Твой преданный Орфей

Кажется, сколько было в СССР созидательных инициатив, стольким и посвятила свою энергичную музу Александра Пахмутова. Пионерия пела «Орлята учатся летать», комсомолия – «Любовь, комсомол и весна». Советских геологов мотивировала песня «Держись геолог, крепись геолог, ты ветра и солнца брат», а сибирских девчат – пароходный вальс «Навстречу утренней заре по Ангаре, по Ангаре». Охвачены Пахмутовой были спортсмены-олимпийцы («Богатырская наша сила») и только еще вдохновляемые ими малыши-хоккеисты («Трус не играет в хоккей»), космонавты («Знаете, каким он парнем был») и летчики («Под крылом самолета о чем-то поет»). Это выглядело мощно. Этого было много. Это звучало отовсюду.

Сольными и коллективными гимнами собственного авторства Александра Николаевна Пахмутова щедро одаривала представителей разных, отнюдь не самых легких профессий, в поэтизации которых ей не было равных. Точнее, им не было равных. «Музыка Пахмутовой, слова Добронравова» – это был главный мем советской пост-оттепельной эстрады. Семейный союз композитора Пахмутовой и поэта Добронравова монополизировал территорию официального песнетворчества в стране «победившего социализма». В пружине зрелого пахмутовского творчества сейчас угадывается тот же сплав профессиональной надежности и избыточного жизнелюбия, из которого, кажется, состоял и стержень легендарной немецкой кинематографистки Лени Рифеншталь. Обе эти женщины работали «за идею», но обе оказывались над идеей, рационально производя свою художественную продукцию ради всех, но, есть ощущение, и на благо собственного имени. «Чтоб тебя на земле не теряли, постарайся себя не терять!» Чтобы декларировать такое, надо обладать как минимум уверенностью в себе, максимум – победительностью, спортсменством и бесстрашием.

В советский песенный цех Александра Пахмутова вошла смелой поступью завоевательницы, мгновенно потеснив всех на тот момент известных мужчин-композиторов – от маститого Соловьева-Седого до сверстника Юрия Чичкова, а заодно Богословского, Туликова, Новикова, Фрадкина, Френкеля. Даже наследие Дунаевского как-то поскромнело с ее появлением. Джентльменам советской песни конкурировать с юной леди было не к лицу, и они расступились. Это случилось в конце 1950-х. А уже в середине 1960-х миниатюрная женщина-композитор заняла официальную позицию главного Орфея советской страны. Еще на выпуске из Московской консерватории ученица Виссариона Шебалина хорошо расслышала его слова: «Не думайте, что, закончив консерваторию, вы будете только сочинять и преподавать. Не ждите! Такое время не наступит. Вам предстоит взять на себя всю полноту ответственности за судьбы советской музыки». Пахмутова эту полноту взяла. Вскоре у ее ног оказалось все советское радио, все советское телевидение, все «Песни года», все права на аллюзии с современными ей западными нормами и формами.

Нынешняя молодежь знает и любит «Беловежскую пущу», но вряд ли угадает в юном лохматеньком солисте ВИА «Песняры» завуалированное копирование битловского легкоголосия. Нераспознаваемо сейчас и то, что связывало молодого Александра Градского в пахмутовской песне «Как молоды мы были» с голосистым Йеном Гилланом – звездой рок-мюзикла «Иисус Христос – суперзвезда». Именно благодаря соревновательному духу Александры Пахмутовой, тактично «перепетые» ею образы западной поп-музыки оказались официальными фигурантами советского масскульта. Впрочем, Пахмутова легко «переигрывала» и собственные карты.

Ее песня «Нежность» («Опустела без тебя земля») на стихи Гребенникова–Добронравова была написана в 1965 году. А через пару лет совсем иначе зазвучала в фильме Татьяны Лиозновой «Три тополя на Плющихе». Помните, как по-народному пригорюнившись, ее затягивает врущая слова героиня Татьяны Дорониной: «Опустело небо без тебя-я-я…», и как вдруг во втором куплете из этого фольклорного плача прорастает гениальное симфоническое интермеццо? Испытать себя на предмет создания анонимно-народной мелодии с проглатываемым в кадре именем Экзюпери («… и когда летал э-э-э … летчик такой французский») Пахмутовой, вероятно, было предложено режиссером. Но факт «измененного сознания» этой песни остается фактом. И, кажется, после таких народных развоплощений безусловного эстрадно-­лирического хита возвращаться в героическую стилистику саундтрека к фильмам, вроде пропагандистской «Баллады о спорте», было бы уже даже противоестественно. Но Пахмутова умела переключаться.

«Темп моей страны, моей земли / Ждать мы ни секунды не могли», – чеканит за кадром голос Софии Ротару. И трудно не расслышать в этом полупении/полудекламации продолжения давно облюбованной «тревожной молодости» тех, кому всегда «светит незнакомая звезда», кто вечно «оторван от дома», и чье сердце исключительно «в тревожную даль зовет». Романтизация бродяжничества? Все-таки нет. Просто, вглядываясь в даль непонятной, но необходимой стране будущности, Александра Пахмутова умела наделить эту даль ритмической энергией, фортепианными шумановскими «героизмами», пульсирующим чародейством вскачь несущегося времени, да много чем еще. Так даль становилась конкретнее всего остального. Но вот сегодня более значимым в ее песенном наследии видится совсем другое.

«Ты моя мелодия, я твой преданный Орфей. / Дни, что нами пройдены, помнят свет нежности твоей. / Всё, как дым, растаяло, голос твой теряется вдали… / Что тебя заставило забыть мелодию любви?»… Только мертвого не растрогает проступавшая в дрожании голоса Муслима Магомаева тоска прощальности, образ уведенности судьбой «не вверх», а куда-то «вбок» и «навек» – туда, где иногда неожиданно застигают ускользающую мгновенность красоты… И в голову не могло прийти, что двойником Орфея в этой песне нам рекомендуется вовсе не исполнитель, а сочинившая «мелодию любви» женщина-композитор. Та самая, которую на пик популярности подняли, увы, не волшебные орфеевы ламентации, а бодрые мелодии и ритмы когда-то деятельной, но постепенно отдаляющейся от нас эпохи ладного социалистического многоголосия.