19 апреля народный артист России, руководитель Госкапеллы РФ Валерий Полянский отмечает 70-летие. С его именем связаны интересные страницы в нашей культуре: в начале 1970-х его Камерный хор стал проводником новых идей в репертуаре, манере исполнения. В начале 2000-х Госкапелла – коллектив, объединивший хор и оркестр под руководством маэстро Полянского, – ввела моду на оперы в концертном исполнении. А еще он продирижировал каким-то несметным количеством симфоний, месс, реквиемов, опер…
К круглым датам Валерий Полянский (ВП) относится скептически, но все же накануне юбилея согласился ответить на вопросы Евгении Кривицкой (ЕК) о том, что кажется ему важным в профессии и в жизни.
ЕК Все же круглая дата – это некий рубеж?
ВП Нет, мне некогда этим заниматься. В неделю – по новой программе, причем это крупные формы: оперы, реквиемы, мессы, симфонии, инструментальные концерты.
ЕК Вам не тяжело жить в таком графике?
ВП Тяжело. С утра репетирую на Мосфильме с оркестром, потом по пробкам еду на нашу базу на Пятницкой улице, чтобы репетировать с хором. Долго ищу парковку. После хора – солисты, часто до ночи. Страдаю от отсутствия нормального репетиционного помещения, хотя очень благодарен Карену Георгиевичу Шахназарову – он предоставил нам студию на Мосфильме. Я для себя как-то определил, что это не работа, а образ жизни.
ЕК Неужели вы совсем равнодушны ко дню рождения?
ВП Был период, когда я отмечал его в Полоцке. Там мы в апреле проводили фестиваль, шли концерты, да и здесь в последние годы я выхожу в день рождения на сцену и делаю сам себе подарок. Не люблю пафосные поздравления, считаю, что это – суета.
ЕК Для юбилея вы выбрали Восьмую Малера. Можно ли сказать, что она самая любимая?
ВП Ближе мне – Вторая Малера, хотя и другие симфонии мне очень нравятся, они все гениальны. А Восьмая стоит особняком, ее даже трудно назвать симфонией. Когда ею занимаешься, приходит мысль: странно, почему Малер не писал опер? Настолько в ней много театральности. Она очень вокальна – особенно арии во второй части. Но, к сожалению, работа на посту директора Венской оперы отвратила Малера от этого жанра. Я много слушал разных исполнений Восьмой симфонии, и мне кажется, что многие дирижеры не очень верно подходят к трактовке первой части. Композитор опирается на жанр гимна, цитирует мелодию «Приди, дух животворящий». Это не марш, как часто бывает, а что-то близкое к распеву, более величественное, торжественное. Конечно, многое зависит от качества и возможностей хоровых коллективов. Я замечал такую закономерность: если хор с хорошими голосами, то темп берут медленнее. Если нет – то темпы подвижные, так как нечем наполнять музыкальное время.
Есть и другие нюансы: в отличие от ранних симфоний, где Малер точно указывал каждое темповое изменение, здесь, если в ходе развития возвращается первоначальный тематизм, то композитор уже не указывает Tempo primo. А это стоит учитывать и более гибко подходить к движению, не идти крупными линиями.
ЕК Вы говорите о вокальности симфонии. Есть эпизоды, где оркестр просто дублирует хоровые партии как в барочной традиции.
ВП Почему барочной? У Верди в «Фальстафе» все фуги так написаны: оркестр дублирует вокальные голоса. Это вообще традиция вокально-инструментального полифонического письма. А сопоставление латыни и немецкого языка в Восьмой симфонии, католического гимна и «Фауста» Гёте? Здесь нарочито сталкиваются полярные явления, божественное и земное. Зачем Малер так сделал? Наверное, в поисках истины. Конечно, мысли о душе и Боге присутствовали и в других симфониях, но тут это выражено очень концентрированно и прямо.
ЕК Ваш подход к репертуару? Есть дирижеры, играющие только что-то редкозвучащее или классику, но в каких-то уникальных редакциях. Какой резон браться в 26-й раз за Всенощную или за Шестую симфонию Чайковского?
ВП Знаете, исполнив или записав почти все симфонии Бетховена, Чайковского, Рахманинова, Скрябина, Шостаковича, Прокофьева, Шнитке, Брамса, Брукнера, Малера, Глазунова, большое количество опер Верди, Доницетти, Прокофьева, Стравинского, Глинки, Мусоргского, все оперы Рахманинова, Римского-Корсакова, все мессы Моцарта, Шуберта, Брукнера, большое количество инструментальной музыки, реквиемы, хочется вновь и вновь вернуться к некоторым любимым сочинениям. Таким как «Всенощная» Рахманинова, Месса си минор Баха, Четвертая симфония Брамса, Третья симфония Брукнера, Вторая симфония Малера, «Свадебка» Стравинского или «Cantata Profana» Бартока.
Конечно, важно играть новую музыку, открывать горизонты, но нельзя забывать, на какой основе они выросли. Без Чайковского, Мусоргского вообще бы ничего в XX веке не было. Эта музыка облагораживает людей, делает их лучше – это не высокие фразы, а действительно так.
