Персона
В Большом концертном зале имени С. Сайдашева в Казани состоялся Первый Международный органный фестиваль. Его уникальность в том, что впервые возможности органа раскрываются в союзе с симфоническим оркестром, и такое партнерство делает общую звуковую палитру беспрецедентно богатой! Вдохновителем проекта, имеющего, без преувеличения, мировое значение (об уровне излишне даже говорить) стал художественный руководитель и главный дирижер ГСО РТ Александр Сладковский, куратором программы – блестящая органистка, педагог и музыкальный критик Евгения Кривицкая. «Фауст. Спасенное мгновение» – так интригующе назывался первый из трех концертов фестиваля. В этот вечер за пульт ГСО РТ встал Дмитрий Юровский, главный дирижер Новосибирского театра оперы и балета, а также Королевской фламандской оперы в Антверпене. О самом фестивале и своей музыкальной жизни Дмитрий Юровский (ДЮ) поговорил с Марией Залесской (МЗ).
МЗ Фестиваль открыло сочинение, практически не известное широкой публики – «Фауст-увертюра» Рихарда Вагнера. У Вас с этим композитором особые отношения…
ДЮ Да, он мне чрезвычайно интересен! Язык Вагнера совершенно особенный. И владение немецким абсолютно не означает, что ты его понимаешь. Сколько раз я видел, через какие дебри приходилось пробираться немецким певцам, которые только-только подступались к вагнеровскому репертуару! В русских операх композиторы сами не были создателями либретто, да и вообще редко так, как Вагнер, вмешивались в текст. Наверное, взаимодействие, подобное вагнеровскому, слова и музыки можно найти у Островского и Римского-Корсакова. Там тоже своеобразный непростой русский язык.
МЗ А у Мусоргского?
ДЮ То, что использовал Мусоргский, – того же Пушкина – конечно, тоже не все понимают. Но Пушкина мы все-таки в большинстве своем слышим с детских лет. А Вагнера мы с детских лет не слышим. Он создал свой собственный мир, и чтобы в этот мир погрузиться, требуется особое состояние души. При этом, не будь Вагнера, много чего в искусстве не могло бы развиться вовсе. Поэтому я очень рад, что в программе фестиваля прозвучит Вагнер. Да еще далеко не оцененный по достоинству. Мне кажется, что слушая и исполняя это ранее его произведение, – надеюсь, у нас это получилось! – трудно абстрагироваться от зрелого «настоящего» Вагнера. Конечно, здесь еще есть много от Бетховена, от Шуберта – чего там только нет! Но главное – сколько того, что мы потом узнаем в том же «Парсифале». Не говоря уж о «Кольце»!
МЗ Кстати, для Вас же «Парсифаль» – это своеобразная точка отсчета. Вам было всего двадцать пять лет, когда Вы начали работать над этой музыкальной драмой.
ДЮ Даже – двадцать четыре. Двадцать пять исполнилось уже в процессе работы. Я вообще только начал заниматься дирижированием. И тут «Парсифаль»! Но таким был подход к профессии моего отца (Михаил Владимирович Юровский; ныне ведущий дирижер Симфонического оркестра Кёльнского радио. – М.З.). Он меня взял в ассистенты на эту постановку, привез, провел пару репетиций и… уехал. Фактически бросил! И я на месяц остаюсь один на один с «Парсифалем» да еще в Италии! Но для меня это явилось, может быть, главным моментом моей музыкальной жизни. Я начал заниматься «Парсифалем» в период очень серьезных сомнений. Мне тогда было еще неведомо, гожусь ли я для профессии дирижера. Я ведь в двадцать три года сменил виолончельный смычок на дирижерскую палочку и сменил не охотно, у меня не было изначально таких планов.
МЗ Но Вы же представитель столь уникальной музыкальной династии! Гипотетически могли бы Вы тогда найти себя вне музыкальной сферы?
ДЮ Только музыка! Единственный вопрос, который я себе задавал, когда выяснилось, что играть на виолончели я по физическим причинам больше не смогу (из-за артроза обеих рук Юровский был вынужден отказаться от карьеры виолончелиста; в 2003 году он начал обучение дирижированию в Высшей школе музыки имени Ганса Эйслера в Берлине – М.З.): чем дальше заниматься? Что делать человеку в двадцать два года, когда ему говорят, что нужно менять профессию? Особого выбора музыкальных профессий нет – ведь с любым инструментом будет та же проблема, что и с виолончелью. Остается композиция, дирижирование и теория музыки. Последнее я отмел сразу – не мое, мне хотелось на сцену выходить. По этой же причине я, несмотря на некоторую генетическую предрасположенность, композиторскую стезю тоже всерьез не рассматривал. Во-первых, повторюсь, хотелось на сцену. А во-вторых, мне кажется, что необходимо иметь особое состояние души и ума, чтобы сочинять. Кстати, я с огромным удовольствием занимаюсь аранжировками; тут есть возможность себя проявить, так сказать, по творческой части. Но писать самодостаточные произведения, искать в себе собственный композиторский стиль – нет, меня это не привлекало.
