Любовь и голуби

Новосибирский музыкальный театр продолжает свой шестидесятый сезон. Солидную дату отмечают не только разовым фейерверком и гала-концертом ко дню рождения, а тремя новыми постановками. Бессменный худрук и директор «Музкома» Леонид Кипнис старается, чтобы афиша неизменно прирастала мюзиклами: для этого он регулярно заказывает новые партитуры действующим композиторам, ищет либреттистов, открывает новые имена среди постановщиков, которых приходится добывать, в том числе и из смежных жанров – оперы и балета, и уже скоро, возможно, в театр «зайдет» режиссер из драмы. Премьера первого из запланированных в сезоне мюзиклов состоится в марте. Это будет семейный мюзикл «Мэри Поппинс» Максима Дунаевского в постановке Гали Абайдулова. Второй – по рассказам О. Генри и по мотивам фильма «Трест, который лопнул» с музыкой того же Максима Дунаевского – в июне выпустит Филипп Разенков, номинированный на нынешнюю «Золотую Маску» за новосибирские «Римские каникулы». Специально для этой постановки либретто пишет Константин Рубинский.

Третья премьера юбилейного сезона – «Ночь в Венеции» Иоганна Штрауса. Название лоббировал главный дирижер Александр Новиков, чтобы пополнить совсем небольшую репертуар­ную коллекцию партитур короля вальсов. Тем более что эта комическая оперетта значилась в числе первых постановок открытого после войны Новосибирского музыкального театра, о которых самое время вспомнить в ходе шестидесятого сезона.

С постановкой «Ночи в Венеции» в Новосибирске дебютировал Константин Балакин, экс-главный режиссер Астраханского театра оперы и балета, в середине прошлого сезона покинувший свой пост в нелегких обстоятельствах. Над оформлением спектакля работала его постоянный соавтор, художница Елена Вершинина.

Считается, что главной уязвимостью «Ночи в Венеции» является либретто. Его австро-немецкие авторы – Рихард Жене и Камилло Вальцель (псевдоним Ф. Целль) – взяли за основу текст французской комической оперы «Замок Тромпет» (название грандиозного фортификационного сооружения в Бордо) Франсуа Огюста Геварта (1860), переработали его до неузнаваемости, перенесли место действия из Бордо в Венецию, причудливо назвали свое творение «комическая оперетта», хотя понимали, что в 1883 году подобный аляповатый плагиат не пройдет незамеченным. На премьере в Берлине зрители остро почувствовали запах эрзац-продукта и искали, на чем сорвать свое раздражение. И нашли: зал хором замяукал и зашикал после слова «мяу» в главном хите оперетты – вальсе «Лагуны», обрамлявшем романтичную арию Герцога Гуидо («Nachts sind die Katzen ja grau / nachts tönt es zärtlich Miau!» – «Ночью все кошки серы/ ночью звучит томное “мяу”»). Для показа в театре «Ан-дер-Вин» текст и музыку фрагмента пришлось срочно переписывать, кошек «вырезать», а вальс и арию переставлять в другие сцены. В Вене Штрауса ждал успех. Следом в Золотом зале Венского Музикферайна прошла премьера оркестрового вальса «Лагуны», составленного из чарующих мелодий «Ночи в Венеции», – и это был не просто успех, а триумф.

Громоздкую, но очень мелодичную «комическую оперетту» переформатировали несколько раз уже в XX веке (Э. В. Корнгольд и В. Фельзенштейн), и каждый раз, чтобы «выручить» музыку, приходилось бороться со словами. Балакин взялся написать авторскую версию либретто, надеясь найти рациональное зерно в тексте Целля и Жене. И правда, его новые слова легко легли на музыку, оригинальные гэги, если смотреть их как отдельные номера, получились органично адаптированными и в меру смешными, но драматургическую хромоту оригинала все же совсем исправить не удалось.

В марте театр показал сокращенную на несколько разговорных сцен «Ночь». Спектакль стал легче и стройнее, грузный сюжет из него улетел, как легкий ветерок, но жанровая саморефлексия осталась. Остановимся на этом подробнее и рассмотрим историю постановок «Ночи в Венеции» из окна XXI века.

Дело в том, что путаное, невнятное, перенаселенное либретто служило данной комической не то опере, не то оперетте недурную службу, причем с самого момента ее создания. Во-первых, в нем фигурирует важная для 80-х годов позапрошлого столетия Венеция. Штраус и его либреттисты перехватывают в 1883 году эстафету у Оффенбаха, воспевшего Серениссиму в одном из актов оперы «Сказки Гофмана» (премьера оперы в Париже и Вене в 1881). Показательно, что оба классика жанра выдумывают совсем разную Венецию – для одного это место готических романных убийств, для другого – город трудолюбивых простолюдинов, которые обыгрывают в итоге своих неповоротливых хозяев в погоне за личным счастьем. В XIX веке оригинальность и смелость интерпретации нуждалась в маске, в притягивании в сюжет карнавала, скрывающего сословную неразбериху. В СССР «Ночь в Венеции» ставили как развлекательное, но и поучительное зрелище о победительных пролетариях и посрамленных аристократах. Фельзенштейн в ГДР ставил на пьедестал эмансипированную независимую героиню – рыбачку Аннину.

