Лолита, девочка моя

Теперь в афише есть почти все произведения в этом жанре, за исключением сценического воплощения хоровой оперы «Боярыня Морозова». Что касается постановки «Лолиты», осуществленной словацким режиссером Славой Даубнеровой (рецензию на премьеру читайте здесь), то ее появлению Петербург обязан самому Родиону Щедрину. Он, побывав осенью прошлого года в Праге на премьере, рассказал об удаче Валерию Гергиеву, и тот, посмотрев сам, дал добро на копродукцию. Собственно говоря, поскольку были приглашены певцы из России, то организовать это оказалось не так сложно. В партии Лолиты пела солистка Мариинки Пелагея Куренная (ее выбрал сам автор), и ее работа стала большой удачей. Она убедительно сыграла роль девочки-­подростка, которая только открывает для себя взрослый мир, не прочь пофлиртовать с мужчинами, но никак не готова к трагическому повороту в своей судьбе. В книге, впрочем, Лолита во многом сама является катализатором событий, выступая, так сказать, «провоцирующим элементом». Отчасти такой она выглядит и в начале оперы, но в либретто (написанном Щедриным) изначально заложен иной акцент – на внутреннем диалоге извращенца Гумберта с собой и с миром и на осуждении его обществом. Поэтому здесь важна роль хора: мужской хор (присяжные) выносит ему отрицательный вердикт, кидает ему в лицо: «Мразь». А женские голоса обращают светлую молитву к Богоматери, прося защиты. В финале неслучайно проскальзывают интонации, знакомые по «Запечатленному ангелу»: повествование из сюжетного становится метафоричным, композитору важно «отмолить» Лолиту и вынести приговор грешнику.

«“Лолита” – это серьезная книга, это глубина. Сам Набоков называл эту книгу патетической и скорбел, что критики не уловили того огромного количества нежности, которой она полна. Это колдовской роман, в нем сочетаются и грех, и нежность, и осуждение, и кара. В минуты эмоционального напряжения мы ведь переходим на повышенные тона, и опера наиболее адекватно способна передать ту бездонность, которая есть в тексте Набокова», – так сказал Щедрин в видеообращении к зрителям Мариинского театра.

А в приватной беседе прибавил: «У каждого – своя “Лолита”. И у тех, кто прочел роман от корки до корки, и у тех, кто закрыл после первой страницы. Я сочувствую этой бедной девочке и хотел выразить это в своей опере». Постановка Славы Даубнеровой и дирижерская интерпретация Сергея Неллера (я побывала на третьем показе, не застав первые два с Валерием Гергиевым) заставили сопереживать истории, которая до сих пор шокирует публику. Были в зале и те, кто не выдерживал откровений маньяка Гумберта Гумберта, психологически, артистически и вокально точно воплощенных Петром Соколовым. Этого певца слышу впервые, и будет интересно проследить за его карьерой, пока более активно разворачивающейся на Западе (в 2019 году он дебютировал в Государственной опере Штутгарта в «Пиковой даме», Римском оперном театре в «Огненном ангеле», Театре Дортмунда в «Севильском цирюльнике»).

Меццо-сопрано Дарья Росицкая, солистка петербургского «Зазеркалья», в каст «Лолиты» попала благодаря участию в 2018 году в Международном вокальном конкурсе имени Антонина Дворжака. Став лауреатом, она выиграла приз Пражского Национального театра – дебют на его сцене. В партии Шарлотты Гейз, где режиссер во внешности подпустила аллюзии на Мэрилин Монро, Дарья здорово сыграла жаждущую во что бы то ни стало замужества женщину, чей внутренний мирок ограничен бытом, сплетнями и пересудами. Сцена объяснения и разоблачения Гумберта, где Шарлотта зачитывает оскорбительные и скабрезные фрагменты из его дневника, стала кульминацией всего первого действия, и Росицкая провела ее темпераментно, передав все чувства оскорбленной преданности.

Некоторые зрители, правда, оказались не готовы к тому, что в опере могут откровенно обсуждаться темы детского насилия, секса, затрагиваться вопросы физиологии, и ретировались из зала.Но большинство осознанно пришли в театр, чтобы увидеть, как этот бестселлер XX века воплощен в музыке. «Нас убедила постановка, смотреть интересно, а музыка тонко и точно передает всю гамму эмоций набоковского текста», – поделились в антракте впечатлением две дамы (кстати, по профессии юристы). В музыке на первом месте – экспрессивная, интонационно выразительная и гибкая вокальная линия. На протяжении истории жанра оперы композиторы все время стремились добиться, чтобы пение в ­какой-то мере обладало интонационным богатством человеческой речи. В «Лолите» Щедрина этазадача блестяще выполнена: каждое слово ясно, понятно и тембрально окрашено, а оркестр звучит прозрачно, «разреженно», создавая эмоциональный фон.

В спектакле атмосферу делает сценография Бориса Кудлички. В первом действии это типизированный дом среднего американца, где выгородки делят пространство на ванную, гостиную, кабинет, кухню, сад. Во второй части – автофургон, комната в мотеле, заправка – антураж кочевой жизни Гумберта и Лолиты. К нашему времени действие приближается благодаря видеопроекции, где показывают рекламу –точь-­в-точь как на билбордах. На огромной сцене Мариинки-2 это смотрится немножко «игрушечно», но помогает создать вещественный мир, среду, которая порождает, а потом выталкивает героев истории.

Режиссура Славы Даубнеровой «читается» предельно четко, за исключением эпизода убийства драматурга Клэра Куильти – двой­ника главного героя, такого же маньяка, но бравирующего своими фобиями. Именно к нему убегает Лолита, и в конце оперы Гумберт находит его, чтобы отомстить за «украденное счастье», но в подтексте – это попытка отмежеваться от своих грехов. Гумберт стреляет в драматурга, затем еще, и Куильти все повторяет: «Больно, больно», оживая несколько раз. Ходульность сценического решения этой важнейшей драматической сцены-­развязки создает непредусмотренный комическийэффект, хотя, возможно, это проблема исполнителя. Александр Михайлов слишком переигрывает и создает образ звезды из шоу-бизнеса. Но в целом спектакль смотрится захватывающе, с ничуть не меньшим напряжением, чем, к примеру, современное социальное кино, та же «Нелюбовь», «Аритмия». Неслучайно Пелагея Куренная, говоря о своих художественных ассоциациях, сравнила «Лолиту» с «триллером с элементами мистики, с романтическими моментами».

По мнению Родиона Щедрина, Набокова можно адекватно «перевести» на язык другого искусства именно через жанр оперы. Ему, во всяком случае, это точно удалось.