ЕК Получается, что есть какая-то другая музыка, которая не облагораживает?
ВП Конечно, нет. Она может вызывать разные эмоции: смятение, смущение, радость, а есть сочинения, которые заставляют задуматься – о смысле жизни, для чего вообще человек пришел в этот мир.
ЕК Вы обращаетесь к произведениям ныне живущих композиторов. Что несет их творчество? И почему публика чаще отторгает их и хочет слушать Чайковского?
ВП Музыка наших дней должна давать современному человеку то, чего ему не хватает. А у меня ощущение, что многие композиторы часто поглощены мыслью, как бы создать что-то такое оригинальное, быть не как все.
ЕК Есть теория шедевра: каждое произведение искусства должно быть уникальным…
ВП Да, но важнее содержание. Оно не может подменяться только формой. А вообще надо больше слушать современной музыки, мы ведь ее, в сущности, плохо знаем. Какие-то отдельные опусы, звучащие на «Московской осени» или единично включаемые в филармонические программы, не дают полного представления обо всех процессах в этой области.
ЕК Тут вы правы. Только-только впервые исполняются отдельные сочинения Берио, Штокхаузена и других, написанные 30-40 или даже 50 лет назад!
ВП Потом, должен быть сравнительный критерий: современные произведения, как мне кажется, надо играть рядом с классикой – Гайдном, Бетховеном. Предположим, я не знаю, кто такой Шнитке, а Бетховена знаю и приду на концерт. Предположим, новое сочинение современного композитора понравилось, и слушатель в следующий раз уже среагирует конкретно на его имя. А если делать концерт только из незнакомых сочинений, это сложно для восприятия.
ЕК Есть и другая точка зрения, что современные композиторы могут не выдержать сравнения с Бетховеном, и не надо создавать заведомо невыгодную ситуацию.
ВП Искусство всегда опережает время. Вспомним, какое негодование вызывали сочинения Стравинского при первом знакомстве. Я готовил премьеры сочинений многих современных композиторов, всегда старался полюбить эти сочинения и понять замысел композитора.
ЕК Но в постоянный репертуар они не вошли, за исключением Шнитке, Сидельникова. Почему?
ВП По многим причинам. Во-первых, пожелание филармонии. Во-вторых, самое главное на сегодняшний день – кассовость. Почему в этом сезоне у нас «Отелло», «Фальстаф» и «Риголетто» и «Трубадур»? Потому что этот абонемент обожает Московская филармония и публика – итальянские оперы. Он разошелся в течение 3-4 дней. Но я добился, что отдельный концерт мы проведем к 85-летию со дня рождения Шнитке. Будут «Стихи покаянные» и Вторая симфония с хором и солистами.
ЕК Шнитке, как многие другие композиторы, посвятил именно вам свои хоровые партитуры.
Игорь Вепринцев, Елена Бунеева, Валерий Полянский, Альфред Шнитке
ВП Хоры родились очень просто. После исполнения кантаты «История доктора Фаустуса» и в особенности после Второй симфонии я все время приставал к Альфреду – напиши для хора! Он не хотел, так как хор не очень любил – сам мне в этом признавался. Но на многие наши концерты ходил, прослушал, например, почти все программы с концертами Бортнянского. И как-то после одного из концертов он позвонил, и мы часа полтора разговаривали по поводу хоровой музыки, обсуждали разные темы. На другой день мы встретились в Пушкинском музее на «Повороте винта» Бриттена на фестивале «Декабрьские вечера». И уже уходя, он вдруг поворачивается ко мне и говорит: «Слушай, Полянский, ты ужасный человек – на, это тебе, три хора». После нашего разговора он ночью проснулся и в один присест их написал.
Я набрался наглости и спросил: «А почему только три? Надо еще как минимум штук шесть!» Он посмеялся, а спустя неделю позвонил и рассказал, что нашел текст Григора Нарекаци. И начал читать вслух, по телефону стих, который лег в основу третьей части будущего Хорового концерта. Я с ужасом слушал, поддакивал, а сам думал, как же это можно положить на музыку?! Вскоре он пришел к нам на Пятницкую и за роялем, который до сих пор стоит у меня в кабинете, проиграл новый хор. Тогда он еще не думал о продолжении – просто написал как самостоятельный хор. Премьера состоялась в Турции, в соборе Святой Ирины на фестивале в Стамбуле. И то, что сочинение написано на текст армянского поэта, никого не волновало. Российская премьера прошла в соборе Музея имени Андрея Рублёва. Мы там давали летом концерты русской музыки. Я поставил в афишу третью часть хорового концерта Шнитке, и местное руководство попыталось запретить исполнение. А я уже пригласил и Шнитке, и Рождественского… Пришлось настоять на своем. Премьера прозвучала, но больше нас туда не приглашали. Потом Альфред дописал еще три части – так родился Хоровой концерт, посвященный мне и хору. А «Стихи покаянные» он написал намного позже, к Тысячелетию Крещения Руси. Никто кроме меня в России их не пел – да и редакция тут моя. Композитор был уже тяжело болен и писал, не расшифровывая многих вещей – подтекстовку, ритм. Я вносил коррективы, конечно, с ним согласовывая…
ЕК Вы упомянули, что слушали много записей Малера. А когда при вашем графике находится время на это?
