События
Этот театр очень не похож на российские. Для него опера – не вчера, не завтра, а сегодня. Вне зависимости от того, чье имя стоит на партитуре, спектакли дышат сегодняшним днем. Всегда ли получается шедевр, вопрос другой, но список режиссеров, чьи спектакли в репертуаре, говорит сам за себя – Питер Селларс, Клаус Гут, Андреас Хомоки, Роберт Уилсон, Йосси Виллер и Серджо Морабито. Безостановочно бурлящий город, где митингующие гринписовцы и ценители нидерландской живописи смешиваются с любителями марихуаны и секс-шопов, причудливо отражается на сцене.
В своем стремлении к актуализации оперного искусства Национальная опера не только наполняет старые меха новым вином, переосмысляя либретто. Глобальные задачи решаются в рамках большого фестиваля современного оперного театра Opera Forward Festival, который проходит уже в четвертый раз. Двухнедельный марафон нынче пришелся на начало марта, его тема – «Личность и противостояние», программный девиз – «Опера для космополитичного общества». В расписании – пять оперных спектаклей, встречи, дискуссии и документальные фильмы.
Главное внимание было приковано к операм «Конец игры» Дьёрдя Куртага и «Девушки Золотого Запада» Джона Адамса – самым ожидаемым современным премьерам сезона. Но и остальные три спектакля – не камерные малобюджетные продукции, а масштабные высокотехнологичные постановки с мощной музыкальной частью. Самый оперный из них – «Карузо на Кубе», опера Михи Гамела в квази-итальянском стиле о взрыве бомбы в оперном театре Гаваны во время выступления Карузо и судьбоносной встрече тенора с китайско-кубинской девушкой по имени Аида, о смерти и о судьбе.
Самый авангардный, на стыке жанров, – проект Homo Instrumentalis амстердамского ансамбля Silbersee, соединивший пение, пластику, электронику и видео-арт. Ответ на вопрос, сохраняет ли человек за собой контроль над продуктами интеллектуальных технологий, ищут в партитурах Луиджи Ноно, Жоржа Апергиса и Янниса Кириакидеса, среди партнеров постановки – Рурская Триеннале и авторитетный парижский институт IRCAM. Ирландский спектакль «Второй скрипач» уже имеет премию FEDORA и признание критики. Популярный сценарист Энда Уолш и композитор Даннака Денехи придумали мультимедийную историю про музыканта-лузера, чьей жизнью правят социальные сети, болезненные фантазии и жесткие видеоигры, и который находит утешение в музыке Джезуальдо.
На этом фоне опера 93-летнего Куртага рисковала оказаться анахронизмом. Ничего подобного. «Конец игры» по Беккету в постановке Пьера Оди доказывает, что нет устаревших оперных форм, кроме скучных и бесталанных. Премьера Куртага рифмуется с недавней мировой премьерой в Москве оперы «Влюбленный дьявол» Александра Вустина: оба – мастера малых форм, вебернианцы, редко сочиняющие для голоса, и вдруг на склоне лет оперная премьера – долгожданная, автоматически претендующая на статус opus magnum.
В отличие от Вустина, выбравшего нарратив и оперные традиции, Куртаг пишет оперу-состояние. И если абсурдистские пьесы Беккета – плоть от плоти театра Метерлинка, то в опере Куртага отзывается, в первую очередь, «Пеллеас и Мелизанда» Дебюсси. Но не только. В ней жуткое марево берговских опер смешано с веберновской лаконичностью.
Куртаг – живая легенда, он – последний из классиков, рожденных в 1920-е. В 1957 году он был на премьере пьесы Беккета в Париже, после чего беккетовские тексты стали его Библией. Но они вряд ли превратились бы в оперу, если бы не заказ Александра Перейры для Зальцбургского фестиваля. Обещанного ждали восемь лет, временами теряя надежду; тем временем Перейра ушел из Зальцбурга в Ла Скала, где в ноябре 2018 года опера, наконец, увидела свет рампы.
Света этого немного. Скупая сценография Кристофа Хетцера и свет Урса Шёнебаума выдержаны в стиле «Пятидесяти оттенков серого». Режиссер Пьер Оди вместе с художником вывернул пьесу наизнанку: герои помещены не в замкнутое пространство дома, а снаружи; меняются только ракурсы, с которых мы смотрим. В остальном Оди удивительно верен ремаркам Беккета. Его лаконичная режиссура очень идет музыке Куртага, дает возможность вслушаться, а проработанные, психологически насыщенные роли солистов делают статику спектакля эмоционально заряженной, детально отражающей нюансы партитуры.
