События
Каждое лето в Европе проходит несколько крупных фестивалей популярной музыки, на которые съезжаются сотни тысяч зрителей, а количество выступающих артистов описывается трехзначными числами. Для музыкантов эти фестивали – прекрасная возможность заявить о себе, сделать так, чтобы тебя заметили; в фестивальной толпе неизменно присутствуют скауты талантов многих крупных лейблов и программные директора радиостанций. Для меломанов же это простейший способ получить рекордное количество музыкальных впечатлений разом и не просто открыть для себя нескольких восходящих звезд или посмотреть живьем на давних фаворитов, но шире – понять, чем живет современная поп-музыка, каковы ее основные тренды по состоянию на сегодняшний день, кто ее исполняет и кто слушает.
Географически самый близкий такой фестиваль к Москве – это Flow, ежегодно проходящий в Хельсинки на территории бывшей электростанции (одна из сцен оборудована непосредственно в цеху – стильном заводском здании с высокими башнями). Flow длится три дня, внутри – семь сцен, на которых с утра до позднего вечера звучит совершенно разная музыка; удивительным образом расставлены они так, что звуковые потоки почти не пересекаются, и выступление одного исполнителя не портит эхо с выступления другого. Увидеть и услышать все – невозможно, но такого расчета и нет: вместо этого в официальном мобильном приложении фестиваля каждый может составить себе персональную программу по интересам, после чего телефон будет вибрировать за пятнадцать минут до начала того или иного концерта, напоминая о том, что пора бежать с одной сцены на другую.
Моя пятничная программа начинается с концерта в том самом цеху: сидячий зал в почти полной темноте внимает гипнотическому эмбиент-фолку эстонского дуэта Maarja Nuut & Ruum. Самое интересное здесь – как музыка декларативно натуральная, природная, основанная на языческих заговорах и ритуалах, делается средствами ультрасовременной электроники: этот конфликт между природным и техногенным, по ощущению, как раз и составляет ее содержание. На длинной дистанции материал немного утомляет, но в качестве погружения в фестивальную среду работает превосходно. Смысл фестиваля – в том, что это своего рода отдельный мир, среда, функционирующая по своим законам и служащая по отношению к остальному миру чем-то вроде ретрита: в этом контексте психоделическая фолктроника Maarja Nuut & Ruum – то что надо.
Следующий концерт – эмоциональный, стилистический и жанровый разворот на 180 градусов: юный британский рэпер slowthai, автор довольно впечатляющего дебютного альбома с говорящим названием «Nothing Great About Britain», заводит толпу на одной из сцен покрупнее. По части работы с аудиторией выступление slowthai – возможно, высшая точка всего фестиваля: энергия фронтмена компенсирует то досадное обстоятельство, что выступает артист под минус, который, к тому же, периодически выходит из строя. Его студийная запись сделана довольно изобретательно, но живьем вся рафинированность спадает со slowthai как не бывало: смысл выступления – бесконечный жестокий слэм в первых рядах, кровь, пот и слезы радости.
На главной сцене тем временем ожидается появление Эрики Баду, легенды соула и R&B. Звезда опаздывает, что вообще-то на фестивале категорически некомильфо; позже в кулуарах озвучивают причину задержки – у Баду, дескать, просто было дурное настроение. Концерт в итоге оказывается коротким, но ярким: блистательный инструментальный аккомпанемент – никакого минуса, тугой и прыгучий живой афроамериканский фанк – и яркое пение самой артистки, надевшей на себя диковинный разноцветный головной убор из крышечек от пивных бутылок; крышечки мило позвякивают в такт хореографическим этюдам их носительницы. На Flow запрещен стэйдж-дайвинг – прыжки со сцены в аудиторию, – но R&B-диве эти запреты нипочем: в последнем треке она сигает в толпу и исполняет несколько куплетов, плывя на руках у зрителей (среди которых – вот так везение – оказывается и автор этих строк). В анамнезе у Баду, как и у большинства других исполнителей афроамериканской поп-музыки, – многовековая традиция церковного пения, сопровождающего пасторские проповеди. Оттого и ее концерт – немножко проповедь: прямо внутри одной из песен певица толкает речь о том, что все мы люди-человеки, а расовые, гендерные и иные различия не имеют никакого значения. Это, впрочем, наименее убедительная часть программы – музыка артистки менее тривиальна, чем ее идеология.
Черной музыки на фестивале, проникнутом духом толерантности и мультикультурализма, вообще много – и в пятницу я успеваю услышать еще троих артистов неевропейского происхождения. Сначала – Нене Черри, дочь выдающегося джазового трубача Дона Черри, с блистательным сетом на стыке джаз-рока и трип-хопа: сумрачной, завораживающей электронной музыки. Мастерски лавируя между электроникой и живым звуком (на сцене, в числе прочего, присутствует арфа), Черри оказывается ответственной за один из лучших сетов на всем фестивале. Ее композиции отличаются редким сочетанием качеств – они предельно хитро устроены, я бы даже сказал, – хитро придуманы, и при этом исправно функционируют как поп-музыка: цепкая, мелодичная и танцевальная.
