Персона
Мы продолжаем беседовать с российскими режиссерами о творчестве П.И.Чайковского и судьбах отечественного театра в период пандемии. Сегодня гостем журнала «Музыкальная жизнь» стал художественный руководитель Детского музыкального театра имени Н.И.Сац Георгий Исаакян (ГИ). Он рассказал Евгении Кривицкой (ЕК) о своем диалоге с русским классиком, о работе в Пермском театре оперы и балета, и почему онлайн-обучение неэффективно в творческих вузах.
ЕК Насколько для вас актуально творчество Чайковского?
ГИ Во-первых, вся моя жизнь связана с Чайковским. Я десять лет учился в Специальной музыкальной школе имени П.И.Чайковского при Ереванской консерватории и проработал двадцать лет в Пермском театре оперы и балета имени П.И.Чайковского. То есть в течение 30 лет композитор сопутствовал мне. Во-вторых, первой большой постановкой, которую я сделал, будучи молодым режиссером, стала «Пиковая дама» в Екатеринбургском театре оперы и балета. В-третьих, Пермский театр вообще «неровно дышал» к наследию этого композитора. В начале 1970-х годов в течение пары сезонов в афише «собирались» все оперы Чайковского.
Еще с 1960-х годов там шла «Орлеанская дева», и в мою бытность в Перми каждый сезон открывался этим спектаклем очень известного в советское время режиссера Иосифа Келлера, который долгие годы был моим предшественником на посту главного режиссера в этом театре. Мы сохраняли его спектакли как пример большого советского стиля.
Возвращаясь к вашему вопросу. Очевидно, что гений Чайковского пережил не только свое время, но и наше, и переживет еще многие времена. Другое дело, что мало кто его играет хорошо, ставит хорошо. Не нам оценивать актуальность гения, и даже если наступает момент, когда кому-то кажется, что тот или иной автор потерял актуальность, – это скорее вещи вкусовые. Мне кажется, что «кидаться» в крайности – губительно для столь хрупких и тонких материй, как музыка Петра Ильича Чайковского.
ЕК Если бы у вас был выбор поставить любую оперу Чайковского, то на каком названии вы бы остановились?
ГИ В какой-то мере, наверное, мне бессовестно повезло, потому что я по нескольку раз ставил и «Евгения Онегина», и обожаемую «Иоланту», и фантастическую «Пиковую даму», и «Мазепу»; кроме того, я в 2003 году возобновлял «Орлеанскую деву» в Пермском театре оперы и балета… Поэтому, поставив не по разу самые популярные оперы Петра Ильича, я для себя внутренне с ними во многом «разобрался». И хотя у меня есть еще ряд нереализованных мыслей и идей на их счет, но сказать, что они для меня «тайна за семью печатями», уже нельзя. Правда, у меня был период в жизни, когда я был готов каждый сезон ставить заново в другой версии либо «Иоланту», либо «Мазепу», либо «Пиковую даму». Потому что идей, мыслей, поворотов, тем заложено в каждом из этих произведений столь необъятное количество, что всякий раз безумно жалеешь лишь об одном – что не можешь в спектакле высказать все, что композитором вложено в музыку. Поэтому не могу сказать, что у меня есть какое-то предпочтение; я, скорее всего, схвачусь за любое из предложений, за исключением, может быть, «Кузнеца Вакулы»… Не уверен, что мне тут есть что сказать, после того как я достаточно плотно внедрился в «Ночь перед Рождеством» Римского-Корсакова: именно этот сюжет как раз наименее интересен мне из всего огромного наследия Чайковского. Еще я никогда не делал «Чародейку», наверное, об этом я могу сожалеть; но поскольку в Пермском театре шла в том числе легендарная постановка «Чародейки» Иосифа Келлера в блистательном составе, то у меня, скорее, даже существует какая-то робость по отношению к этому названию.
ЕК Есть ли у вас свои «счеты» с Чайковским, неразрешенная история?
ГИ Как ни странно, опять я назову «Иоланту» – притом что действительно привелось ее несколько раз поставить в разных версиях, но один «недоигранный сюжет» у меня есть, такая двойная история. Когда я возглавил Театр имени Наталии Сац, одно из первых моих предложений было обращено к моему другу Дмитрию Бертману, которого я попросил поставить для Театра Сац «Иоланту», что он блестяще и сделал с фантастическими сопостановщиками – дирижером Евгением Бражником и сценографом Хартмутом Шоргхофером. Считаю, что это один из лучших спектаклей Бертмана. А в начале 1990-х годов я должен был ставить «Иоланту» в совсем юном, недавно возникшем «Геликоне». Мне кажется, что тогда с художником Вячеславом Окуневым мы придумали просто небесной красоты идею и сценографию. Жаль, что замысел остался только в эскизах и никогда не был реализован: время было не самое благополучное, и просто у «Геликона» тогда не было ни финансовых, ни технических ресурсов выпустить спектакль. Вот это, пожалуй, у меня осталось таким незавершенным гештальтом.