Казалось бы, сегодня, когда никаких ограничений нет, можно взять оригинальное либретто и поставить по нему аутентичный спектакль, разобраться, как оно звучало и смотрелось при Штраусе. Но данный материал действительно строптиво сопротивляется: бедные в нем не становятся благородными, узнав случайно подробности своего рождения, они остаются самими собой и возвышаются в финале за свои профессиональные качества – сметливый цирюльник становится управляющим, макаронщик получает должность главного повара при герцоге. Простолюдинам Штраус щедро раздал бойкие жизнеутверждающие арии – и макаронщику Паппакоде (в переводе с итальянского pappa – тюря, coda – хвост), и его подружке – кухарке Чиболетте (cibo – еда), также как рыбачке Аннине и ее приятелю-брадобрею Карамелло (caramello – карамель). Эти четверо отчаянно помогают справедливым господам «правильно» развлечься во время карнавала, а подлых хотят проучить и сорвать их планы. Цирюльник на манер моцартовского тезки, перестаравшись в своем рвении быть верным господину, подвергает риску честь своей девушки Аннины, привезя ее в гондоле на свидание с развеселым ловеласом герцогом вместо госпожи Делаква, а Паппакода терзается ревностью, когда к герцогу, также под видом жены препротивного сенатора Делаква, должна пойти его Чиболетта. Заявленный в начале как распутник, урбинский герцог в итоге оказывается совсем не Дон Жуаном и даже не Казановой, но милым романтичным чудаком. Любовная интрига жены Делаквы Барбары с нищим капитаном, за которого ее когда-то не пустили замуж, вытеснена на обочину действия. Стариков-сенаторов авторы «высекают» насмешками и вовсе за пустяк – они виноваты в том лишь, что богаты и купили себе жен, которых недостойны. Получается, что в результате поспешной переделки французского либретто к «Замку Тромпет», переноса сюжета во времени и пространстве, безбожной эксплуатации темы карнавала, загроможденная историями простых людей «Ночь в Венеции» стала не дочерью своего времени, а опусом на будущее. Опусом, внутри которого можно экспериментировать, играть жанрами.

Для нового новосибирского спектакля Вершинина создала очень условную Венецию, такую, которую можно приобрести в ларьке в форме сувенирного брелока. Когда оперетта была трехактной, каждый акт имел свое название – штамповое, естественное: «Площадь на Гранд-канале», «Блистательное палаццо герцога», «Площадь Сан-Марко». Характерные атрибуты города – гондолы, голуби, маски, плещущаяся вода, львы, дырчатые колонны, купола базилик – с разворачиваем действия в разных частях города постепенно «вплетались» в музыкальную канву. Вершинина нарисовала все эти манящие объекты на бумаге, вырезала, расставила, положила плашмя и развесила, словом, сконструировала на сцене парк «Венеция в миниатюре». Забавно, что первый в мире тематический парк был разбит внутри венского Пратера в 1895 году и назывался «Венеция в Вене». Бутафорских голубей, усаженных на длинные палочки и мило шуршащих крылышками, участники спектакля выносили с собой на сцену. Девушки-венецианки также щеголяли в платьицах с изображениями голубок на подоле.

И раз уж речь идет о переносе в XVIII век, художница и постановщик решили своеобразным путем следовать принципу классического триединства. Все события одного дня происходили в бассейне. А где еще жить семейству Делаква (aqua – вода), как не в бассейне. Девушки из дома Делаква все как одна прикрепляют на платья рыбные аппликации. Рыбка в противовес свободной голубке, обитающей на площади, живет в воде… Многочисленные сюжетные линии сливаются здесь в одну: подготовка и участие всех и вся в главном венецианском событии года – карнавале.

На перенаселенность оперетты не жаловались артисты – всем нашлись роли. В первом составе блеснула новая звездочка театра – меццо-сопрано Алина Шайхеева в роли Аннины. Поскольку у Балакина традиционная опереточная иерархия не очень соблюдалась, Аннина переросла амплуа субретки и предстала подлинной героиней, затмив Барбару. У певицы гибкий голос (на выпуске пела Дидону и пробовала силы в операх Моцарта), упругая пластика, врожденная танцевальность, обаяние и свежесть – все нужное для головокружительной карьеры. Скоро Алину ждет дебют в новом мюзикле «Мэри Поппинс».

Жанровое мерцание «Ночи в Венеции» несколько усложнило роль друга Аннины – цирюльника Карамелло, который в конце второго акта поет вычурную серенаду героя-любовника «Выйди красавица, выйди на песню мою». Здесь неподражаем звонкоголосый Никита Воробьев. В этом же молодежном составе выделились Алексей Коновалов в роли макаронщика Паппакоды и Евгения Огнева в партии Чиболетты. Можно упомянуть и исполнительниц роли Барбары Делаква из обоих составов – прелестную Анну Ставскую и обворожительную Валентину Воронину, они истинные примадонны, но в демократичной «Ночи в Венеции» им отведены вторичные роли.