Поцелованный Богом

В память навечно врезались кадры из фильма «СССР с открытым сердцем», созданного шесть десятилетий назад. Пара влюбленных – Катя и Володя – гуляет по столице Страны Советов. На премьеру картины в Париж герои отправились уже молодоженами, со стажем семейной жизни в несколько дней. На экране они – молодые, счастливые. В горящих глазах – радостно-детское удивление. В сияющих улыбках – стеснительный шарм. Словно им неловко от такого повышенного внимания судьбы. Впрочем, она и не давала никаких гарантий – вкалывать пришлось всю жизнь, до седьмого пота. Союз уникальных дарований был рожден для того, чтобы люди поверили в чудо. Аналогов в балетной летописи не встречается. 

Судьба решила не отправлять их на поиски друг друга: оба – москвичи, ровесники, одноклассники. В первом же классе вместе вышли на сцену нищенкой и оборванцем – в опере Делиба «Лакме». Им достались простые русские фамилии и имена – они «закрепляли» российское происхождение «лучшего дуэта мира». Внешность и характер оказались сложены по принципу контраста, чтобы оттенять красоту друг друга. Он – крепкий, русоволосый, с широкой улыбкой, открытым взглядом, рабочими руками, немного стиляга. Она – хрупкая, нежная, тонкая, с изысканными чертами лица и темными волосами. И в жизни – дополняющие противоположности: Васильев – витальность, жизнелюбие, экстраверт, спринтер. Максимова – сомнения, рефлексии, интроверт, стайер. В дуэте, ставшем мировым брендом, соединились две неповторимые выдающиеся индивидуальности. Они немало танцевали и с другими партнерами, и все же говорить о Васильеве, не вспомнив Максимову, их уникальный жизненный и творческий союз, просто невозможно. 

Писать о Васильеве, увы, непросто – слов не подобрать. Слишком многое вбирает его жизнь. Если действительно разбираться в явлении, имя которому Владимир Васильев, то следует представить радостную атмосферу послевоенной Москвы, энтузиазм строек, неказистый быт, веселый звон гремучих трамваев, дворовые игры и веру в утопически прекрасное будущее. Смолкли страшные звуки: вой сирен и взрывы бомб, под которые засыпали полуголодные малыши военных лет. Они подросли, и для них открывались Дома и Дворцы пионеров. В тот, что поближе к дому, в 1947 году зашел, провожая приятеля, Володя Васильев. Его одаренность была так очевидна, что педагог Елена Романовна Россе (ее имя Владимир Викторович произносит почтительно) после нескольких занятий определила мальчика в старшую группу. Уже через год он в составе хореографического ансамбля лихо отплясывал соло в русском и украинском танцах на концерте в Большом театре. 

Школьные годы в Московском хореографическом училище пролетели быстро. На выпускном экзамене замечательный педагог характерного танца Тамара Степановна Ткаченко воскликнула: «Мы присутствуем при рождении гения». Мудрый Михаил Габович, который вел уроки классики (Васильев вообще попадал в надежные руки выдающихся педагогов), сказал о своем ученике: «… Володя танцует не только всем своим телом, но каждой клеточкой его, пульсирующим ритмом, плясовым огнем и взрывчатой силой». Пророчествам – точным, как прорицания Кассандры, вторили хореографы. Касьян Голейзовский назвал «гением танца», Федор Лопухов – «Богом, чудом в искусстве, совершенством» и продолжал: «Такого диапазона возможностей у предшественников не было… Он ведь и тенор, и баритон, и, если хотите, бас».  

Дерзкое начало театральной карьеры удивило, кажется, его самого. Он не рассчитывал на столь быстрый успех и признание – особенно в области академического чистописания. Он видел себя деми-характерным танцовщиком, его влекли герои страстные, чувственные, с необузданным темпераментом и даже отмеченные пороком. Из немалого репертуара, освоенного к выпускному классу, он отдавал предпочтение грешному ревнивцу Джотто («Франческа да Римини»). С истовой верой в предлагаемые обстоятельства 17-летний юноша перевоплотился в старика. 

