События
Контактный, по-детски фантазийный спектакль поставили молодой режиссер Алексей Франдетти, маститый сценограф Зиновий Марголин и специалист по историческим костюмам Виктория Севрюкова. Оперная сказка, как и положено, заставила сочувствовать добрым героям, злиться на плохих и каждую минуту ахать возникающим на сцене чудесам. Из-за этих простодушных радостей Елена Черемных и рекомендует спектакль к семейному просмотру.
На мультипликационных «книжных» заставках голос Чулпан Хаматовой декламирует строки, позаимствованные либреттистом Владимиром Бельским напрямую из пушкинского первоисточника, и те, кто еще не умеют читать, слушают стишок и любуются рассыпающимися золотой пылью буковками на экране. В оркестре под управлением Тугана Сохиева разворачиваются пространные симфонические эпизоды, поверх которых – необыкновенное, совсем не оперное действие. Боитесь, ваш ребенок не выдержит оркестровую маринистику, где «…бочка по морю плывет»? Расслабьтесь. Пока в оркестровой яме бушует море, над сценой летает дуэт воздушных гимнастов в образе Лебеди и чародея-Коршуна. Не только у детей – у взрослых захватывает дух, когда девушка-птица отстегивает страховку и, зацепившись коленом за обруч, бесстрашно взлетает под колосники. В знаменитом «Полете шмеля» вместо одного летающего насекомого вы видите четырех акробатов в пузатых костюмах. И пока циркачи с головокружительными сальто проносятся из разных углов сцены под мигающий свет Ивана Виноградова, вам не очень-то и понятно, как это опера вдруг модулирует в свето-цирковое шоу. Но ничего страшного!
Работа постановочной команды – сама по себе фокус-покус. Известный постановками мюзиклов, режиссер научил хористов Большого бродвейским синхронам, а миманс в кринолинах – дисциплинированным стоп-жестам. Эстрадная составляющая в соединении с цирковыми трюками (на сцене действуют 14 гимнастов) не то чтобы оперы не отменяет, напротив, охотно «играет в оперу», рождая гармонию пестрых красок и забавных нелепостей. И зритель ХХI века улыбается «забаве площадной и вольностям лубочной сцены» в тон временам самого Пушкина. Из придуманной сценографом Зиновием Марголиным гигантской картонной шкатулки с иллюзионистской ловкостью извлекаются декоративные объемы: то колоколенка, возле которой народ Тмутаракани славит народившегося Гвидона (Пушкин закончил эту сказку к празднествам в честь крестин младенца в царской семье – Е. Ч.), то одинокий дуб на острове Буяне, то панорама бело-сахарного мерцающего Леденца-Петербурга. Тут и взрослые начинают восхищенно ворочать глазами.
Когда волшебная шкатулка раскрывается, возникает образ огромной книжной страницы, с которой прямо на авансцену высыпают сказочные герои. Злокозненное трио – Ткачиха (Екатерина Воронцова), Повариха (Светлана Лачина), Бабариха (Ирина Долженко) – вокально-слаженно плетет интриги; нежноголосая Милитриса (Ольга Селиверстова) – нянчит маленького Гвидончика; народ звонкими хорами (хормейстер – Валерий Борисов) намаливает царевичу счастливую будущность. Один царь Салтан (Денис Макаров) ватной куклой – то воюет, то горюет. Важная тема «чтения» вливается в мизансцены сама собой, впрочем, не отнимая внимания от еще более важной темы – «слушания» оперы-сказки. Если бы оркестр играл не так прозаично, а Туган Сохиев не купировал бы сцены со Старым дедом, звуковая информация была бы совсем исчерпывающей. Что касается одежки, художница по костюмам Виктория Севрюкова не отказала себе в стилистических играх, а заодно и в музейной дотошности: по-васнецовски подробная Тмутаракань сопоставлена с «версальской» статью позаимствованных у Борисова-Мусатова силуэтов гвидоновой челяди. Связующему звену между костюмированными Азией и Европой – голландским корабельщикам (Максим Пастер, Николай Казанский) сшиты костюмы рембрандтовского «Ночного дозора».
В партитуре Римского-Корсакова только глухой не расслышит весь конспект русской оперы ХIX века – от народных истоков (с песенкой «Во саду ли в огороде»), хоровой колыбельной до читаемого по складам, как у Мусоргского в «Сцене в корчме», подметного Указа: «…и царицу и приплод тайно бросить в бездну вод».
Лютость этого приговора детям скрашивают картиной подводного мира со светодиодными осьминогами и медузами, над которым в синем мареве «плывет» ковчег бочки. Намеренно огибая психически-травмирующие детали сюжета, постановщики опредмечивают то телефильм про капитана Кусто, то диснеевские буквы, то «картинки» из детских книжек. Главное в их методе – необозримый горизонт современных игровых возможностей: бутафорская рукодельность одних персонажей (вовсе не «в чешуе, как жар горя…», а в одежке петровских солдатиков-стрельцов пуляют из мушкетов цветными конфетти «…тридцать три богатыря») сосуществует с откровенно-оперной полноценностью других (Лебедь – Анна Аглатова, Гвидон – Бехзод Давронов). В границы псевдоисторического представления тут и там вплывают элементы поп-телевизионной, диснеевской или цирковой эстетик. И это не огрубляет оперу, а по-современному разминает ее зверино-серьезную пластику. Саму территорию сказочного (в детски-широком смысле) тут интерпретируют театром наивно-непосредственного сопереживания (не путать с бэби-театром – Е. Ч.).
Понятно, что дидактике прямых наставлений не место там, где на повестке деликатное просветительство, которое в шутку и всерьез предлагает совершить крупногабаритное, но не чреватое оперной сверхнагрузкой «путешествие» из книжно-давнишнего (читай: и оперного) прошлого в мир нынешний. В современность по-волшебному неожиданных театральных объемов, в узнаваемость мультяшных шрифтов, в цирк с «белкой в колесе» и воздушными гимнастами, а в общем и целом – в сказочный набор нашего времени. Что касается душевного резонанса и чувств, у детей они всегда сегодняшние. Понятно, что вникать в обукваленные Пушкиным смыслы «Русской Утопии» под аккомпанемент важной идеи Просвещения, даже в ХХI веке никакой ребенок не будет. Зато он соединит в своей памяти лубочную Тмутаракань с петербургских статей градом-Леденцом и, радуясь финальному хэппи-энду в словах Милитрисы: «Я свое сдержала слово; /видишь, витязя какого, /удальца богатыря/ я вскормила для царя», отправится домой есть кашку, сваренную собственной мамой. Потом – в люлю. А вопросы сказочно-жизненного изобилия, благой и справедливой власти заодно с будничным распорядком жизни (отцу – походы, матери – невзгоды) пусть обсудят родители.
