События
Две недели ежедневных занятий с известными европейскими профессорами вкупе со студенческими презентациями и концертами из сочинений педагогов и учеников если и не изменили молодых композиторов-академистов в корне, то освободили их мозги от страха «быть не как все», а их слух – от настройки на общеизвестное. О том, как в Чайковском пестуют современную музыку и ее новых авторов, – репортаж Елены Черемных.
Стать участником этой уникальной творческой лаборатории в Чайковском просто и сложно. Просто – потому что для участников она бесплатна. Сложно – потому что надо пройти со своим конкурсным сочинением авторитетную комиссию. В комиссию входят музыканты Московского ансамбля современной музыки (МАСМ) и организаторы Академии – композиторы Дмитрий Курляндский (художественный руководитель) с его заместителем Александром Хубеевым и музыковед Виктория Коршунова (в одном лице – директор МАСМ и директор Академии).
В этом году к ним поступила 131 заявка из 39 стран. Это значит, что за девять лет в мире пошла молва об Академии в Чайковском. Даже мем появился – «русский Дармштадт».
Число не побывавших здесь европейских профессоров первой величины тает на глазах: Беат Фуррер (Австрия/Швейцария), Марк Андре (Франция), Яннис Кириакидес (Нидерланды), Петер Аблингер (Австрия), Франческо Филидеи (Италия), Оскар Бьянки (Швейцария), Карола Баукхольт (Германия), Хая Черновин (Израиль/США) и другие в прошлые годы уже насладились видами Камского моря, минимум дважды (сюда и отсюда) проехали по плотине Воткинской ГЭС и ознакомились с общепитовским рационом санатория «Камские зори».
В этом году студентами и стажерами Академии стали молодые сочинители из ЮАР и Канады, Нидерландов и Армении, Австралии и Казахстана, Турции и Китая, Франции, Украины и России, а работать с ними приехали французский традиционалист Бернар Каванна, британский «философ-алхимик» Брин Харрисон, штутгартский радикал Мартин Шюттлер и шанхайский «каллиграф» – Дэцин Вэнь.
«Паспорт» иных студентов и стажеров – такой, что глазам не поверишь. 19-летняя москвичка Полина Коробкова, едва окончив МССМШ и получив композиторские уроки у самого Владимира Тарнопольского и Ольги Бочихиной, уже поступила в Цюрихскую Высшую школу искусств. Интересуется мифологией, работает на территории звукового перформанса. Да как работает! «Три девицы под окном» из пушкинской «Сказки о царе Салтане» у нее щебечут, визжат (строго по нотам) и отбивают ритм вязальными спицами. «Орфей» – пьеса для бас-кларнета (Эвридика), который «подает голос» из-за спины пощипывающего скрипичные струны певца (Орфея). На концерте выпускников Академии Полина показала еще один перформанс: ее Liebestod по касательной прошелся по Вагнеру, точнее, финалу его оперы «Тристан и Изольда» и буквально с дневниковой искренностью – по теме личного прощания с Академией.
Сергей Леонов, студент Санкт-Петербургской консерватории по классу Геннадия Банщикова, поступил в Люцерн. С ним вольнослушателем на Академию приехала его подруга – Мэри Чикилава: студентка второго курса дирижерско-хорового отделения Санкт-Петербургской консерватории мечтает в Питере устроить движуху с воркшопами для дирижеров, а частью Академии в Чайковском хотела бы видеть классы по музыкальной критике (сама уже печатается в специализированных интернет-изданиях). А еще – Даниил Пильчен, в прошлом году выпустившийся из Московской консерватории и уже – ученик голландского класса Янниса Кириакидеса. А еще – казахская умница, династическая исполнительница на кобызе и композитор Токжан Каратай, сразившая беглым английским и рассказом о написанной ею музыке к фильму о шамане по имени Коркыт, который изобрел кобыз и впал в левитацию чуть ли не там же, откуда Юрий Гагарин через девять столетий полетел в космос. И – совсем уже новость: фронтмен Московского ансамбля современной музыки, флейтист Иван Бушуев впервые за девять лет приехал на Академию не только в качестве наставника-исполнителя, но и в качестве студента-композитора.
На первой Академии профессоров было всего двое. Теперь их четверо, и к ним обязательно добавляется носитель какого-либо «сокровенного знания», вроде голландского издателя Даво ван Персена из Donemus Publishing House, который рассказал, зачем композиторам нужны издатели, московского композитора Николая Хруста, который прочел лекцию об электроакустической музыке, или того же Дмитрия Курляндского с ошеломительно провокативным словесным произведением «Автор vs Аватар». (Назвать это лекцией язык не повернется.)
