Максим Рубцов: Карнеги-холл – Эверест для любого артиста

В феврале 2018‑го произошло важное и волнующее событие для Максима Рубцова (МР) – дебют в легендарном Карнеги-холле. О программе концерта, о своих творческих интересах артист рассказал Евгении Кривицкой (ЕК).3

ЕК Вы играли в Карнеги-холле 14 февраля, отметив традиционный и важный для американцев праздник – День влюбленных.

МР 14 февраля обязывает к определенному настроению, и, думаю, в концертном зале тоже. Тем более, если речь идет о Карнеги-холле. На мой взгляд – это магическое место, способное родить в душе каждого музыканта квинтэссенцию самых высоких и ярких чувств. Выйти на его сцену – мечта, своего рода Эверест для любого артиста.

ЕК Программа «The Romantic Flute» («Романтическая флейта») – очень подходящее название для данного случая. Что за музыку вы выбрали?

МР У нашего концерта есть предыстория. Давным-давно судьба подарила мне счастливый случай – знакомство с американским композитором Джоном Корильяно, во время российской премьеры его сочинения «Pied Piper Fantasy» для флейты с оркестром, где я солировал с РНО. Это же произведение я исполнил в Испании и Израиле. Далее последовало приглашение записать музыку в Skywalker Sound Studio, в поместье Джорджа Лукаса в Калифорнии. Так началась наша творческая дружба. И вот, в этом году Джон Корильяно вручил мне свои ноты и сказал: «Это раньше никогда не исполнялось на флейте, я думаю, ты можешь быть первым». Такие слова от оскароносного прижизненного классика и композитора с пятью «Грэмми» и мировым признанием определило судьбу концертной программы.

Также я исполнил прелестную музыку Мечислава Вайнберга для флейты и фортепиано. Наконец‑то этот великий композитор XX века обретает заслуженное признание и начинает исполняться на лучших музыкальных площадках.

Всем нашим флейтистам знакомо имя профессора Московской и Санкт-Петербургской консерваторий Владимира Николаевича Цыбина. Я включил его Концертное Аллегро № 1, авторскую рукописную Каденцию к которому мне недавно прислали из Азии.

Лирические нотки внесли романсы из Российской Императорской коллекции семьи Романовых. Тетради в старинных кожаных переплетах с тиснеными золотыми вензелями Романовых ныне хранятся в библиотеке Конгресса США. Я держал их в руках. Избранные произведения из этого собрания украсили собой второе отделение концерта.
Мне нравится музыка композитора Андрея Семёнова, и одно его сочинение я представил американской публике. А прологом стал дивертисмент Андрея Рубцова – моего однофамильца, друга и коллеги по РНО.

ЕК На концерте состоялась еще одна мировая премьера…

МР Свое Скерцо для флейты и рояля Михаил Васильевич Плетнев прислал мне по электронной почте за несколько дней до выступления. Невероятный сюрприз и честь для меня!
ЕК Вы исполняли программу под рояль?

МР Да, с пианистом Сергеем Квитко, живущим в Америке. Его сольный дебют в Карнеги-холле состоялся в 2013 году.

ЕК Оглянемся ненадолго назад: что побудило вас стать флейтистом?

МР Мой выбор флейты и решение всерьез заниматься музыкой были судьбоносной случайностью или «рукой судьбы». В школе очень серьезно увлекался химией и учился в математическом классе, прилично рисовал и сносно танцевал, даже участвовал в постановках Игоря Моисеева, и именно с танцевальной программой поехал на свои первые гастроли. Неплохо играл на фортепиано, потому что мама и ее сестра – пианистки. Мама учит детей, а тетя – концертмейстер, и первые мои концерты были сыграны именно с ней. Она привезла меня в Москву в Гнесинское училище к замечательному педагогу Николаю Ивановичу Кондрашову, который более 30 лет работал в Большом театре. Помню нашу первую встречу на лестнице Гнесинского училища, Николай Иванович на меня посмотрел и говорит: «Я вообще мальчишек в класс не беру, они такие тунеядцы…» Тогда эта фраза меня очень сильно задела. И я стал заниматься музыкой с невероятным рвением. Сам.

ЕК Флейта – это инструмент, на котором играешь, или друг, которому ты поверяешь свои мысли?

