Джованни Антонини:
Бетховен отказался быть слугой

О своих контактах с русскими музыкантами и взглядах на наследие последнего венского классика Джованни Антонини (ДА) рассказал Владимиру Дудину (ВД).

ВД Когда вы познакомились с Теодором Курентзисом?

ДА Вначале я слышал его записи и узнал о нем, как о творце. Наше личное знакомство произошло в Милане: он выступал со своим оркестром в Ла Скала с серией концертов, прошедших очень успешно. После этого на ужине мы, наконец, пообщались. Я в восторге от его работы. И его оркестр, и впечатляющий проект «Дом радио» (Антонини произнес это словосочетание на чистом русском. – Прим. В. Д.) – это что-то уникальное. Мы нередко сталкиваемся с рутиной, даже если речь о рутине высокого уровня. Так вот для Теодора не существует такого понятия, его музыканты всегда нацелены на поиск новых возможностей, постоянное усовершенствование. Это напомнило мне то, как мы работали в нашем оркестре Il Giardino Armonico, особенно в начале существования. У нас были длинные репетиционные сессии, которые мы воспринимали как лабораторию, экспериментируя без ограничений, без оглядки на время, все больше углубляясь в музыку. Но одно дело, когда вы играете в струнном квартете или квинтете, другое – в большом коллективе, где это намного сложнее и проблематичнее.

ВД Что вас особенно захватило в работе маэстро Курентзиса с оркестром musicAeterna?

ДА Теодор способен создавать с ним что-то необыкновенное. Его работа на 100% сфокусирована на музыке. Рассказы о том, как долго он может репетировать, улучшая звучание до совершенства, стали уже легендой. Так почти не бывает ни в одном другом оркестре в мире, особенно если говорить о симфонических коллективах. Для меня большая честь, что он доверил мне свое детище. Я знаю, как заботится Теодор об этом оркестре, как невероятно тщательно оттачивает каждую мелочь. Я, возможно, предлагаю музыкантам musicAeterna несколько иной подход, чем тот, к которому они привыкли с Теодором. Но нас с ним объединяет энергия, исключающая отношение к одной ноте как к чему-то необязательному: каждаячто-то означает. Еще меня очень радовало отсутствие ограничений для звуковых экспериментов. Мне показалось, что и музыканты были все очень счастливы. Поделюсь еще одним наблюдением. Иногда мне доводится сотрудничать, скажем так, с нормальным, обычным симфоническим оркестром, когда нужно быть очень аккуратным в предъявлении требований, замечаниях, поскольку музыканты могут и обидеться, когда им скажешь, что чего-то там недостаточно. Всегда приходится думать о том, как бы не сказать что-то лишнее. Здесь же я чувствовал себя абсолютно свободным! Атмосфера на репетициях царила словно во время исполнения камерной музыки, а это то, что мне очень нравится в творчестве. Здесь я вижу свою роль как дирижера как primus inter pares («первый среди равных»). Я не доверяю тем, кто работает по модели «сделайте то и это, потому что я так решил». Мне ближе, когда люди меня слышат и понимают, соглашаясь пойти по пути, по которому я предлагаю, потому что сами хотят двигаться в этом направлении.

Я бы сказал, что сегодня настал час musicAeterna, коль скоро ими заинтересовались даже на Зальцбургском фестивале. Репертуар этого оркестра не ограничивается только XVIII веком. Но если говорить о барочных оркестрах, то сегодня между ними существует сильная конкуренция, их очень много. Уже не так легко найти коллективы с хорошим уровнем, способные предложить что-то оригинальное, интересное. Наш оркестр Il Giardino давно стал своего рода моделью, образцом для подражания. Это так называемый Ba-Rock way или еще bad guys, как нас иногда называют, потому что мы играем очень драматично.

ВД То есть узость подхода HIP осталась в прошлом?

ДА Я бы не сказал, что она – в прошлом: она – в нашем ДНК. Да, мы играем на исторических инструментах, и это касается прежде всего углуб­ленной работы над артикуляцией, позволяющей инструментам говорить. В исторически информированном стиле – наши корни, оттуда мы пришли. Но мы развиваемся, используя эти элементы, знакомя слушателей и с чем-то новым, в частности, благодаря современному репертуару.

ВД А теперь к Бетховену перепрыгнем. Он написал только девять симфоний, а Гайдн – намного больше. Почему так?

ДА Сочинения Гайдна претерпевали жанровые изменения в разные периоды. Первые симфонии были симфониями в барочном смысле, как пьесы перед оперой или еще каким-то представлением. Соответствующий был и размер этих сочинений, и путаная хронология: какой-нибудь номер 6 на самом деле может быть номер 30 по единой хронологии. Бетховена мы можем сравнивать лишь с поздними симфониями Гайдна, в том числе и по протяженности. Бетховен следовал своей эстетической программе в развитии формы симфонии. Самый большой шаг был сделан между Второй и Третьей. Вторая – произведение мастера, но в рамках классической симфонии Гайдна и Моцарта: она протяженна, форма ясна. Это, конечно, уже Бетховен, но корни – там. «Героическая» – один из самых больших шагов в истории музыки в развитии сонатной формы. Сонатная форма очевидна, но в ней – восемь тем, чего никогда не обнаружить в музыке Гайдна. Бетховен был уверен, что создает совершенно новые вещи, осознавая, что движется дальше. И, конечно, номер 9 – это стартовый пункт для всей романтической музыки. Музыки Малера не было бы без нее. Совершенно разный смысл у каждой симфонии Бетховена. Девять симфоний – девять памятников. Это не означает, что музыка Гайдна лишена величия. Просто она совсем другая, Гайдн был человеком XVIII века. Бетховен – новый человек, он – художник, создатель новых форм. Тот, кто обладает сверхпониманием, сверхвидением, кто может видеть то, что обычный человек не может. Это архетип романтического независимого художника. Моцарт частично был независимым, но мало прожил, был фрилансером, бедным, но все равно слугой. Гайдн тоже был слугой, пусть и высокого уровня. Бетховен отказался быть слугой. Он почувствовал себя выше власти, если вы помните случай, описанный Гёте, когда Бетховен не снял шляпу перед императором. «Человек, как я, рождается раз в столетие». Бетховен хотел быть оригинальным, провоцировал всех со времен Первой симфонии, начинающейся с доминантовых аккордов, заявляющих: «Я – здесь, я – Бетховен! И сейчас во вступлении я вам покажу много невероятных вещей». Интересно, что дата Первой симфонии – самое начало XIX века, 1800. Новый век начался с него – Бетховена. Любопытно, что ровно на сто лет раньше Корелли опубликовал опус скрипичных сонат, 1 января 1700 года. Каждые сто лет что-то меняется. Корелли был моделью для итальянцев, Бетховен стал новой моделью. Очень символично.