Исполнявшийся по-английски (с параллельным авторским переводом на русский) философский конструкт Курляндского развивал материи, когда-то сформулированные Джоном Кейджем в его знаменитых текстах – «О Ничто» и «О Нечто».
«Если мы (авторы) не сочиняем модели, тогда модели сочиняют нас (аватаров)».
«Моделям не нужны авторы. Им нужны принтеры».
«Композитор – это человек, который не любит музыку, кто недоволен тем, что называют музыкой. Он несчастлив. Если он счастлив, значит он не будет сочинять».
«Я не верю в новизну. Я верю – в другое. Это – не вне нас, а внутри нас. Следовательно, “быть другим” значит – “быть одному”».
«К. Маркс сказал: “Произведение искусства формирует аудиторию, способную его воспринимать”».
«Моцарт революционен не там, где он следует модели, а там, где он ее профанирует».
«Когда что-то не соответствует ожиданиям слушателя, слушатель протестует. В большинстве своем люди ищут подтверждения себя. Люди не хотят меняться – люди хотят подтверждаться».
«Если кто-то не хочет меняться, он не хочет “впускать в дверь” другое. Встретить другое – стать другим».
Самое неожиданное было – понять, что универсализм соображений композитора Курляндского относится не только к музыке, но к повседневному бытию. Теперь с этим надо как-то жить, потому что жить без этого уже не получится.
После этого выступления Брин Харрисон, завкафедрой композиции в Университете индустриального города Хаддерсфилд (Великобритания), спросил докладчика: «Как вы относитесь к традиции? Нет ли ошибки представлять композитора чем-то отделенным, автономным?»
Курляндский ответил: «В традиции я вижу проблему. Но, в принципе, я говорю лишь о том, что композитору важно быть сознательным в работе, – сознательно отметать то, что есть “не мы”». И добавил: «Сочиняя музыку, мы пересочиняем слушателя, и это – агрессия, в ответ на которую слушатель говорит: “Это не музыка – это мусор”».
Снова – уже от противного – вспомнился Кейдж с его пожеланием наивному слушателю: «Если вам кажется, что вы не поняли произведение, переслушайте его еще раз, потом еще раз, после восьмого раза вы, возможно, станете находить что-то понятное вам в этой музыке».
К слову, композиции самого Брина Харрисона «мусором» не назвать. Его эффектные, подробно придуманные акустически-звуковые объекты приравнивают слушание к созерцанию и заслоняют вопрос «как это сделано» спокойным погружением в бликующие разнотекущие звуковые потоки. И несут вас эти потоки от всякой реальности прочь. Ученик Гэвина Брайерса, доктор философии, 50-летний британский композитор чем-то похож на алхимика, который в кабинетной тиши ХХI века (возможно ль такое?) изобрел, точнее, расслышал, свой «философский камень». Изобретение свое он с граверским мастерством фиксирует в виде кажущихся рукописными партитур. А слушая его музыку, трудно отделаться от ощущения, что простенькому американскому минимализму ХХ века каким-то чудом удалось распухнуть до неправдоподобно объемных и завораживающих красотою звуковых 3D‑проекций, причем безо всякого вмешательства электроники.
А вот на уроках Мартина Шюттлера отношения с большой историей музыки подкреплялись вполне опознаваемым практицизмом. Так или иначе, логика штутгартского профессора всегда крутилась в сфере нотации современной музыки. Шюттлер говорил, свободно жонглируя контекстами от шубертовского фортепиано с его романтизмом и от моцарто-гайдновско-бетховенских тремоло, в которых он слышит «пальцевую память культуры», до интуитивизма Эрика Сати и алеатористов ХХ века с устанавливаемым ими «контролем громкости»: «История историей, но нотация придумана для того, чтобы мы видели, как в музыкальной истории изменяется категория саунда».
Мартин Шюттлер сочиняет мощные, обязательно дискомфортные авторские композиции с применением монтажа, электроники и шумов во имя важной ему «энергетики, которая может быть агрессивной, еще более агрессивной, и в этом – суть моих, – признается он, – отношений с музыкальной историей».