Следом пора бежать на необычную круговую сцену, построенную вокруг гигантского воздушного шара: здесь настраивается южноафриканский ансамбль BCUC. Вот в чем ценность фестивалей: признаюсь честно, до приезда на Flow я ничего о BCUC не слышал – тем не менее через пять минут эти люди уже прочно заняли место в числе моих фестивальных фаворитов. Это – Африка в первозданном, не испорченном колонизацией виде: необычайно зажигательный туземный хор в сопровождении одного лишь баса и ручной перкуссии. Главные звезды – гиперактивный фронтмен, выкрикивающий в микрофон нечленораздельные речевки, напоминающие то лозунги, то шаманские заклинания, и его партнерша, колоритная корпулентная дама с коровьим колокольчиком в руках. Грув – неотразимый, впечатления – непередаваемые.
И, наконец, завершение вечера: театрализованное шоу певицы Соланж на главной сцене. Судьба Соланж в каком-то смысле незавидна: ей, по-видимому, так и суждено оставаться в тени старшей сестры, главной поп-звезды всея Америки – Бейонсе. Тем не менее концерт показал, что это абсолютно состоявшийся артист со своим творческим почерком: в музыке Соланж, по ощущению, меньше мейнстрима и больше эксперимента, чем у Бейонсе, а особенно хороши были тихие, вкрадчивые фрагменты, в которых певица забывала обо всем, что ей (и таким, как она) втолковывают в эстрадно-джазовых училищах. Шоу – тоже высшего сорта: с минималистской, но эффектной сценической декорацией и танцующим тверк кордебалетом. Единственная ложка дегтя – из-за причуд Эрики Баду расписание на главной сцене съехало, а ровно в полночь законопослушные финны дергают стоп-кран и отключают сценический аппарат. Впрочем, то, как аудитория в тишине «помогала» Соланж допеть последний трек – дорогого стоит.
Как ни странно, суббота – «средний» день фестиваля Flow – для автора этих строк обернулась скорее разочарованием. Большой интерес вызывало выступление иранского композитора Сабы Ализаде, который в своих записях соединяет изобретательный эмбиент с тембрами лиры-кеманчи и других экзотических ближневосточных инструментов. Увы, кеманча простояла нетронутой почти весь концерт – музыкант «вспомнил» о ней лишь под самый конец. Несколько раздерганным оказался сет британского певца и мультиинструменталиста Девонте Хайнса, он же Blood Orange: артист явно мыслит себя «новым Принсом», но несмотря на наличие в его дискографии уже нескольких успешных альбомов, это по-прежнему кажется изрядным авансом. Более органично смотрелся концерт ансамбля под управлением яркой саксофонистки Нубайи Гарсия на сцене с воздушным шаром – это яркий и экспрессивный новый джаз, изобретательно преломляющий полувековую традицию. Наконец, хедлайнеры субботы – австралийский неопсиходелический состав Tame Impala – были чрезвычайно милы и стопроцентно верны избранной эстетике, вплоть до пестрых галлюциногенных видеоколлажей на фоне, однако их сет был сыгран до обидного «близко к тексту»: песни живьем почти ничем не отличались от студийных оригиналов. В психоделическом роке 1960-х, на который оглядываются участники группы, дело обстояло иначе: концерты ранних Pink Floyd были мало похожи на их же номерные альбомы – в этом, строго говоря, и заключался их смысл, а также очень отдельное, специфическое переживание, которое они транслировали аудитории.
Зато в воскресенье фестивальная парабола вновь устремилась резко вверх. Главным воскресным блюдом Flow заявлялся концерт группы The Cure – легенд британского постпанка во главе с одним из самых выразительных фронтменов эпохи Робертом Смитом. Впрочем, их я видел дважды, да и в Москву они заезжали не далее как этим летом, поэтому заранее было решено: The Cure погляжу постольку-поскольку, благо все внутренние фестивальные маршруты неминуемо пролегают мимо главной сцены, а сосредоточусь на других артистах. Тем не менее приятно было оказаться неподалеку как раз тогда, когда Смит сотоварищи зарядили «Lovesong» – один из главных хитов с классического альбома «Disintegration», который группа в этом туре повадилась играть целиком: от начала до конца. С ее строгим клавишным риффом и негромкой, но предельно эмоциональной вокальной партией это действительно выдающаяся песня, и мне повезло в почти трехчасовом сете ансамбля попасть именно на нее.
Одновременно с The Cure на другой сцене выступала другая легенда – почти 80-летний саксофонист Фэроу Сандерс, один из пионеров свободного джаза 1960-х, для которого, как и для иных его коллег, например, Джона Колтрейна, джаз – это не столько даже музыкальный стиль, сколько своего рода духовный опыт. До скамеечки, на которой Сандерс, не вставая, сидит весь концерт, его доводят за ручку секьюрити – впрочем, стоит ему поднести к губам саксофон, как все меняется, и этот немощный, дряхлый человек внезапно выдает возносящиеся к небесам пассажи невероятной внутренней силы. А вот с аккомпанирующим составом живому классику повезло не очень: пока он отдыхает между «прямыми включениями» с Господом Богом, остальные музыканты (пианист, контрабасист и барабанщик) наяривают вполне традиционный инструментальный джаз без роду и племени.
