К этой дате приурочен выпуск в свет сборника «Макс Регер: “Прошу слова!”» (издательство «ArsisBooks», Москва), в который вошли избранные письма и статьи выдающегося немецкого музыканта – композитора, пианиста, органиста, дирижера и педагога. Перевод выполнил музыковед Виктор Шпиницкий, им же написаны подробные, обстоятельные комментарии к каждому тексту.
Благодаря этой публикации достоянием русского читателя становится немало ценных документов. Здесь и эссе о Хуго Вольфе, и бурлеска об Айседоре Дункан, и замечания о композиторских опытах совсем тогда юного Эриха Вольфганга Корнгольда, и высказывания о механических музыкальных инструментах, выпускавшихся фирмой «М. Welte & Söhne»… Интерес также вызовут помещенные в приложении воспоминания Эльзы Регер о поездке с супругом в Россию в 1906 году и письмо Иоганнеса Брамса, адресованное молодому коллеге по перу. Значительная часть писем и статей публикуется в России впервые. Издание иллюстрировано фотографиями конца XIX – начала XXI века.
Редакция предлагает вниманию читателей «Музыкальной жизни» небольшой фрагмент новой книги.
26 мая 1907 года в венской газете «Die Zeit» в статье под заголовком «Stimmen über “Salome”» («Мнения о “Саломее”») были опубликованы результаты опроса на тему, может ли музыкальная драма «Саломея» Рихарда Штрауса, с ее вольной трактовкой библейского сюжета и обилием натуралистических сцен, оскорбить моральное или религиозное чувство. Опрос, в котором наряду с Регером приняли участие Отто Юлиус Бирбаум, Ферруччо Бузони, Лотта Леман, Давид Поппер, Макс фон Шиллингс, Хелена Штёкер и другие известные представители европейского общества, был проведен в связи с первым исполнением «Саломеи» в Вене, состоявшимся накануне, 25 мая, в Немецком народном театре и осуществленным силами оперной труппы из Бреслау (дирижер – Юлиус Прювер).
С удовольствием отвечая на Ваше очень любезное письмо, сообщаю следующее: Я не сторонник мнения, что «Саломея» каким‑то образом оскорбит моральное или религиозное чувство. И кто из‑за «Саломеи» утратит в конце концов свою веру, не имел ее и прежде. Не считаю я «Саломею» и поворотным пунктом в современной музыке или отправной точкой некоего нового направления! Штраус в музыке к «Саломее» настолько же «Р. Штраус», как и в своих предыдущих произведениях! Впрочем, сюжет «Саломеи» мне совершенно несимпатичен и думаю, что сенсационное увлечение публики «Саломеей» как пьесой и музыкальной драмой – «преходящая мода»; считается хорошим тоном «тоже участвовать в этом»!
Макс Регер
На следующий день после венской премьеры «Саломеи» корреспондент газеты «Neue Freie Presse» сообщал, что спектакль имел большой успех у публики, завершившись «бурными и продолжительными» аплодисментами, а также бессчетными поднятиями занавеса.
Изначально предполагалось, что премьерные исполнения «Саломеи» в 1905 году пройдут в один и тот же вечер в Дрездене и Вене, однако осуществлению этого плана помешал запрет, наложенный на венскую постановку органами цензуры. Раскрывая причины, приведшие власти к такому решению, цензор Эмиль Йеттель фон Эттенах назвал «весь сюжет», положенный в основу штраусовского произведения, «отталкивающим» и подчеркнул, что «изображать события, относящиеся к сфере сексуальной патологии, на нашей придворной сцене неуместно» (из письма Густаву Малеру от 31 октября 1905 года).
«Саломея», по словам музыковеда Сусанны Шигихары, «обозначившая поворот от оперы девятнадцатого столетия к опере двадцатого», сразу же после создания стала причиной длительной и горячей полемики, в которую были вовлечены многие деятели культуры того времени – литераторы, музыканты, музыкальные критики, а также представители органов власти и цензуры. Воздействие этой музыкальной драмы на умы современников Штрауса без преувеличения имело глубокие и необратимые последствия. Как отмечал в 1921 году австрийский поэт, писатель и музыковед Рихард Шпехт, «Саломея» стала одним из тех «редчайших произведений», а ее автор одним из тех «редчайших художников», которые «повлияли на формирование облика своего времени» и «без которых сущность их искусства была бы иной».
«Может ли “Саломея” оскорбить моральное или религиозное чувство? А разве существует некое чувство в подобных вопросах? Факт запрета произведения во всей Англии, протеста в Нью-Йорке и т. д. свидетельствует о том, что такое оскорбление возможно. Однако крупным сценам всех стран следовало бы считать собственную публику достаточно зрелой для того, чтобы она самостоятельно вынесла вердикт относительно своего чувства» (Макс фон Шиллингс).
«Мою “Саломею” вам не услышать никогда, поскольку я слишком здоров, чтобы обратиться к столь извращенному тексту! Возможно, это мое “здоровье”, которое идет от органа, любимого инструмента Баха, не такая уж плохая штука, коль скоро после созерцания сытой жизни Саломеи жаждешь простой, абсолютной музыки! NB. Особо подчеркиваю, что являюсь большим почитателем Р. Штрауса; однако парни вроде меня, охотно “фантазирующие” в романтической обстановке старых, темных готических церквей,– мы слишком просты, чтобы понять “любовь” Саломеи, декаданс самого низкого сорта, или воплотить ее в музыке! Вот различие между Штраусом и мной!» (из письма Макса Регера критику Эжену Зегнитцу от 23 мая 1907 года).