МР Как сказал великий флейтист сэр Джеймс Голуэй: «Флейта – это произведение искусства инженерной и ювелирной мысли». Именно флейта познакомила меня с невероятно интересными людьми по всему миру. И это – мой способ выразить свои мысли и чувства, возможность испытывать совершенно фантастические ощущения. Когда, исполняя музыку великих мастеров, чувствуешь, как что‑то получается, то ощущаешь внутренний трепет, будто поднимаешься над этой действительностью и прикасаешься к чему‑то метафизическому.

ЕК Вы в РНО почти 20 лет. Как попали в такой престижнейший коллектив?

МР Дело в том, что я – ученик Юрия Николаевича Должикова, знаменитого профессора Московской консерватории. Он воспитал целую плеяду флейтистов, занявших лидирующие позиции в ведущих коллективах по всему миру. И каждый год в Малом зале консерватории проводились вечера его класса, чей формат по сути соответствовал флейтовому фестивалю национального масштаба. На одном из них меня заметили и пригласили на прослушивание. Признаюсь теперь, что участвовал в нем вопреки мнению Должикова. Был очень серьезный конкурс в несколько туров. Пришло 30 претендентов, и нас оценивал худсовет РНО во главе с Михаилом Плетнёвым. На жеребьевке я вытянул первый номер, сыграл. А через несколько дней мне позвонили и сказали: «Добро пожаловать!»

Когда, исполняя музыку великих мастеров, чувствуешь, как что‑то получается, то ощущаешь внутренний трепет, будто поднимаешься над этой действительностью и прикасаешься к чему‑то метафизическому

ЕК Легко ли быть оркестрантом?

МР Когда пришел первый раз в оркестр, чрезвычайно впечатлился качеством и объемностью звука вокруг меня. Место флейты строго по центру, струнные инструменты впереди и по обеим сторонам, медные сзади – и достигается настоящий эффект surround. Я считаю, что мне чрезвычайно повезло – старшие коллеги советовали мне, подсказывали, были добры со мной и открывали профессиональные секреты. Спасибо им огромное, что поверили в меня и помогли разобраться.

ЕК С РНО выступали едва ли не все именитые дирижеры и солисты. Какие программы можно выделить, назвать экстраординарными?

МР Каждый концерт РНО – событие. В 2007 году мы играли фрагменты из опер Римского-Корсакова в Большом зале консерватории. Пожалуй, это мой любимый концерт. Как же я мечтал повторить его снова. И моя мечта осуществилась! Михаил Васильевич выбрал те же произведения для предновогоднего концерта в ушедшем году. И снова «Полет шмеля» на бис, и снова публика в овации вскакивала со своих мест! Римский-Корсаков, конечно, уникальный композитор, его музыка завораживает и уносит в сказку.

Никогда не забуду концерт с французским дирижером Мишелем Плассоном. Мы исполняли тогда «Послеполуденный отдых фавна» Дебюсси и «Дафниса и Хлою» Равеля. Я тогда впервые играл эти произведения как концертмейстер группы, а в них огромные флейтовые соло. Волновался так, что месяц не спал. Но получился очень сильный концерт!
И, конечно, каждое исполнение симфоний Шостаковича – это откровение, как будто кожу начинают выворачивать наизнанку. У него нужен особый тембр. Флейта у него, на мой взгляд, должна погрузить слушателя в оцепенение, тревогу и холод.

ЕК Вы неоднократно принимали участие в Дягилевском фестивале и выступали в составе musicAeterna. Слова Теодора Курентзиса: «Максим очень артистичный, трепетно относится к каждой ноте. Он умеет делать настоящий «грув» и рассказывать истории на инструменте, и люди слушают его, затаив дыхание»,– дорогого стоят.

МР Сотрудничество с Теодором Курентзисом проявило во мне скрытые возможности, я освоил еще и флейту-пикколо. Гастролировал с его пермским оркестром по Европе и исполнял сложнейшую знаменитую ноту «до» третьей октавы в балете «Ромео и Джульетта» Прокофьева в Большом зале филармонии в Санкт-Петербурге. (Максим Рубцов говорит об эпизоде из 3 акта балета «Ромео и Джульетта», где Прокофьев предписал флейте-пикколо играть на piano и долго тянуть высочайшую ноту – «до» четвертой октавы (в нотах записывается как «до» третьей октавы) – МЖ)

ЕК Максим, всегда видишь вас улыбающимся, позитивным. Что для вас счастье?

МР Быть в гармонии с собой.

ЕК Получается?

МР Да! Музыка обладает великой силой гармонизировать все вокруг.