Между отчаянием и торжеством

Два концерта состоялись в «Филармонии-2» и Зале Чайковского соответственно с перерывом лишь в день.

По меркам Юровского оба были сравнительно компактны и заканчивались около четверти десятого. Мы уже приучены к устным комментариям, украшающим программы маэстро, однако он провел без них как зимнюю пару московских вечеров, так и осеннюю. Тогда, в ноябре, это не вызывало вопросов: в мини-цикле к столетию 1917 года первая – почти трехчасовая – программа ясно говорила сама за себя, вторая играла роль постскриптума. Вполне ясную пару составляли и два февральских вечера: в первом – Гайдн, Мартину и Стравинский, во втором – Гайдн, Щедрин и Прокофьев. Тем не менее, вопросы к составлению программ оставались до концертов и не исчезли после.

Интересно было бы спросить дирижера, например, почему он выбрал раритетный Концерт для струнного квартета с оркестром Мартину. Впрочем, сочинение очевидно апеллирует к жанру кончерто гроссо, как и иные симфонии Гайдна. Близка к нему и завершившая вечер музыка балета «Пульчинелла» Стравинского: с одной стороны, в основу его легли сочинения современников Гайдна; с другой, и «Пульчинелла», и Концерт Мартину – яркие образцы неоклассицизма. Меньше вопросов вызывает Гайдн, исполнение музыки которого – важный показатель репертуарной цивилизованности. В прошлом сезоне Московской филармонии можно было услышать лишь одну его симфонию, в нынешнем – целых пять, две из них предлагают Госоркестр с Юровским; еще по одной исполняют Musica Viva, БСО и Государственный академический камерный оркестр.

Для значительной части исполнителей и публики Гайдн остается сданным в архив героем учебника музлитературы. Между тем, именно в последние десятилетия, когда за Гайдна взялись такие дирижеры, как Николаус Арнонкур, Франс Брюгген, Марк Минковский, Джованни Антонини, впору оценить Гайдна не просто как гения, но как уникального мастера – наследника барокко и предшественника романтизма. С учетом достижений ансамблей старинной музыки Гайдна теперь играют и универсальные коллективы – такие, как Камерный оркестр Европы, с которым периодически работает и Юровский. Тем понятнее его желание обновить российский взгляд на Гайдна. Десять лет назад он уже предпринимал такую попытку, представив две его симфонии за пультом РНО и добившись от оркестра необходимого подхода – ансамблевого, квартетного. Госоркестр до сих пор не играл Гайдна с художественным руководителем, зато с его отцом, Михаилом Юровским, на редкость удачно исполнял симфонию № 38 «Эхо» три с половиной года назад.

Следующая за ней симфония № 39, открывшая вечер в «Филармонии-2», большой удачей не стала: сыграли ровно, чисто, но без огня и, главное, без театральности, без загадки, без ощущения чуда. Чуть живее был Концерт для струнного квартета с оркестром Мартину – замечательного композитора, которого у нас почти не играют; впрочем, его «Памятник Лидице» входил в программу исторического абонемента Юровского «Война и мир», а его оперу «Греческие пассионы» скоро представят в Екатеринбурге. Концерт написан в 1931 году; до войны еще несколько лет, однако музыка пронизана то ли веселым отчаянием, то ли суровым торжеством. Нынешний состав Квартета имени Бородина вновь показал, что славное имя для него пока вроде аванса.

Исполнение «Пульчинеллы» стало главным сюрпризом вечера; известно, как ценит Стравинского Юровский, в нынешнем сезоне посвящающий ему целый фестиваль в Лондоне. «Пульчинеллу» под его управлением Госоркестр играл не раз – правда, без участия певцов. Их выбор – Евгения Кузнецова (меццо-сопрано), Всеволод Гривнов (тенор), Дмитрий Чеблыков (баритон) – был таким же небезусловным, как почти всегда в российских проектах Юровского, к чему мы уже с грустью привыкли. Непривычной оказалась неуверенная игра Госоркестра, где невооруженным ухом были слышны и фальшь, и пресловутое «не вместе», словно «Пульчинеллу» не репетировали, хотя известно, что это не так. Но даже у Юровского на несколько десятков концертов может случиться один неудачный. Два дня спустя в Зале Чайковского в это невозможно было поверить.

Начали вновь с Гайдна, с симфонии № 52; оркестр заиграл острее, объемнее, с истинно «квартетным» отношением к исполнению. Едва ли дело только в разнице акустики двух залов, однако музыкантов как будто подменили. Не столь очевидным было место в программе Concerto parlando для скрипки, трубы и струнного оркестра Щедрина – впрочем, пять лет назад, в год предыдущего его юбилея, Юровский наряду с Плетнёвым и Гергиевым посвятил Щедрину монографическую программу и теперь поздравил юбиляра с небольшим опозданием. Сама по себе музыка отчасти звучала «конспектом на темы Щедрина», по крайней мере отдельные моменты, где голос автора звучал в полную силу, были слишком заметны на общем фоне.

Как и пять лет назад, солировали Павел Милюков (тогда еще не лауреат Конкурса Чайковского) и Владислав Лаврик (тогда еще не лауреат Премии Президента) – по преимуществу блестяще. Им под стать был и оркестр, развернувшийся во всю мощь в Четвертой Прокофьева. Написав симфонию на материале балета «Блудный сын», много лет спустя он ее переработал c невероятной щедростью: более десяти минут оригинальной музыки, углубление драматургии, новые запоминающиеся мелодии в начале и конце – такою стала обновленная Четвертая, впервые исполненная лишь в 1957 году Геннадием Рождественским. В огромном составе, казалось, каждый играл лучше другого – и солисты-духовики, и виолончели, и невероятная группа из десяти контрабасов. Казалось, будто максимум сил дирижер и оркестр отдали именно симфонии Прокофьева, и она стоила того.