Поначалу все складывалось в полном согласии с прогнозами и желаниями. Не прошло и месяца с начала профессиональной жизни, как появилась первая сольная роль – и какая! – Пан в «Вальпургиевой ночи». Язычески-жизнерадостный «голос» лесного хозяина «подхватили» веселый цыганский танец в опере «Русалка» и пламенная лезгинка в опере «Демон». О таких танцах, заводных и солнечных, он и мечтал. 

Страшно вымолвить, но классический балет он тогда недолюбливал. Васильев вспоминал: «Романтические принцы – не для меня. Длящиеся линии, тонкие кисти, длинные ноги с идеальными стопами и подъемом. У меня этого не было. Кисть — рабоче-крестьянская, мышцы — не такие, как нужны для идеального Принца, да и лицо курносое». Иллюзии юности рассеяла Галина Уланова – она сама выбрала себе в партнеры 18-летнего солиста. Увидела его технику, не знавшую преград, и почувствовала в нем то «бессознательное», что «живет» по непостижимым законам многоликой природы. Но даже станцевав с самой Богиней, Васильев не понял, что двери в мир классики открылись: «Не считал я “Шопениану” своей удачей. Думал, что после того дебюта мне классики не видать никогда. …Смешно, но так получилось, что перетанцевал я весь классический репертуар».  

В тот же 1958 год в Большой на постановку «Каменного цветка» Прокофьева прибыл ленинградец Юрий Григорович – на главную партию мастера Данилы он выбрал Васильева. Начался головокружительный полет, миновавший стадию «восходящая звезда». «Я полюбил дарование Васильева, его, я бы сказал, демократическую природу, раскрывшуюся в образе Данилы так неожиданно», – вспоминал хореограф. Герой покорял живостью, пытливым крестьянским умом, лукавой хитринкой и безмерным обаянием.    

До гениального Спартака было еще десять лет, насыщенных множеством ролей, которые танцовщик постигал в традиции русского актерства, то есть раскрывая «человеческое в человеке», проводя каждого своего героя по тропам его внутренней истории.  

«Спартак» Григоровича с Васильевым в титульной роли стал символом Большого балета второй половины прошлого столетия, как чеховская «Чайка» для Московского художественного. Васильев взмывал под колосники театра, от его пируэтов кружилась голова, и было непонятно, как после этого ослепительного буйства движений можно найти точку опоры, а тем более застыть в совершенной позе. Тогда его назвали великим. Эпитет обязывал – это определение еще не было растиражировано по мелочам. Вождь восставших рабов – гордый, бескомпромиссный, непреклонный – у Васильева удивлял интеллектуальной гибкостью. За тем, из каких нюансов сплетался образ, хотелось следить не отрываясь, а спустя годы (что годы – десятилетия!) припоминать подробности. Асаф Мессерер писал: «В 28 лет он сделал роль, которая сразу встала в тот избранный, имеющий общекультурное и вневременное значение ряд, где Лебедь Анны Павловой, Джульетта Галины Улановой, Кармен Майи Плисецкой». 

Сейчас пора вспомнить про Базиля из «Дон Кихота» – и справедливо обозначить роль озорного цирюльника как еще одну вершину в творчестве танцовщика-триумфатора. Наивный сюжет, виртуозные танцы, примитивно-дансантные отношения он поднимал на какой-то невероятной волне ввысь – туда, где солнце ближе и воздух чище. Самовлюбленный Нарцисс и нежный Ромео, очарованный любовью Меджнун и тонущий в крови Макбет, Принцы, отбросившие все переслащенные изыски, Юноша в «Петрушке» Бежара и неунывающий Грек Зорба в спектакле Лорки Мясина. Все они проверяли на прочность каноны.  