На сцене четверо. Трое не могут ходить (слепой Хамм в инвалидном кресле, его старые родители Нэлл и Нагг живут в мусорных баках), четвертый (слуга Клов) не может сидеть. Трое, страдая физически и ментально, ждут конца, четвертому их смерть даст свободу, которой он не может воспользоваться. Хотя Куртаг, известный своей бескомпромиссностью в отношении исполнителей, не смог по состоянию здоровья присутствовать ни в Милане, ни в Амстердаме, кастинг великолепен. Мощный темный баритон Фроде Ольсена, его маскулинность, которую не спрячешь под темными очками и клетчатым пледом, с первых нот аккумулируют (само)разрушительную энергию героя. Огромный диапазон голоса (от мрачных басов до фальцета) и приемов (от рыка и стона до кантилены) делают его партию чрезвычайно сложной, но выигрышной.
Фантастически владеющая голосом контральто Хилари Саммерс (Нэлл) и превосходный характерный тенор Леонардо Кортеллацци (Нагг) – блаженные, почти святые, их нимб – крышка мусорного бака (поразительной красоты и простоты символ, каких немало в спектакле Оди). Трагикомическая пара очень трогательна в своих воспоминаниях и неловких нежностях, их партии – настоящее испытание, но этого не чувствуется. В их диалогах-дуэтах звучит самая нежная и пронзительная музыка. Клов в безупречном исполнении Ли Мелроуза, блистательно играющего злодея, на которого никто не обращает внимания, кажется второстепенным персонажем, но именно он начинает действие словами «Кончено, все кончено…», ему же в финале поручен ключевой монолог.
Несмотря на безысходность сюжета, опера очень красива. В оркестре преобладают низкие тембры, создающие сумрачный колорит, яркие тембровые блики дают арфа, челеста, цимбалы, трубчатые колокола и аккордеон. Как и в тексте Беккета, в партитуре огромное значение имеют паузы: они разделяют созвучия, оставляющие в паузах гипнотизирующее мерцание обертонов и призвуков, – результат алхимической работы по смешению тембров и интервальных структур, выверенный требовательным ухом композитора. Каждым из них хочется любоваться, что и делает дирижер Маркус Штенц, кажется, абсолютно влюбленный в эту музыку, равно как и изумительный Филармонический радиооркестр. Тем горше осознавать слова Куртага и его супруги Марты (они вместе больше 70 лет!), что эта опера – их личный «конец игры».
В эту игру хочется продолжать играть, чего не скажешь о «Девушках Золотого Запада». Тандему Адамс – Селларс больше тридцати лет, но времена сенсационных «Никсона в Китае», «Смерти Клингхоффера» и «Доктора Атомика», видимо, остались позади. Их новая трехчасовая опера откровенно скучна, и актуальные темы расизма, жестокости и злоупотребления властью, которые Селларс эксплуатирует постоянно, здесь не трогают. Либретто, созданное Селларсом на основе документов времен золотой лихорадки, включая газетные статьи, репортажи Марка Твена и письма Луизы Клапп, известной под именем госпожи Ширли, о нравах Дикого Запада на удивление прямолинейно, особенно если сравнивать со сценариями братьев Коэнов, выпустивших недавно очередной вестерн. Режиссура Селларса в скудной сценографии и исторических костюмах – набор шаблонных мизансцен почти «по Станиславскому»; если не знать имени режиссера, спектакль легко принять за продукцию одной из маленьких оперных компаний США. Адамс чередует сквозные диалогические сцены с массовыми жанровыми, используя подлинные и стилизованные мелодии, но и это скорее напоминает пастиччо, созданное безымянным автором к какой-нибудь исторической дате. И нет, не похоже, чтоб спектакль имел двойное дно или разрабатывал приемы взаимодействия с традицией. Отчасти спасают положение Роттердамский филармонический оркестр, дирижер Грант Гершон и отличные солисты: Джулия Буллок (госпожа Ширли), Дэвон Тайнс (бывший раб Нед Петерс), Райан Маккинни (золотоискатель Кларенс), а особенно молодой тенор из Студии Национальной оперы Лукас ван Лироп (мачо Джо Кэннон), вышедший на замену и смотревшийся живее и свежее всех остальных. Но все равно к финалу становится откровенно скучно, не удивительно, что к концу премьерной серии спектакль собрал лишь половину зала.