МЗ При выборе карьеры дирижера, насколько для Вас был тяжел груз «семейной ответственности»?
ДЮ Многим кажется, что в такой семье, как моя, берешь в руки палочку и все – вдруг сразу начинаешь дирижировать. Наивно так думать! Путь к себе был не простым. С одной стороны, да, мера ответственности. Ее никто не отменял и не отменяет до сих пор, хотя я уже больше пятнадцати лет в профессии. Но я никогда никому ничего не доказывал. Вернее, я доказывал самому себе. Я доказывал себе, что был не прав – вот такая странная позиция получается. Ведь я-то как раз считал, что мне не нужно дирижировать! А отец верил, что в любом случае это произойдет. Даже, когда я еще играл на виолончели, он говорил: «Тебе нужно заняться дирижированием, это не помешает, а наоборот, разовьет тебя как музыканта».
МЗ Теперь Вы уже точно знаете, что он оказался прав.
ДЮ Он был абсолютно прав! Но я не представлял себе, что это станет моим основным делом, насколько дирижирование поменяет всю мою жизнь и меня самого. Это не профессия, это даже не образ жизни. Это отдельно взятая сила, энергетика, которая принимает человека, готового войти в нее, как в воду. Понять, насколько глубок океан, невозможно, если ты плаваешь только наверху. Надо нырять! И понимать, что вынырнешь не скоро, если вынырнешь вообще. Кстати, так сложилось у меня в жизни: плавать я научился в том же возрасте. Я был совсем не водоплавающим (смеется). Я рос в городе, и плавать не умел до двадцати трех лет. Так совпало, что я учился дирижированию и плаванию одновременно. Как-то это очень символично для меня, только сейчас задумался об этом…
МЗ Чем для Вас является профессия дирижера сейчас?
ДЮ Дирижирование – это профессия, в которой ты себя открываешь, и которую ты себе открываешь до конца жизни. У меня есть возможность наблюдать за своими старшими коллегами, в моей собственной семье. Я вижу брата (Владимир Юровский, художественный руководитель Государственного академического симфонического оркестра Российской Федерации им. Е. Ф. Светланова, главный дирижер Лондонского филармонического оркестра и оркестра Берлинского радио – М.З.), который на семь лет старше, но он заниматься начал значительно раньше; в двадцать лет уже дирижировал. Получается он лет на пятнадцать дольше в профессии, чем я. И в то же самое время отец, которому семьдесят пять лет, и не думает о том, чтобы щадить себя, работать меньше. Наоборот! Я, когда с ним беседую, узнаю, что в каких-то произведениях он до сих пор продолжает открывать все новые грани. Это обнадеживает: в любом случае моя профессия будет со мной до конца.
МЗ Мы уже заговорили о Вашей творческой семье. Расскажите подробнее об абонементе Московской консерватории «Династия Юровских». Это совершенно беспрецедентный проект!
ДЮ Абонемент шел в течение концертного сезона 2018/19 годов. До того времени нам не удавалось осуществить ничего подобного. Как-то вот сошлись все звезды. И я даже знаю, как они сошлись: каждый из нас понимал, что все это осуществляется не только ради нас, ныне живущих. Объединяющей силой стала музыка композитора (композитор и пианист Владимир Михайлович Юровский (1915 – 1972) – М.З.), которого ни мой брат, ни я не знали лично, – дед умер за пару месяцев до рождения Владимира. А для нашего отца он был не только отцом, но главным человеком в его творческом становлении. Мы очень хотели все объединиться и сыграть его музыку, которая исполняется не часто. Нам кажется, что получилось удачно.
МЗ Вы не хотели бы продолжить проект?
ДЮ Мы сейчас это обсуждаем. Во всяком случае плодотворный опыт сотрудничества с Московской консерваторией показал, что все возможно.
МЗ Несколько слов о предстоящем концерте – открытии I Международного органного фестиваля. Как Вы оказались в его команде? Что в нем привлекательно лично для Вас?
ДЮ Оказался благодаря приглашению Госоркестра Республики Татарстан, переданного через Евгению Кривицкую. Кстати, она нам всем очень помогла и в осуществлении программ абонемента «Династия Юровских». У нас связь тоже, можно сказать, семейная. Мы знакомы с детства; ее отец (композитор и скрипач Давид Исаакович Кривицкий (1937 – 2010) – М.З.) и наши родители общались. Мы встретились после такого количества лет разлуки! Так все совпало. Предложение принять участие в органном фестивале меня очень заинтересовало. Я очень люблю Пуленка (ядром программы концерта являлся «Концерт для органа, литавр и струнного оркестра» Франсиса Пуленка – М.З.). Правда, сначала я не вполне понимал, что будет с программой дальше. И тут буквально в разговоре родилась идея с Фаустом. Это вечный материал! Он давал возможность сыграть произведения, которые не так часто исполняются, а это всегда интересно. Да еще и объединить все это в одном концерте! А потом я никогда не был в Казани, но много слышал про оркестр Татарстана. Теперь я получил возможность соприкоснуться с ним напрямую.
МЗ Как Вам работалось с ГСО РТ? За Вашими плечами богатейший опыт сотворчества с различными коллективами; есть с чем сравнить.