ВП В основном в машине, особенно, когда стою в пробке.
ЕК Удается, когда надо следить за дорогой, погружаться в музыку?
ВП Мне это не мешает. Тем более, когда возвращаешься вечером с работы, не торопишься. Потом, я слушаю не интерпретацию как таковую. Меня интересует, к примеру, звучание оркестров. За счет чего оно разное у Берлинского филармонического и у Венского? Взять любые записи Бруно Вальтера, у него везде оркестр мягкий. А у Клемперера все звучит жестче. А ведь и тот гений, и этот… У Кубелика феноменальная запись Адажио из Десятой симфонии Малера, лучшая из всех, на мой взгляд. У Эдо де Ваарта с Роттердамским филармоническим оркестром поразительные Вторая и Третья симфонии…
ЕК Откуда вы эти вкусности берете?
ВП У меня много дисков, а кроме того, почти все доступно в интернете. Когда я рос, были доступны две пластинки – Вторая Малера с Клемперером, изданная на фирме «Мелодия», и Восьмая симфония Брукнера с Ловро фон Матачичем и Загребским оркестром. И все.
ЕК А хоровые записи слушаете?
ВП Нет.
ЕК Почему?
ВП Потому что я, как любой нахал, считаю, что мой хор – самый лучший.
ЕК А что же оркестр?
ВП Создать хороший оркестр проще, чем хороший хор. Потому что другая подготовка кадров. Русский хор – это собрание солистов, они все хотят петь полноценными голосами, и заставить 10 человек в партии теноров, к примеру, петь чисто, в унисон – сложно. Поэтому я постоянно говорю о высокой форманте. Если она есть, то голоса начинают сливаться. Над этим я постоянно работаю.
ЕК Вы считаете себя счастливым человеком, имея такой «инструмент»?
ВП Конечно, я имею сегодня то, о чем мечтал 16-летним мальчишкой. Тогда я не мог предположить, что мечта сбудется. Я создавал с нуля и хор, и оркестр Капеллы, поскольку, когда объединились оба коллектива, то в оркестре оставалось 25 процентов первоначального состава. Нами пройден большой путь, много пережито и наработано совместно, и мы сейчас друг друга хорошо понимаем. Я этим очень дорожу. И возможности у меня иные, чем у дирижеров, приезжающих на короткие контракты. Я репетирую, не глядя на часы. Стал в каких-то моментах пересматривать манеру дирижирования. Потому что оркестр так сыгран, что какие-то вещи мне уже не нужно контролировать. Мне глубоко запала мысль, высказанная Геннадием Николаевичем, когда ему уже было далеко за семьдесят: «Я только сейчас понял, что такое дирижирование». Это при его гениальности, опыте, масштабе концертной деятельности. А он всю жизнь учился.
ЕК Геннадий Рождественский – один из ваших учителей. Он славился язвительным характером. Вы легко находили с ним общий язык?
ВП Да, мы с ним всегда понимали друг друга. Даже когда случались моменты несогласия, к примеру, разные взгляды на вопросы преподавания на кафедре, но все разрешалось легко и просто. Ни он не лукавил передо мной, ни я – перед ним. Могу сказать, что мы были друзьями.
ЕК Вы упомянули педагогику. Как проходят ваши занятия?
ВП Те, кто у меня в классе в Московской консерватории, они практически все при Капелле. Я не скрываю ни от хора, ни от оркестра технологические процессы. Объясняю, почему надо играть или петь так, а не иначе. Ребята присутствуют на репетициях, многое фиксируют, я им даю возможность работать с оркестром, с группами. У нас огромный репертуар, вот недавно исполнялась Третья симфония Брукнера, теперь Восьмая Малера, и мои студенты уже знают, с какой стороны к этим глыбам подойти.
ЕК Замечала, что на репетициях у вас доброжелательная, деловая атмосфера…
ВП Я вообще-то могу быть резким, если вижу нежелание работать, леность. Миссия дирижера – объединять, это – часть нашей профессии. Чтобы ваш инструмент звучал, к нему надо бережно относиться. Если у вас что-то на рояле не получается, вы же не берете топор и не начинаете его рубить? Так и в оркестре: необходимо уметь контактировать с людьми, уважать их.
ЕК Удача в том, что есть не только инструмент, но и административная команда, помогающая решать многие проблемы.
ВП Я раньше много тратил времени на писание всяких официальных писем, беготню по инстанциям и кабинетам… Все это пройдено. Я благодарен Александру Александровичу Шанину, нашему замечательному генеральному директору Капеллы, блистательному в прошлом скрипачу, за то, что он освободил меня от необходимости суетиться и хлопотать по организационным вопросам, и я могу заниматься исключительно творчеством.