ЕК За что вы любите Чайковского?
ГИ Мне кажется, что в Чайковском одновременно столько боли, столько нежности, столько в некоем высоком смысле истовой религиозности, что мне бесконечно жаль людей, которые этого не ощущают и которые берут на себя смелость говорить, что им «не нравится» музыка Чайковского. Другое дело, что – наверное, я уже повторяюсь – Чайковского не так часто хорошо исполняют…
ЕК Петр Ильич, наверное, себя неплохо бы чувствовал в самоизоляции, ведь на дверях его клинского дома висела табличка: «Прием по понедельникам и четвергам с 3 до 5 часов». А как вы относитесь к нынешней ситуации, когда все сидят и снимают home video?
ГИ Понятно, что это способ не потерять коммуникацию и друг с другом, и со своей аудиторией, и дать хоть какой-то выплеск творческой энергии артистам, запертым в четырех стенах. Я понимаю, что рождается некий новый тренд, независимый вид искусства, но он не заменит театр. И это очень важно зафиксировать, так же как временность формата дистанционного обучения в образовании. Я сам веду сейчас онлайн-лекции у студентов, чтобы они не теряли темп развития. Но если бы это была чужая аудитория, а не ребята, которых я очень хорошо знаю и по малейшим реакциям в «окошечках» Zoom’а понимаю, слушают они или нет, то ничего бы не вышло.
Кроме того, я им читаю теоретическую часть, которая дальше должна вылиться в практику. А ее нет. Дистанционные формы заменить живые контакты не могут. Я боюсь, что и общество, и власть по итогам карантина радостно скажет: видите, как все здорово, все сидели дома, учились, ходили в виртуальные туры по музеям. И пусть так и будет: МГУ – со своими онлайн-лекциями, Большой театр – с трансляциями «Лебединого озера», Эрмитаж – со своим виртуальным туром, а остальное нам не нужно. Хотя мало-мальски вменяемому человеку понятно, что это «консервы», не дающие никакого живого ощущения.
ЕК Это не абсурдно, что изоляция длится так долго? Ведь с другими болезнями мы как-то справляемся без карантина?
ГИ Я читал про эпидемию «испанки» в 1918 году: тогда карантинные мероприятия, в том числе запрет на массовые собрания, длились год. На самом деле человечество уже это переживало. Можно вспомнить холерные карантины в XIX веке. Как потом люди возвращались к привычному образу жизни, мы не знаем. Я пока вижу только истерику, панику со стороны бизнеса, банков, правительства – нет ни одного внятного, спокойного разговора и предложения понятного режима жизни на время борьбы с вирусом. Боюсь, что из всех сфер экономики нам разрешат работать в последнюю очередь. Риск распространения в учреждениях такой же, как в торговых центрах и ресторанах, но у последних есть сильные лоббисты.
ЕК Просто считается, что предметы быта – первой необходимости, а культура, духовная пища – это что-то необязательное.
ГИ В какой-то мере получается так.
ЕК Каковы настроения у ваших европейских коллег?
ГИ На сегодняшний день ни один театр мира не работает. Недавно собирался Совет Opera Europa, и генеральный вопрос, звучавший там, – когда начнется сезон. Очевидно, что до сентября ничего не будет, карантин не ослабят настолько, чтобы собрать тысячный зал. И еще надо войти в форму после сидения дома, провести репетиции.
Но и дальше, на осень, нет внятного прогноза ни у кого в мире – ни у медиков, ни у ученых, ни у правительств… Нет внятного сценария для возвращения к нормальной жизни. Даже если разрешат работать кафе на два-три столика с сохранением социальной дистанции, как в театре или в филармонии соблюдать это? Самое главное, что само наше искусство предполагает совместное пребывание больших групп людей. Если вы играете большую симфонию, то у вас на сцене одновременно сидят сто человек, дышат, кашляют друг на друга. Наши немецкие коллеги рассказали, что получили протокол от местной медицинской ассоциации, что для медных духовых инструментов зона социальной дистанции – не менее 12 метров. То есть, чтобы рассадить группу медных, вам понадобится целый стадион. Поэтому пока в принципе не можем понять, как мы выживем и будем существовать как вид искусства.