ДЮ Оркестр замечательный! Для себя я его сравниваю больше с европейскими оркестрами, чем с российскими. Я знаю, что Александр Сладковский возглавляет его уже 10 лет. Наглядный пример того, что когда человеку дают возможность долго и методично заниматься с коллективом, вкладывая в него силы и средства, это приносит всегда положительные плоды. Оркестр прекрасно подготовлен. Естественно, у музыкантов очень напряженный график, но благодаря этому они очень мобильны. Для российских оркестров достаточно редкое качество. Кроме того, есть, с одной стороны, дисциплина, а с другой, – это не «кладбище»! Ты взаимодействуешь с живыми творческими людьми, которые идут на контакт, есть обратная связь, без которой невозможно работать с коллективом. За оркестрантов говорить не буду, у них у каждого свое собственное мнение, но с моей стороны общение с ними – чрезвычайно приятный опыт! И если будет возможность и желание с обеих сторон повторить его, я буду только рад.
МЗ И все же, на Ваш взгляд, есть ли еще принципиальные отличия российских оркестров от европейских?
ДЮ Наверное, стоит назвать традицию исполнения определенных произведений. В западных оркестрах ее чуть больше. Мы сейчас не говорим о симфониях, скажем, Чайковского или Рахманинова, или того же Бетховена. Просто там традиции складывались раньше, и во многих коллективах это чувствуется. Одновременно у некоторых европейских оркестров часто существует проблема в том, что они несколько безликие. То есть играют вроде бы все качественно, но за счет пресловутой глобализации в коллективах объединяются музыканты, представляющие совершенно разные исполнительские школы, те же струнные… И трудно бывает найти у оркестра свой собственный узнаваемый язык. Раньше многие оркестры можно было узнать только по звучанию. Сейчас это не так легко, они стали во многом похожи друг на друга.
МЗ А качество исполнения?
ДЮ Конечно, существуют коллективы – Staatskapelle Dresden или Gewandhausorchester Leipzig, – с которыми чувствуешь, так сказать, ответственность веков. У них есть та «ватерлиния», ниже которой они никогда не опускаются. Но я очень люблю работать в России. Единственное, чего порой не хватает некоторым российским музыкантам, это, я бы сказал, собственной внутренней гигиены. Бывает, что один и тот же коллектив сегодня играет прекрасно, а завтра – полный провал. С одной стороны, очень многое зависит от дирижера. Я согласен с выражением: нет плохих оркестров, есть плохие дирижеры. Если речь идет о творческих, энергетических задачах, это, конечно же, задача дирижера. Но какой бы дирижер не был, существует «санитарная норма» технической подготовки и чистоты игры тех нот, которые написаны композитором. И это уж не зависит от того, кто стоит за пультом. Исключительно российская черта – либо абсолютно гениально, либо вообще никуда не годиться!
МЗ То есть, здесь Вы все время находитесь в напряжении?
ДЮ И в этом есть определенный шарм, драйв. Ради эмоциональной отдачи, которую получаешь, работая с российскими оркестрами, стоит сюда приехать и потратить силы. Такую же по накалу отдачу в немецком оркестре получить практически не реально. Игру «как в последний раз» можно найти только в России! Ну, с некоторыми ограничениями, еще в Италии. Там оркестранты, если им что-то нравится и они к тебе хорошо относятся, будут за тебя «умирать». У них южный страстный менталитет, когда ты переносишь свою эмоцию на свою работу. Это хорошо! Но, куда бы я не приехал, я очень быстро начинаю скучать. Я приезжаю в Германию – мне не хватает того, что есть в России. Приезжаю в Россию – и хочу в Италию. Но мне кажется, это нормально, так у меня сложилось с детских лет.
МЗ Еще буквально несколько слов об органном фестивале. Какой из Фаустов, представленных в его «галерее», Вам ближе?
ДЮ Тот, которого мы играем в данный момент. Это сродни актеру, которому приходится перевоплощаться. Так и мы будем перевоплощаться от образа к образу. Да и трактовки произведений бывают разными. Мы сегодня показываем и Фауста, и Мефистофеля, и Маргариту. Больше внимания уделяется последним двум персонажам. Особенно я рад тому, что у нас в программе листовский «Мефисто-вальс». Ведь можно было бы взять и «Фауст-симфонию», но выбрали все-таки его. Многие пианисты даже не знают, как это вальс создавался, уверенные в том, что сперва Лист написал фортепианную версию. А на самом деле это тот редкий случай, когда оркестровая партитура родилась раньше. Трактовка, которую я даю «Мефисто-вальсу», отличается от привычной фортепианной. Во-первых, совсем другой масштаб, другое количество красок. А во-вторых, появилась возможность показать полностью ту драматургию, которая изначально заложена в этом произведении. Ведь не случайно считается, что именно ему нужен, так сказать, возрастной ценз – музыка демонстрирует физический акт любви во всех деталях от начала до конца. Впервые программная музыка перешла все границы дозволенного.
МЗ Пресловутые 18+?
ДЮ Как видим, и у классиков встречаются еще сюрпризы…
