События
Пятая симфония до минор Людвига ван Бетховена – одно из самых известных сочинений классика, ставшее своеобразной визитной карточкой еще при его жизни. Авторское объяснение первых тактов («так судьба стучится в дверь»), а также стройность концепции («через борьбу к победе») сделали это произведение хрестоматийным и одним из самых любимых широкой публикой. Однако даже при вроде бы ясно заложенной композитором концепции диапазон интерпретаций Пятой симфонии – невероятно широк: от почти что развлекательных вариантов, с характерными ясными прозрачными тембрами и стремительными темпами до основательных академических прочтений, с массивным оркестровым составом и большим звуком. Два по-своему знаменательных и очень непохожих исполнения Пятой симфонии прошли в начале этого года в Петербурге и Москве, доказав, что настоящая классика действительно актуальна во все времена, и диалог с гениями прошлого может быть необыкновенно интересным и захватывающим.
Петербуржец Марис Янсонс уже давно входит в ранг самых востребованных и титулованных музыкантов мира. Его появления за пультом в северной столице, к сожалению, довольно редки и обычно оказываются связаны с важными юбилеями и памятными датами. В середине декабря прошлого года маэстро дирижировал концертом в честь юбилея Юрия Темирканова, а в феврале года нынешнего в афише неожиданно появился концерт, посвященный столетию Даниила Гранина, с котором Янсонс был дружен. Выбор программы был обусловлен рядом факторов, среди которых и желание обеспечить статусный концерт (для этого в качестве солиста во Второй фортепианный концерт Прокофьева был приглашен Денис Мацуев), и стремление включить в программу сочинения, любимые не дожившим полтора года до круглой цифры писателем, долгие годы бывшего постоянным слушателем Петербургской филармонии. Пятая симфония Бетховена, прозвучавшая во втором отделении концерта как раз относится к их числу.
В репертуаре Мариса Янсонса симфонии Бетховена занимают одно из почетных мест. С руководимым им оркестром Баварского радио дирижер не однажды проводил цикл из всех симфоний венского классика, зафиксировав их в том числе в записи на CD. При всей строгости и академичности подхода Янсонсу удалось найти свою особую интонацию, отмеченную, прежде всего, печатью проникновенной лирики. Несколько репетиций, выделенных маэстро для работы с Академическим оркестром филармонии, совершенно преобразили коллектив, обретшего вдруг настоящий европейский лоск и благородную стать. Немногочисленные шероховатости лишь добавляли большей жизненности продуманной концепции. В самом движении от роковых ударов судьбы к ослепительному оптимистичному финалу ясно угадывался выявленный Янсонсом романтический конфликт, а именно противопоставление суровой, и порой очень грустной, земной жизни иной, небесной реальности. Дирижер трактовал бетховенский шедевр как духовную драму, где топосы борьбы, сомнений, искушений и страданий, присущие героям высокого классицистского театра, переведены в категорию вечности. Симфония предстала как ряд развернутых монологов, в которых герои терзаются извечными философскими вопросами, устремляя при этом свой взор в небеса. Громогласная революционная стихия, присущая этой музыке, была, естественно затушёвана, а лирический дух в его почти что брамсовско-малеровском варианте, напротив подчеркнут. Это, в частности, было хорошо ощутимо во второй части, выстроенной на контрасте мягких шагов виолончелей и деревянных духовых и гимнического клича у медных, воспринимаемого как предвестие заключительного торжества. Первые ноты финала прозвучали торжественно, при этом сдержанно и спокойно, вызывая больше ассоциации с «Богатырскими воротами» из «Картинок с выставки» Мусоргского, нежели с «Марсельезой». Духовное пространство, куда приходит герой Пятой симфонии в интерпретации Янсонса, с одной стороны ослепительно прекрасно, но с другой стороны на него тоже падают земные тени (опять же поневоле приходят на память строчки А.К. Толстого «я земли не забыла, много оставила там я страданья и горя»). И этой связи возвращение рокового мотива в финале вполне оправдано. Гармония, подобная любви, «что движет солнце и светила», – слишком прекрасна, чтобы быть правдой на этой земле…
Иной вариант Пятой симфонии представил не менее выдающийся мастер, Антонио Паппано, посетивший Москву вместе с руководимым им оркестром «Санта Чечилия» в рамках Десятого фестиваля Мстислава Ростроповича. Монографическая программа из произведений Бетховена и сыгранная на следующий день Девятая симфония Малера стали, без сомнения, одними из ярчайших событий текущего московского концертного сезона. Успешно продвигая свою карьеру как оперного, там и симфонического дирижера, Паппано в своем репертуаре берется за самые разные стили и направления, от барокко до XX века. В барочной и классической музыке он не пытается подражать аутентистам, а наоборот, многое сознательно делает по-иному, чем принято у ревнителей старинных трактатов. Пятой симфонии предшествовали созданные примерно в тот же период увертюра к драме «Эгмонт» и Третий фортепианный концерт (солист – итало-швейцарский пианист Франческо Пьемонтези), и заявленный в увертюре темпераментный оперный стиль, в полной мере был проявлен в классическом полотне. В отличие от духовных измерений у Янсонса, у Паппано прозвучала самая настоящая романтическая драма, а если учесть, что буквально накануне дирижер провел в Ковент-гардене премьерные показы вердиевской оперы «Сила судьбы» с Анной Нетребко и Юсифом Эйвазовым в главных ролях, то горячее дыхание итальянских страстей было еще более объяснимым. Четыре части симфонии, соответственно, можно было уподобить актам оперы, насыщенной интенсивно меняющимися сценами. После катастрофы первой части (жалобное соло гобоя перед началом репризы было сыграно, а вернее, пропето с такой экспрессией и болью, что хотелось подтекстовать эту мелодию), во второй части герой набирался сил (начало с вкрадчивыми нотами у виолончелей напоминало разговор благородных сеньоров), для того, чтобы в третьей части вступить в ожесточенную схватку и одержать убедительную и безоговорочную победу. Густой и плотный симфонический саунд, драматургия широких мазков, острохарактерные сцены, потесненные в последнее время рафинированными изысками поклонников «жильных струн», держали слушателей Большого зала консерватории в ощутимом напряжении, похожим на то, которое испытываешь от действительно захватывающего зрелища. Ослепительный до мажор в финале воспринимался как радостная «осанна» победителей, лишь закалившим свой дух в горниле испытаний. Однако вроде бы восторжествовавший классицизм (закрепленный сыгранной на бис увертюрой к «Свадьбе Фигаро») уже на следующий день был обрушен Паппано в Девятой Малера, замыкающей целую эпоху европейского классико-романтического симфонизма. Этапы восхождения к победе превратились в отпадающие ступени космического корабля, и выводящие его в мир иного космоса, но это уже совершенно другая история…
