грамотно и тщательно. К упомянутым вокалистам добавлю норвежскую сопрано Биргитте Кристенсен – Еву, британского тенора Томаса Уокера – Адама и канадского баса Роберта Гледоу – Люцифера. Но великий, многажды награжденный Якобс иногда умеет быть заунывно тоскливым. Такова, например, его запись «Игры о душе и теле» Эмилио де Кавальери (2015) – рядом с записью под руководством Кристины Плухар (2004) она выглядит блеклой и орнаментальной. В «Каине» Скарлатти, который, безусловно, обладает своими сакральными и музыкальными достоинствами, Якобс блюдет больше внятность мистического рассказа, чем драматизм переживаемого события. Получается немного то самое «пити-пити-пити», которое слышал умирающий князь Андрей в «Войне и мире». Нам как будто бы не за что ухватиться, чтобы держать себя в тонусе при восприятии. И все благие намерения постановщиков (добавим к ним драматургов Пьерсандру Ди Маттео и знаменитого Кристиана Лоншана) разбиваются в прах, и лично на меня мистическая мысль отличного текста Оттобони и тайны музыки Скарлатти никак не смогли на этот раз воздействовать прямо и безусловно.