Дэцин Вэнь, который учился композиции в Париже и в Швейцарии, сейчас сочиняет музыку – как будто рисует иероглифы: симфонические объемы шанхайского профессора действительно вдохновлены постигаемым им ныне искусством каллиграфа-иероглифиста. А вот французского профессора в элегантной шляпе – Бернара Каванну студенты полюбили за старорежимную дотошность и за такие вопросы к молодым композиторам, в которых угадывались нежные авансы и пожелания. «Если этот ваш эскиз превратить в большую – минут на сорок – вещь для симфонического оркестра, – будет прекрасно», – говорил он Лисе Морриссон из ЮАР, и студентка расцветала улыбкой. Четыре века назад ее предки-голландцы переехали на юг африканского континента, а она сама – вернулась в Голландию, чтобы, учась в Университете социологии, купить на «блошинке» два портативных кассетных магнитофона, чьим рекординговым возможностям теперь на Академии в Чайковском нашла применение в дуэте с акустической флейтой Ивана Бушуева.
О том, как музыканты МАСМ готовили заключительный концерт из написанных студентами на Академии сочинений, хочется сложить отдельную песню. «Уж репа началась, а нот еще нет… О! Пришли!» (иногда ноты приходили на айпэды к исполнителям не загодя, а в режиме реального репетиционного времени). «Божественные такты!..» – не об «Аппассионате» Бетховена, а при взгляде на пюпитр со страницей, где четыре картинки с нарисованными руками. Спорный вопрос о фермате в сочинении Дмитрия Мазурова резюмировался мемом – «Изгнание ферматы», а осторожно высказанный автором образ его музыки – «Сумрачный саунд» – вызывал понимающие кивки исполнителей.
– А можно эти звуки в тишину прямо?..
– Они такие субтильные?..
– Я предполагал, что начинается ля
и ля-четверть-диез…
– Надо, чтобы кто-то пульсировал. Будешь, Жень, пульсировать?..
– Что-то само не идет, надо, наверное, нажимать.
– Громко надо?
– Да нет, немного жахнуть…
– Давай я тебе раздам.
– Да я сам себе могу раздать…
(о раздаче интернета).
Боже, слышал бы эти волшебные фразы П. И. Чайковский!
К слову, в городе, названном его именем, Петр Ильич никогда не бывал и быть не мог: город возник в начале 1960-х. Зато студентов Академии по пути из Ижевска каждый год традиционно завозят в Воткинск поклониться Дому-музею П. И. Чайковского. «Это мой самый любимый композитор», – признался перед своей лекцией китайский профессор Дэцин Вэнь. В годы своего французского студенчества он изучал французский язык по не пойми как сохранившимся в Китае книгам XVI века. «Ты чего разговариваешь по-французски, как в старинных книгах?» – дразнили его парижане. Признаваться Чайковскому в любви, находясь среди молодых композиторов, – почти из той же оперы. Но приятно.
В Арт-центре «Шкатулка композитора» на профессорской пресс-конференции «французский Шостакович» – Бернар Каванна хвалил Академию за то, что «приехать сюда – это вовсе не вопрос денег» (а вопрос информированности – Е. Ч.), и вообще ему очень нравится, что здесь нет людей «во всех этих Dolce & Gabbana, Prada и Gucci, зато много народу слушают современную музыку и размышляют о ней, как нигде больше». А Брин Харрисон сознался, что «чувствует себя человеком, который получает здесь информации никак не меньше, чем сами студенты-академисты». На вопрос местного СМИ, кто бы из профессоров нынешней Академии вновь хотел приехать в Чайковский, руку подняли все четверо.
Власти города Чайковского и все устроители Академии не только не отказываются от столь сложного, многосоставного, одновременно международного и регионально-социального проекта, но находят и предоставляют ему новые площадки и новые возможности. В сентябре 2019 года таким местом стал новооткрытый Многофункциональный культурный комплекс в поселке Марковском. По забитому до отказа Залу бывшего Дворца офицеров бывшего военного городка, который по немецкому проекту вырос здесь в начале 1990-х, можно легко оценить толерантность местных жителей к новой музыке. МАСМ исполнял сочинения Петра Чайковского, Павла Карманова и Эдисона Денисова, половина посетителей концерта записывала их выступление на мобильные видеокамеры. То же творилось на концерте «Киндер-сюрприз» в Чайковской музыкальной школе, где со столичными исполнителями современную музыку играли ученики ДМШ. Зал был набит до отказа. Папы и мамы фотографировали и делали видео малолетних чад с барабанами, трещотками и флейтами в руках. О том, чем была для студентов и стажеров со всего мира Девятая Академия молодых композиторов, эти люди теперь пишут в Фейсбук (организация, деятельность которой запрещена в РФ), тем временем, как организаторы вовсю уже списываются с потенциальными гостями следующей – юбилейной – Академии в Чайковском.
