События
Основанная при слиянии Москвы-реки и Оки во времена еще домонгольские, Коломна имеет давние музыкальные традиции. В сохранившемся доныне доме на Арбатской улице родился известный советский дирижер и хормейстер Александр Свешников – его имя носит коломенская детская хоровая школа. В середине XIX века в Коломне отбывал ссылку автор знаменитого «Соловья» Александр Алябьев.
В советское время, правда, слава Коломны как центра искусств несколько поблекла, и культурное «воскрешение» города началось в начале XXI века: в 2007 году в Коломне прошел последний из проводившихся в российской глубинке Праздник славянской письменности и культуры, преобразивший ее как внешне, так и «внутренне». Годом раньше была создана Коломенская филармония.
Но, как известно, филармонический концерт – это одно, а спектакль музыкального театра, какового в Коломне никогда не существовало, совсем иное. Здорово, конечно, что в коломенском кремле – лучшей, пожалуй, в окрестностях Москвы площадке для музыкальных спектаклей в формате open air – «Геликон-опера» второй год подряд исполняет шедевры русской оперы. Но гастролеры – явление, понятно, временное.
«А сами‑то мы – чем хуже?» – вероятно, подумали однажды две коломенские, не боюсь этого слова, подвижницы – Елена Дмитриева и Наталья Никитина. Правда, путь к рождению в Коломне собственного музыкального театра оказался весьма замысловатым. И начался он… с весьма известной ныне во многих, в том числе и заморских, весях коломенской пастилы, музей которой был открыт их силами на старом коломенском Посаде в начале 2009 года. Коломна, как известно, в дореволюционные времена была – вместе с Белёвом и Ржевом – одной из «пастильных» российских столиц…
За музеем забытого вкуса последовало открытие музейной фабрики пастилы, при которой сегодня «живет» целый, модным словом говоря, кластер культурных учреждений. В их число входит существующий с 2015 года и весьма интенсивно работающий театральный кружок. Поставленная к новогодним и рождественским дням 2017 года «Ёлка» Владимира Ребикова – его первая чисто оперная постановка.
Композитор, пианист, музыкальный писатель Владимир Иванович Ребиков был, по многочисленным свидетельствам современников, человеком необыкновенно одаренным. Хотя и не без причуд. Говорят, он любил гулять по своей любимой Ялте сразу с двумя зонтиками – белым, на случай жары, и черным, на случай дождя…
Но вот чего Ребиков, умерший в Крыму в разгар гражданской войны, не умел, судя по всему, никогда – это заниматься саморекламой. Пиаром, по‑нынешнему говоря. Вот и потерялся он на фоне своих более масштабных и громогласных во всех отношениях современников – Рахманинова, Скрябина, Стравинского, Танеева… Дело, конечно, и в том, что уж больно его музыкальный язык отличался даже от дышавшей новаторством, бурей и натиском музыкальной стилистики начала ХХ века.
Кто сейчас помнит сформулированную им концепцию «музыкальной психографии», десять написанных им опер – не говоря уже о других сочинениях? Абсолютная премьера последней из ребиковских опер – написанного по тургеневскому роману «Дворянского гнезда» – состоялась, напомню, на сцене Камерного музыкального театра через три четверти века после смерти автора.
«Старушка-опера должна дать место новому роду искусства – “музыкально-психографической драме”, – писал Ребиков. Трудно поверить, что «Ёлка» родилась в один год с «Тоской» и «Сказкой о царе Салтане». «Ни арий, ни ариозо, ни ансамблей, ни хоров. Музыка на сцене – что видит глаз, то слышит ухо. В музыкально-психографической драме музыка является только средством вызывать в слушателях чувства и настроения. Самостоятельного значения эта музыка может и не иметь».
Литературная основа оперы – рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке» и сказка Андерсена «За спичками». Не самый популярный, скажем прямо, во все времена сюжет. Сугубо домашние, семейные праздники – Рождество и Новый год, тепло и уют, горящие свечи и лампочки, хруст разрываемой подарочной бумаги, мандарины, пенящееся шампанское… У всех у нас, печально констатировал герцог Ларошфуко, достанет сил, чтобы перенести беду ближних. В том числе и тех, у кого нет ни подарков, ни, страшно вымолвить, семьи и дома…
Видимо, мысль желчного герцога вспоминали и творцы последних, весьма недавних, постановок «Ёлки». Театр «Амадей» «разбавил» музыку Ребикова фрагментами… «Времен года» Чайковского, а Мариинский театр и вовсе, в нарушение воли автора, завершил оперу хеппи-эндом, подумав, видимо, что нехорошо выходит: у всех – Новый год, а тут девочка, которой в последние минуты жизни мерещится давно умершая мать, в снегу замерзает…
«Мы хотели представить “Ёлку” в аутентичном виде, такой, как ее написал Ребиков – для рояля, без оркестровки. Он предназначал оперу для семейных рождественских и новогодних праздников для детей – именно этот формат мы постарались воспроизвести», – рассказал мне Алексей Шматала, музыковед, сотрудник Музейной фабрики пастилы и фактический создатель спектакля.
