Интервью
16 марта в Музыкальном театре имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко премьера: «Царь Эдип» Стравинского и «Замок герцога Синяя Борода» Бартока. Музыкальный руководитель постановки – Феликс Коробов, а ставит спектакли художественный руководитель театра имени Евг.Вахтангова Римас Туминас. Специально для читателей «Музыкальной жизни» режиссер рассказал о своем новом опыте работы в оперном театре.
Наталия СУРНИНА– Удивительное дело: вы третий раз за год ставите «Царя Эдипа».
– История Эдипа преследует меня, я обращался к нему в жанре драматического театра, теперь – и музыкального. В оригинале Софокла, как и в либретто оперы, преобладает тема рока и трагического сожаления к человеку. Трагедия не в том, что он проигрывает. Трагедия в обреченности человека. Это главная идея, а сюжет существует параллельно – и в драматическом театре, и в музыкальном. В драме мой Эдип смирился с судьбой и ушел – но не побежденным, а мудрым. Он ушел в тайну бытия.
– Над оперой Стравинского вы работаете с той же командой, с которой в ноябре выпускали постановку трагедии Софокла в театре Вахтангова. Почему? Оперный «Эдип» – перевод драматического спектакля на язык музыкального театра, его продолжение?
– Я в шутку говорил Александру Тителю, что надо было открыто взять ту же трубу [центральный элемент сценографии в спектакле театра Вахтангова – Н.С.] и ее использовать. Ведь это одна и та же история. Но мы решили отказаться от этой идеи, потому что, знаете, начнут говорить, что мы повторяемся. Сейчас я думаю, не надо было мне отступать, а открыто брать основу своего спектакля, ведь все равно это бы играло совершенно по-другому.
– Летом вы поставили «Царя Эдипа» в античном театре в Эпидавре, в Греции. Сама атмосфера места добавила что-то к пониманию текста?
– Да, я могу сказать, что там произошло чудо. Мы начали играть в девять вечера, когда садилось солнце, и, чем больше оно угасало, тем ярче сиял сам Эпидавр, сам театр. Природа ушла в тень и уступила место театру, как бы говоря: теперь вы светите. Она нас благословила, и мы наш театральный свет будто бы переняли от солнца. Это было чудо: и небо, и звезды – для нас открылся космос. Это ощущение осталось со мной, и теперь я хочу в своем спектакле воссоздать этот космос.
– Стравинский очень подробно описал свое видение постановки. Как вы воспринимаете его рекомендации?
– Уважительно. Я вчитываюсь и не спорю, но иногда говорю: извини, может раньше это работало, но сейчас… Он и сам, наверное, теперь изменил бы свое видение. Я не отвергаю его взгляд, но хочу найти даже не актуальность, а звук сегодняшнего дня, звук нашей эпохи. Хочу объединить столетия.
– В «Эдипе», как и в «Замке герцога Синяя борода» непростые отношения либретто с первоисточником.
– Да, Стравинский брал из Софокла лишь то, что ему было нужно, он подчинял себе его текст. Иногда вчитываешься и улыбаешься, как легко он мог отбросить логику, потому что ему важнее звучание. Но это его право. У Бартока литературная основа тоже подчиняется музыке, но это и хорошо, ведь иначе не возникало бы нового авторского произведения. У Бартока не история о любви, а философская причта о постижении истины, которое ведет к гибели.
– Много ли для вас лично в этой опере осталось от Метерлинка?
– Да, он живет в самой атмосфере оперы, передает ей свою мистичность. Метерлинка можно читать, но невозможно ставить; я всегда кручусь вокруг него и, конечно, чувствую его отголоски в музыке Бартока. Может быть теперь я лучше его пойму. Как через драму я пришел к «Эдипу», так от Бартока можно идти к Метерлинку в драматический театр.
– «Царя Эдипа» и «Замок герцога Синяя Борода» часто ставят вместе. Что на ваш взгляд объединяет эти оперы?
– Мы с Александром Тителем выбирали их по созвучности музыки и темы. Их роднит человеческая страсть к постижению истины и самого себя, к познанию невозможного. Это прекрасная тема, гимн человеку, и хотя путь этот трагичный, он привычен человеку. Объединяя эти оперы, мы не опирались на предшествующий опыт, но, видимо, и правда их ставят вместе неслучайно.
– Это ваша вторая крупная работа в оперном театре. После «Катерины Измайловой» в Большом вам стало проще ставить оперу, чувствуете ли вы себя свободнее?
– Может не свободнее, но интереснее. В Большом театре я после каждой репетиции просыпался и ощущал боль во всем теле, будто бы я физически тяжело работал. Все думал, почему мышцы болят? Потом понаблюдал за собой и увидел, что на репетициях я сидел весь сжатый, все мускулы были напряжены от страха, от незнания и от желания понять, угадать. Сейчас мышцы освободились, и я радуюсь своим ощущениям. В театре Станиславского очень благоприятная атмосфера и теплое отношение людей.
Фото Олега Черноуса предоставлены пресс-службой МАМТ