Так или иначе, лучшие концерты воскресенья проходят почти подряд на третьей по значению (и по вместимости) сцене Flow. Первым ее занимает трио с труднопроизносимым названием Khruangbin – с точки зрения сценического действия это не бог весть что (запоминается разве что красивая высокая девушка с бас-гитарой), зато музыка Khruangbin весьма нетривиальна: это инструментальный рок, вдохновленный пластинками 1960-х – начала 1970-х годов из Юго-Восточной Азии, прежде всего Индонезии и Таиланда. Подобные записи сейчас часто переиздаются на специализированных лейблах – Khruangbin берут их мечтательное, словно бы не от мира сего звучание и почти факсимильно воспроизводят живьем.
Далее очередь группы Stereolab – моих давних фаворитов из Великобритании 1990-х, соединивших монотонный, репетитивный бит краутрока (минималистской разновидности рок-музыки германского происхождения) и мелодическое легкомыслие французской эстрады эпохи певиц йе-йе вроде Франс Галль. В 2000-е дела у Stereolab пошли так себе, и группа на целое десятилетие прекращала существование, но недавно собралась вновь – и пребывает, судя по выступлению на Flow, в великолепной творческой форме. Главные герои: вокалистка Летиция Садье, с обманчиво ровной, словно бы внеэмоциональной манерой, а также клавишник и основной композитор Тим Гэйн, сочиняющий песни такой мелодической яркости, что нет-нет да и задумаешься – как так вышло, что никто не написал их до него? Картину довершает безупречное чувство стиля и обаятельный конферанс: музыканты общаются со слушателями на равных, без малейшей дистанции.
И, наконец, возможно, главное открытие – американская певица японского происхождения по имени Мицки Мияваки или просто Mitski. Ее записи давно вызывали у меня нешуточный интерес: это такая угловатая, непричесанная, очень личная музыка, черпающая понемногу из совершенно разных источников – от диско до нойз-рока 1980-х, – но сочетающая все внешние влияния в предельно неожиданных пропорциях. В Мицки есть то, чего недостает многим ее коллегам, – пленительное ощущение тайны, увлекательной загадки, которую требуется разгадать. Певица не соответствует никаким шаблонным представлениям стилистического или гендерного свойства: от хрупких «девичьих» признаний она в мгновение ока переходит к «маскулинной» стене тяжелого гитарного звука. Идеология ее творчества – в отличие от той же Эрики Баду – опять-таки, не вполне ясна: разумеется, Мицки близок феминизм и концепция так называемого эмпауэрмента (смещение гендерных ролей в сторону от традиционных стереотипов), но в ее песнях нет лозунгов, прокламаций и дидактики – только размышления и переживания. Словом, было понятно, что это штучный артист – но не было понятно, насколько.
Концерт в этом контексте явился откровением. Во-первых, музыка артистки – полная «фальстартов» и внезапных метрических изгибов – оказалась великолепно перенесена на сцену. Хотя в записях Мицки сама играет на гитаре и некоторых других инструментах, живьем за всю исполнительскую часть – кроме вокала – отвечает вышколенный, четкий, как часы, инструментальный состав. Главная же героиня поет и делает шоу: самое необычное и любопытное за все три фестивальных дня. Достаточно сказать, что основным реквизитом в нем оказывается обыкновенный письменный стол – об отношениях артистки с этим предметом мебели можно было бы написать отдельную статью. То она поет, чинно сидя за столом, словно ученица за партой, то забирается под него и лукаво выглядывает оттуда, то, наоборот, взгромождается на стол и устраивает – не прекращая петь – нечто среднее между стриптизом и фитнес-тренировкой. Вся хореография, очевидно, детально проработана заранее – никакой импровизации, – но музыка Мицки устроена так хитроумно, что, боюсь, импровизация ей и впрямь противопоказана: кончится тем, что музыканты просто разъедутся кто куда. При этом, как и в случае с BCUC, выступление певицы – это яркая иллюстрация того, как можно добиться очень многого малыми, я бы даже сказал, минимальными средствами.
Как это обычно и бывает на крупных фестивалях, по их итогам всегда есть определенные сожаления – на кого-то не успел посмотреть, несколько интересных артистов совпали друг с другом по таймингу, и пришлось выбирать, и так далее.
Но главная эмоция – другая: ты погрузился в контекст современной популярной музыки в самом широком смысле этого слова (среди описанных выше артистов есть и джаз, и хип-хоп, и рок, и постпанк, и фолк, и электроника, и многое другое). Ты теперь знаешь, что она из себя представляет и чем жива. И ты неминуемо делаешь – вместе с сотней тысяч посетителей фестиваля – единственно возможный вывод: все с ней хорошо. Она умеет удивлять, она не прекратила бросать себе вызовы, она дышит, мыслит, развивается, ест, спит и занимается любовью. Фестиваль Flow – отличная возможность в этом убедиться.
