Финал жизни

Финал жизни – то неизведанное, ужасное событие, которое человек может пережить лишь раз, доведено здесь до абсурда. Гениальные танцоры английской труппы снова и снова «умирают». В один миг они отключают все свои мышцы, и тела падают. Их холодно и без доли сожаления оттаскивают на край сцены, затем мертвые встают в строй, действие не останавливается ни на минуту.

Участники спектакля в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко: девять танцоров, квинтет музыкантов и электронный саундтрек. Они разрывают пространство на два мира: анархичный, дьявольский, который занимает большую часть действия, и гармоничный, просветленный, который появляется лишь изредка. В эти моменты на мгновение напряженность исчезает.

Спектакль начинается с монотонного звука, колеблющегося в пределах трех тонов. Он погружает в транс. С дальнего плана сцены, окутанной туманом, выходят танцоры, напоминающие призраков. Одетые в свободную одежду, они не олицетворяют кого-то конкретно, это обобщённый образ человека. Grand final – монолог Х. Шехтера, воссоздающего мир своих страхов и переживаний, через ритмы музыки и пластику артистов балета. Тоска, насилие, гнев – те самые чувства, которые автор пережил в своей жизни. Они словно накопились в его душе, вырвались наружу с невероятной силой и воплотились в бескомпромиссных звуковых и визуальных решениях. В спектакле с отсутствующей сюжетной линией зрителям непросто подключиться к волне эмоций автора: настойчивый ритм перкуссии заставляет содрогнуться, неестественные созвучия и жёсткие ритмы пугают.

Например, сцена, где живые «играют» мёртвыми телами. Распластанных по сцене людей они заставляют танцевать: кружат по полу, заламывают им руки и ноги, создавая разные позы из классического балета, вешают себе на шею и танцуют с ними вальс. В этот короткий момент, когда появляются узнаваемые движения, возникает музыка, в которой есть мелодия! Очевидно, что Х. Шехтер говорит и о смерти классического искусства.

Квинтет в составе: скрипка, две виолончели, гитара, то вторят дьявольской электронной записи неестественных созвучий и жёстких ритмов, то исполняют человеческую музыку. Они словно ансамбль с тонущего «Титаника», не покидают сцену ни на минуту до самого конца представления, даже в условном перерыве, когда загорается свет и публика может выйти в фойе. Последнее, к слову, обозначено оставленным на авансцене «мертвым» артистом с табличкой в руках, на которой написано: «антракт». Музыканты импровизируют на разные темы и даже на русские народные, при этом так зажигательно, что публика не может не оценить душевность англичан и активно подпевает и аплодирует в ритм.

Обстановка сцены аскетична. Высокие прямоугольники, напоминающие надгробные плиты, усилиями танцоров плавно передвигаются по сцене, выстраивают коридоры. Когда в один из моментов музыка успокаивается, а танцоры стоят на коленях, опустив головы лицом к плитам, подсвеченным сверху одинокими фонарями, раздается звук похожий на хлопок, и зал резко погружается во мрак. Ощущение конца жизни. Страх.

Однако спектакль на этом не заканчивается, обстановка всё больше и больше накаляется. Ритмы стали жестче, образы – контрастней. В музыке и танце прочитываются нервные дёргающиеся движения клубных тусовок, безжалостно стирающие человечность и гармоничность. В конце постановки – сцены из жизни, которой нет в спектакле. Обступив маленькую импровизированную комнату, наполненную тёплым светом, без эмоций, но с интересом, танцовщики видят то нежно обнимающихся влюблённых, то неподвижных людей. В этом чувствуется некое катарсическое умиротворение. Хофеш Шехтер, погрузив зрителя в мертвую и страшную пустоту, все же оставляет ему надежду.

Рецензия написана в рамках проекта «Журналистские читки»