Спектакля именно такого театра, о котором мечтал Ребиков. Гипнотизирующего «театра художественной миниатюры», где «всё основано на принципе настроения», где не будет ни сцены как таковой, ни барьера между певцом и слушателем. Театра, не похожего на традиционную, современную ему оперу – пусть даже и в лучшем исполнении.
И он, и критика были в ужасе, когда в начале 1910‑х годов в Москве «Ёлка» была поставлена в один вечер с… «Паяцами» (!). «Значит, приходится ожидать нового театра, нового дела – писал Ребиков незадолго до смерти. – Я был первым, кто создал “Ёлку” для подобного театра. Я предвидел, что к этому придет. Собственно говоря, это кинематограф родил эти театры миниатюр…»
Спектакль во всех отношениях невелик: небольшой зал коренастого, совсем недавно отреставрированного купеческого особняка конца XVIII века («Театрального дома»), построенного, по преданию, по проекту Матвея Казакова. Один акт. Четыре картины. Полсотни зрителей (вполне возможно и чуть больше). Театр, по завету Станиславского, начинается прямо с вешалки, у которой зрителя «галантерейно» встречают колоритный, с окладистой бородою коломенский купец Карп Фомич Чуприков – хозяин пастильной фабрики и церемонные барышни в платьях с турнюрами.
«Почтенной публике» в гостиной цвета «куропаткиных глаз» предлагается чай в старинных чашках с персидским изюмом и малиновой пастилой ручной работы – той самой, которую так любил Достоевский. Вокруг – старинные диваны и каповый буфет, ломберный стол и ламбрекены, фисгармония и фортепиано из красного дерева с львиными ногами.
А Достоевский сопровождает зрителя не только «во вкусе», но и в звуке – оперу предваряет подзабытое, к сожалению, сегодня стихотворение Достоевского «Божий дар» («Крошку ангела в сочельник Бог на землю посылал») в исполнении некоего «человека театра» (Илья Федосеев).
Никаких декораций, конечно, нет. Есть рояль – за ним блестящая пианистка, «человек-оркестр», а лучше сказать, – музыкальный демиург спектакля Надежда Котнова. Рядом – большая и очень пушистая, разлапистая, как говаривали в старину, елка с негромко светящимися лампочками, несколько горящих свечей. Под елкой притаился очаровательный мальчишка – ангел, который и поведет Девочку в рай.
«Цель всей драмы, – утверждал Ребиков, – заставить слушателя поверить в жизненную правду всего того, что он слышит и видит; заставить перечувствовать все настроения, все чувства всех лиц драмы. При посредстве звуков должен произойти полный гипноз».
Роль Девочки исполняет хорошо знакомая московскому слушателю по Театру Станиславского и Немировича-Данченко Светлана Сумачёва. Потом появится призрак ее умершей Матери (кому‑то она, возможно, покажется Смертью-избавительницей – возможно и такое видение) – Мария Рядчикова, тоже более чем известный человек в музыкальном мире.
Но у обеих – не привычный по «большим» сценам «звучок», нет красивости голоса. Скорее именно та «красота речитатива», о которой писал Ребиков, речитатива, который больше напоминает обычную человеческую речь. Но речь не «пафосную», а то вспыхивающий, то затихающий шепоток окоченевающего ребенка, которому слышатся и видятся и знаменитый вальс, доносящийся из богатого дома, и родные голоса. Речь, постепенно превращающаяся в сон…
В итоге же – не пресловутый «подснежник», а светлое, чуть печальное чувство сопереживания и сопричастности к сказке, которая – как бы нам того ни хотелось – далеко не всегда разрешается благополучным финалом. И ненавязчивое напоминание о том, что далеко не для всех детей и сегодня (как и во времена Андерсена и Достоевского) Рождество и Новый год – это не мандарины-елки-подарки…
Несомненный успех «Ёлки» в Театральном доме Коломны понуждает, натурально, задуматься и о его развитии. Незаслуженно забытая (по разным причинам) русская опера нынче, как принято говорить, в тренде – вспомним опыт Красноярского оперного с уже поставленным «Кавказским пленником» Кюи.
Коломне, в культурный интерьер которой «Ёлка» вписалась на редкость органично, стоит вспомнить не только остальные оперы Ребикова (любопытно, где они?), но и о том, что в 1900 году в Большом театре с молодым Шаляпиным в роли Бирона была поставлена опера Арсения Корещенко «Ледяной дом». Опера по роману коломенского уроженца Ивана Ивановича Лажечникова (в местном музее можно увидеть его дореволюционную «экранизацию»). С тех пор об опере Корещенко, написанной, кстати, на либретто Модеста Ильича Чайковского, – тоже ни слуху, ни духу. Может быть, коломенскому «театральному кружку» стоит пойти и по этому следу?