Однажды я задала Владимиру Викторовичу вопрос, едва ли не бестактный. Мы говорили о том, как «проросли» улановские черты в максимовских образах. «А вы – к кому ближе?» – неловко сформулировала я. Задумался, вопрос не понравился, а потом ответил: «Наверное, к Майе Плисецкой. Она поражала меня феноменальной широтой танца, выразительными линиями, великолепными руками, стремлением к полету». На самом деле Васильев – перфекционист по природе – не подражал никому, искал собственные точные пластические формулировки. Он поменял свойства танца, расширил его возможности каскадами прыжков и головокружительными поддержками, создал образцы, ставшие эталонными для последующих поколений. Знаменитая донкихотовская круговая комбинация взлетающих прыжков в совершенном аттитюде давно уже называется «васильевским кругом». Виртуозная техника, тончайшая музыкальность, естественность чувств – вот, что помогало его героям взлетать под небеса. Он стал первым танцовщиком России, поднявшимся на высокие полупальцы – миру этот прием прививал Рудольф Нуреев. Сложный виртуозный хореографический язык Васильева отличался чистотой речи и внятностью произношения, без суетливых скороговорок и смазанных па. Все новшества преобразователя мужского танца традиция принимала, ее стабильная правильность с радостью впитывала вольный ветер перемен. А Васильев, впустивший эту живительную свежесть, Большой театр покинул. Это случилось в 1988-м.  

Вернулся худруком-директором через семь лет, когда родной театр был  охвачен сквозняками непониманий. Биография страны не могла не совпасть с биографией его главного театра. Руководитель фонтанировал идеями, проявлял чудеса демократизма, не исчезал в недрах кабинета, двери которого всегда были открыты. Легендарное здание трещало по швам, реконструкция – неизбежна, труппу предлагали распустить. В сложившейся ситуации Васильеву удалось начать строительство Новой сцены, выпускать премьеры, ввести перспективное планирование репертуара, вернуть традицию бенефисов, создать видеостудию. Зарубежные гастроли в год миллениума прошли успешно, и труппа в предвкушении нового сезона отправилась в отпуск, не подозревая о некрасивой развязке. Об освобождении Владимира Викторовича от должности объявили СМИ.  

Никто не знает, зачем ему выпали такие испытания? Быть может, судьба проверяла на прочность? Если так, он их выдержал. Художник ренессансного мировосприятия, из тех, о ком говорят: «поцелованный Богом», он оказался человеком, что живет настоящим. Хранит прошлое в себе, ценит его, но смотрит в будущее.  

Васильев пустился в свободное плавание. Пережитое и прожитое выливалось у него в поэтические строки: «Разбиться вдребезги, но встать/ И вновь взлететь, и обуздать/ И смерти страх, и жизни робость,/ И петь в полете, и плясать,/ И пить любовь…/ А на излете/ Вдруг, враз исчезнуть/ И… пропасть». 

По всему миру ставит спектакли – свои, авторские, и оригинальные версии классических балетов, возглавляет жюри конкурсов, фестивалей, Фонд Галины Улановой, сочиняет стихи, создает живописные полотна, записывает радиоспектакли и телепрограммы.  

В годы, когда многие уезжали из родного Отечества, эта мысль, похоже, даже не приходила ему в голову. Он объездил все страны, и каждая была бы счастлива его принять, но жизнь и творчество Мастера накрепко связаны с Россией. Не только со столицей, но и с милой сердцу родной провинцией. Его энергия одухотворяет тех, кто рядом. Он открывает дарования, заставляет поверить в себя артистов и труппы. Балетный театр Владимира Васильева не имеет определенного места прописки, он живет на российских просторах. «Икар» и «Макбет», «Эти чарующие звуки…» и «Я хочу танцевать», «Фрагменты одной биографии» и «Ромео и Джульетта», «Золушка» и «Сказка о Попе и работнике его Балде», «Заклятие рода Эшеров» и «Баллада». Он сочиняет спектакли честные, осмысленные, выстраивает линии поведения персонажей без упрощения актерских задач. Работа над «Макбетом» принесла радость сотворчества с композитором. Жаль, оказался незавершенным балет «Пышка» по Мопассану, начатый с замечательным композитором Давидом Кривицким.   

Балет «Анюта» оказался долгожителем. Неведомое многим ясное и простое чеховское сочувствие и умение если не оправдать, то понять героев, откликнулось пластическими образами васильевского милосердного таланта.  

В Воронеже Васильев поставил «Балетные шедевры в оперной классике»: «Польский акт» из «Ивана Сусанина», «Вальпургиеву ночь» из «Фауста» и «Половецкие пляски» из «Князя Игоря». Собранные в один вечер откровения великих балетмейстеров прошлого столетия – Ростислава Захарова, Леонида Лавровского и Касьяна Голейзовского воздают должное высокой оперно-балетной традиции, о которой нынешнее молодое поколение зрителей и не догадывается. 

