Персона
На сцене столичного театра «Новая Опера» состоялся ставший уже традиционным гала-концерт по случаю вручения премии Casta Diva. Вечер собрал звезд европейского оперного искусства, ставших избранниками этой награды в разные годы, – представителей Мариинского театра Татьяну Сержан, Владислава Сулимского, а также новоиспеченных лауреатов – молодого тенора Богдана Волкова, известного австрийского певца Андреаса Шагера и Елену Панкратову, единственную российскую сопрано, чей голос звучал на Вагнеровском фестивале в Байройте в этом году сразу в двух постановках – «Лоэнгрине» и «Парсифале». Выступление на Casta Diva стало московским дебютом певицы. А среди десятка ее ангажементов следующего года – «Электра» в Гамбурге в постановке Дмитрия Чернякова и Кента Нагано.
Сразу после феноменальной «Электры» в Мариинском театре Мария Бабалова (МБ) побеседовала с Еленой Панкратовой (ЕП).
МБ Елена, для вас важно, что вы в мире состоялись как вагнеровская, так и как штраусовская певица, или то, что вы поете и Верди, и Пуччини?
ЕП Для меня важно, что я состоялась как певица синтетического плана, если можно так сказать, которой, в принципе, подвластен репертуар самый разный. И русский! Недавно я впервые спела «Песни и пляски смерти» Мусоргского с оркестром в аранжировке Шостаковича. Очень хочу петь этот цикл, как можно чаще, потому что это абсолютно «моя» музыка, будто она специально для меня написана. Я была первым исполнителем, кто записал «Песни и пляски смерти» в оригинальной тональности. Чего до меня не делал никто за всю 140-летнюю историю этого произведения. Никому это не удавалось, так как оно написано будто для двух разных голосов. Все басы, баритоны и меццо-сопрано – все транспонируют, даже Галина Вишневская.
МБ А почему в вашем репертуаре нет ни одной партии в русской опере?
ЕП Потому что я свою карьеру начала на Западе, двадцать шесть лет назад уехав из Питерской консерватории в Гамбург, выиграв кастинг в мюзикл «Фантом оперы» в частном театре Neue Flora. Это были лихие 90-е, когда многие певцы, тем более молодые, сидели голодными, без надежды на трудоустройство. А мне вручили солидный контракт на тридцати шести страницах, и я уехала, можно сказать, выпросив «благословения» у своего консерваторского педагога знаменитой Тамары Дмитриевны Новиченко. Проект был рассчитан на 14 месяцев, но уже через пару недель я поняла, что это вообще не мое. Но была большая школа: и в актерском смысле, и в плане работы в интернациональном коллективе. Однако, когда через полтора года мне предложили продлить контракт, я категорически отказалась, отправившись в свободное оперное плаванье. Хотя для начала присоединилась к ансамблю солистов оперы Нюрнберга. И четыре года была занята фактически во всем репертуаре… Но я до сих пор, в отличие от многих своих коллег-соотечественников, остаюсь настоящей русской певицей: у меня российский паспорт и принципиально нет никакого двойного гражданства. Но, действительно, сегодня в репертуаре нет ни одного русского названия.
МБ Но ведь русская музыка довольно широко представлена на мировых оперных сценах?
ЕП Да, но, как правило, русскую музыку на Западе поют не русские. Никакая Гулегина, Монастырская или Панкратова никогда в жизни не пели, например, «Леди Макбет Мценского уезда». Все поют немки, американки, голландки. Кто угодно, только не мы. И делают это со страшным акцентом, потому что они не владеют русским языком.
МБ Почему, на ваш взгляд, так происходит?
ЕП Я задаю этот вопрос своему агенту уже сто лет. Так исторически сложилось. Считается, может быть, что русские певицы недостаточно артистичны… А я счастлива была бы спеть и Орлеанскую деву, и Ярославну, и Февронию, и Ренату в «Огненном ангеле». И даже Лизу в «Пиковой даме». Но тенденция в оперном бизнесе сегодня такова, что, если ты начинаешь петь вагнеровские партии или «Die Frau ohne Schatten» Штрауса (а своим открытием я обязана Зубину Мете именно в «Женщине без тени»), тебя уже не отпускают кастинг-директора театров из этого амплуа. И сейчас я готовлю свою первую Брунгильду в «Зигфриде» для Лондона (будет дирижировать Владимир Юровский), а многие театры уже соблазняют меня Изольдой. А другой репертуар, по их мнению, можно отдать и менее опытным, а главное, более дешевым по гонорарам певицам. Я же очень дорогая и расписанная по самым большим театрам мира на несколько лет вперед. Между прочим, у меня две карьеры. Я еще и профессор университета в Граце. Я – первая русская, кто получил профессуру. Это очень о многом говорит, потому что наша работа связана с языком. Я говорю на четырех языках. И чего скромничать? Как сказал Мстислав Ростропович: «Скромность – лучший путь к неизвестности».
МБ И как вам юное поколение певцов?
ЕП Мне очень больно всегда, когда ко мне приходят хоть японцы, хоть русские, хоть немцы или испанцы – все с одними и теми же проблемами и дефицитами, как вокально-техническими, так и интеллектуальными. Но мне нравится процесс преподавания, так как уже много всего накоплено: и информации, и вещей, важных для профессии. Ведь не зря Господь дал мне мои связки, ложку мозгов и замечательного мужа Виталия Запрягаева, который сам прекрасный певец и педагог. Он безмерно мне помогает и поддерживает меня во всем, пожертвовав собственным артистическим «я».
МБ А родители вас поддерживали в стремлении стать оперной певицей?
ЕП Они были против. И в консерваторию я поступила тайно. Они считали, что это не профессия. Поэтому моя первая бумажка об образовании – это музыкальный руководитель в детском саду, учитель пения в школе. Но я всегда твердо знала, что буду певицей. И сегодня родители гордятся мною. А моя работа стала любимым хобби, которое еще и очень хорошо оплачивается.
МБ Что вы считаете своей фирменной исполнительской чертой?
ЕП Я много читаю, что про меня пишут. Чаще всего отмечают мой совершенно невероятный stage presence. На сцене мне не нужно никакой режиссуры, я всю историю рассказываю без этих дурацких прибабахов со стороны постановщиков. Например, когда пела свою первую Электру в Мариинке, думала только об одном: только бы шею не сломать, то и дело карабкаясь по всем этим лестницам и горам мусора… Но хочу сказать, что хоть и крайне редко, но с невероятным наслаждением я работаю с Валерием Гергиевым. Он обладает невероятным «чувством певца», от него всегда исходит фантастическая энергетика, помогающая солистам. Думаю, у нас с ним родственные музыкальные ауры. Нечто подобное я испытываю, сотрудничая лишь только с Зубином Метой и Кириллом Петренко.
И я надеюсь, каждый присутствующий в зале чувствует, что каждое спетое мною слово, каждая интонация пропущены мною через голову, через сердце.
МБ Такие психологически сложные сценические образы влияют на вашу реальную жизнь?
ЕП Это было в начале карьеры. Я не могла спокойно петь или даже репетировать, например, «Тоску». Когда я все это переживала, просто начинала сама рыдать и думала: «Господи, если я при разучивании так эмоционально реагирую, что будет на сцене при публике? Потом постепенно я научилась ставить барьер между собой и образом, но это очень трудная задача, чтобы в самый пиковый момент ты на себя смотрел будто со стороны, так как нужно, чтобы не я рыдала на сцене, а публика в зале.
