Ускользая от определений

Удивительное рядом: я хожу на концерты «Отказа» с 1987 года, слушаю и собираю их пластинки и компакт-диски, приятельствую с музыкантами, но до сих пор, приходя на концерт, точно знаю, что могу быть уверен только в одном: этот невероятный «кружок музыкальных изысканий» отыграет без сучка и задоринки. И да – в залихватском соло скрипача Сережи Рыженко в маршеобразном клезмере «Мы победим!» я уверен тоже. Но только в последние годы…

«Отказ» – это всегда проверка. Не знаю, как устроены голова и сердце лидера коллектива, гитариста, композитора и вокалиста Романа Суслова, но если Владимир Мартынов называет его «одним из самых интересных композиторов современной России» и зовет на собственные монографические фестивали, значит, это «жжж» неспроста. Я не раз пытался найти ключ к полному пониманию «Отказа», но всякий раз приходил к выводу, что открыть – и то после определенных усилий – можно только каждый из альбомов по отдельности. Вместе же они складываются в некий прихотливый пазл, где общая большая картина вроде бы и гармонична, и ясна, но ускользает от определений, все время меняет конфигурацию и оттого становится еще более привлекательной.

В тот вечер «Март» был полон. Ничто не внушало опасений, кроме состояния здоровья басиста Дмитрия Шумилова, но он, сторонясь коллег, все же выражал решимость довести дело до конца. Несмотря на камерность сцены, ансамбль присутствовал в полном составе. Были: Михаил Митин, один из самых удивительных барабанщиков не Москвы даже, а страны – в сотый раз скажу, что его сухая, отрывистая, удивительно точная манера игры уникальна; трубач, философ и драматург Андрей Соловьев; Сергей Ильич Рыженко, главный скрипач русского рока (он играл со всеми – от «ДДТ» до «Машины времени», и потому иллюзий не питает никаких, но в «Отказе» задержался неожиданно, наверное, даже для самого себя, дольше, чем где-то еще – и явно не жалеет об этом). Были и саксофонист Павел Тонковид, и пианист Максим Трефан, вернувшиеся в коллектив после длительных и не очень отлучек.

Надо сказать, мало какой состав на нашей сцене столь адекватен и слажен, как «Отказ». Этого не объяснишь ни жанровой «отдельностью» группы, ни длительностью ее существования; скорее всего, Суслов – истинный музыкальный демиург – крайне строго относится к любому проявлению «спустярукавничества», самому малейшему. Я иногда даже думаю, что, напусти он на себя немного внешней таинственности или придумай себе какие-то смутные увлечения, из него вполне мог выйти отечественный Роберт Фрипп. Но Роман демонстративно приземлен, визуально понятен. Даже то, что он в свободное от музыки время занимается экотуризмом, видится не причудой гения, а вполне рациональным занятием.

Да, рациональность – ключевое слово для понимания «Вежливого Отказа». Если смотришь на группу с близкого расстояния, вот как в «Марте», видно, насколько это все работа. И насколько, кстати, Суслов сотоварищи напоминают тех самых увлеченных физиков из 1960-х! Они исследуют звуковой мир, ставят эксперименты, работают, работают, работают! В свое время я сформулировал для себя ощущение от творческой манеры Суслова: «яростное любопытство». Кажется, что каждую композицию он пристально рассматривает сразу с нескольких сторон, пытаясь определить, что же он недоделал, недокрутил, недо…

А тем временем ансамбль начал, и начал как раз с «Мы победим!» – той самой безнадежной, вопреки названию, песни, единственного «хита» группы с альбома «Военные куплеты». Как ни пара­доксально, с клавишами Павла Карманова, экс-участника группы, она звучала чуть более развинченно, а вот у Максима Трефана вышла эдакая истовая академичность, и тут он оказался полной противоположностью и контрастом, скажем, залихватскому Рыженко, который по достоинству делил с Сусловым первый ряд. Вообще говоря, если раскладывать на столе диски «Отказа», то станет очевидным тяготение Романа к анатомии стихий – музыкальных, смысловых, идеологических, бытовых даже. Он работал с идеей танца («И‑и раз!»), деконструировал этнику («Этнические опыты»), много изучал поэтическую среду (песни на слова Григория Дашевского с «Косы на камень»), теперь вот такой идеей стала война. Но и она, похоже, уже позади – последние пару лет на концертах все чаще звучат фрагменты относительно новой, только оформляющейся программы «Романсы».

И тут – как раз один из них, кажется, «№ 4», прозвучал со сцены – я отчетливо понял, что слов в песнях «Отказа» не просто становится все меньше. Их место вполне гармонично занимают некие невербализованные фонемы, которые можно называть протоязыком, а можно и не называть. Когда-то Суслов говорил мне так: «Слушатель его (слово) очень хорошо привык воспринимать, на него он хорошо реагирует. Первая реакция – реакция на слово. И в этом смысле слово является деструктивным элементом для пьесы. Оно разрушает восприятие музыки. Настолько перетягивает одеяло на себя, что становится доминирующим». Трудно не согласиться, ведь который десяток лет ведутся разговоры о вербальной доминанте русского рока, о том, хорошо это или плохо. Для Суслова это просто так – и поэтому он решает проблему доступным ему способом. И решает невероятно удачно.

А пока я все это обдумывал, пока вертел в голове мысли, концерт и закончился.

У гардероба публика, обсуждавшая концерт, все пыталась нанизать «Отказ» на какую-нибудь жанровую палочку, а группа все ускользала и ускользала от дефиниций. Так и должно быть, так было и так будет всегда: на то и большая картина, чтобы всякий раз видеть ее по-разному.