Романтика и максималиста Васильева манит театральная природа во всем ликовании ее красок, синтез всех музыкальных жанров. На сцене Татарского театра оперы и балета имени Мусы Джалиля он осуществил спектакль «Даруй нам мир» на музыку Высокой мессы си минор Баха. Удивленным коллегам объяснял: «Никто даже не думал воплотить Мессу на театральной сцене, ведь в этом произведении практически нет развития в театральном понимании. Только постоянная благодарность Творцу. “Макбет”, “Анюта” – за ними есть история, развитие характеров, отношения, драматургия. А здесь вроде нет живого рассказа. Но то чувство, что заложено в каждой из частей, несет в себе и необыкновенный, и разный заряд того, что происходит со всеми нами на протяжении жизни. Самое поразительное, что, когда я уже все поставил, вдруг проснулся ночью и понял, что сделал спектакль о себе. О том, что прошли Володя Васильев и Катя Максимова. И то же проходит каждый человек в этом мире. Рождение, детские годы, юность, зрелость и, конечно, радостные всплески эмоций, утраты, разочарования».  

При обостренном чувстве родины, Васильев – неутомимый путешественник. В разнообразных международных маршрутах есть две «обязательные страны». Италия и вечный город со знаменитыми руинами его притягивает, как магнит. А куда должно тянуть художника возрожденческого размаха? Он не стал разворачивать здесь свою «дольче виту», но в итальянских театрах много танцевал, выступал на драматической сцене, ставил свои балеты. Успех у итальянской публики имел оглушительный.   

Вторая точка – небольшой городок Жоинвиль в Бразилии – стране карнавалов и футбола. Два десятилетия назад Владимир Васильев и его коллеги из ГАБТ создали здесь балетную школу-спутник Большого театра. Сегодня ее выпускники танцуют в лучших труппах мира. 

Владимир Викторович чужд недоброжелательству, он – великодушен и щедр. Помню, как несколько лет назад после напряженной, затянувшейся допоздна репетиции в Уфе он угощал всех шашлыками в соседнем с гостиницей кафе. Или – давнее воспоминание из начала 1990-х. На фуршете по случаю премьеры «Золушки» в «Кремлевском балете» все участники, счастливые и усталые, собрались в огромном банкетном зале Кремлевского дворца. Беспорядочное броуновское движение прорезал летящий Владимир Викторович, хореограф спектакля и исполнитель роли Мачехи, проверяя, всем ли хватило духов от Nina Ricci. Дело в том, что костюмы для балета создавал Жерар Пипар – художник этой фирмы. Васильев решил сделать сюрприз: каждому – французский парфюм, роскошь невероятная по тем временам.  

Еще у Васильева удивительный дар – благодарения. Он словно поставил перед собой задачу восстановления исторической справедливости – на телевидении он ведет программы, посвященные коллегам и учителям. Среди героев – Асаф Мессерер и Леонид Лавровский, Василий Вайнонен и Ростислав Захаров. О каждом – тепло, с любовью, искренне. Рассказывал о драмбалете – жанре, который принято считать безнадежно устаревшим. Сам Васильев в это не верит и умеет убедить зрителей. Документальные фильмы о Кате Максимовой и Галине Улановой – философски-ностальгические, нежные. 

Юбилей «легенды XX века» ждали с нетерпением. Фестиваль Владимира Васильева готовили в Большом театре. Обещали выставку живописных работ. Он сам собирался выйти на сцену в роли Художника в своем новом спектакле на музыку Реквиема Моцарта.  В Перми, на конкурсе «Арабеск» имени Екатерины Максимовой ему, худруку конкурса, посвящалась премьера обновленной версии «Анюты». Юбиляр предполагал исполнить  роль Петра Леонтьевича. Коронавирусная пандемия смешала планы. Владимир Викторович шутит: «Судьба, кажется, решила продлить мои семьдесят девять». 

18 апреля, в день юбилея, балетный конкурс «Арабеск» на сайте Пермского театра оперы и балета имени Чайковского покажет в интернете запись Мастерской Владимира Васильева, в которой молодые хореографы представляют эскизы по прозе Гоголя, а сам юбиляр выступает в качестве ведущего, чтеца, режиссера вечера и художника.