Верноподданный русского царя

Если до 1881 года Направником были поставлены три оперы Чайковского – «Опричник», «Кузнец Вакула» и «Орлеанская дева», то с 1881-го по 1893-й – еще пять опер: «Мазепа», «Чародейка», «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Иоланта».

Между Чайковским и Александром III на протяжении многих лет установились уважительные и весьма доверительные отношения. Еще будучи цесаревичем, Александр Александрович помогал композитору материально, а став императором, оказал композитору не одну услугу, исполняя его просьбы, связанные с постановкой опер на сценах императорских театров.

В 1881 году Чайковский, постоянно нуждавшийся в деньгах, обратился к члену Государственного совета, обер-прокурору Святейшего синода К. П. Победоносцеву с письмом: «…меня осенила мысль дерзнуть просить государя, чтобы он повелел из казенных сумм выдать мне три тысячи руб­лей серебром заимообразно, т. е. так, чтобы долг мой казне постепенно погашался причитающейся мне из Дирекции императорских театров поспектакльной платой. ˂…˃ Я выскажу Вам откровенно, почему у меня хватило смелости решиться на этот шаг. Мне передавали, что будто бы государь изволил однажды в самых милостивых выражениях отозваться о моих музыкальных трудах. Я не имею основания не верить этому счастливому для меня обстоятельству, и вот, ободренный бесконечно лестным вниманием его величества к моей музыке, я решился просить его оказать мне милость».

Ответ государя не заставил себя ждать. Он был краток: «Посылаю Вам [Победоносцеву. – Ю. К.] – для передачи Чайковскому – 3.000 р. Передайте ему, что деньги эти он может не возвращать. 2 июня 1881 г. А.»

Композитор высоко оценил жест государя. «Я глубоко тронут той формой, в которой выразилось внимание государя к моей просьбе. Боюсь, что письмо мое недостаточно сильно выражает то, что я в сердце моем чувствую», – писал композитор в ответном письме К. П. Победоносцеву.

В.П. Худояров. Портрет великого князя цесаревича Александра Александровича. Конец 1870-х – начало 1880-х годов. Эрмитаж

При постановке оперы «Евгений Онегин» у П. И. Чайковского возникли серьезные трудности. Некоторые коллеги, выступившие с критикой его произведений (среди них был, в частности, Ц. А. Кюи), заявляли, что музыка однообразна и скучна, и даже что у Чайковского «отсутствовал музыкальный слух». «Император Александр III, – пишет в своей книге о Чайковском М. А. Шух, – сделался тем, кто переломил общественное мнение о композиторе. Когда сам император посетил оперу, критикам пришлось замолкнуть окончательно».

Чайковский постоянно чувствовал поддержку императора и был ему за это благодарен. В августе 1883 года он сообщал фон Мекк: «Теперь, без всякого с моей стороны аванса, обе дирекции, и петербургская, и московская, с ­каким-то непостижимым рвением хватаются за мою оперу. <…> Решительно не понимаю источника такого благоприятного ко мне отношения театральных сфер, но тут должна быть ­какая-­нибудь тайная причина, и я не могу придумать ничего другого, как то, что, быть может, сам государь выразил желание, чтобы мою оперу поставили на обеих столичных сценах как можно лучше».

Культуролог Соломон Волков, уделяя этой теме особое внимание, писал: «Это он [Александр III. – Ю. К.] настоял, чтобы оперу Чайковского “Евгений Онегин” поставили в Петербурге в Императорском театре. Никто этого не хотел делать! Музыканты были против, они завидовали Чайковскому, говорили: это плохая опера, несценичная, публике не понравится. Но государь велел, и музыкантам пришлось подчиниться».

Когда у композитора возник конфликт с дирекцией театра «Московская опера», которая не хотела соглашаться с намерением Чайковского исполнять впервые в свой бенефис оперу «Черевички», Чайковский через великого князя Константина Константиновича Романова пытался привлечь для разрешения конфликта императора Александра III. 31 декабря 1886 года великий князь Константин Константинович писал П. И. Чайковскому: «…я лично спросил Государя, возможно ли исполнить ваше желание, и получил ответ, что все будет устроено, если не встретится ­каких-либо препятствий…»

В 1884–1885 годах высокое покровительство императора и императрицы проявлялось особенно явно. Чайковский был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени и пенсией в три тысячи руб­лей. В 1884 году при поддержке Александра III была поставлена сначала в Санкт-­Петербурге, потом в Москве опера «Евгений Онегин». Из письма Чайковского к фон Мекк от 13 марта 1884 года: «Государь велел в будущем сезоне поставить “Онегина”. Роли уже розданы и хоры уже разучиваются…»

Из письма от 18 января 1885 года: «После свадебного обеда я поехал прямо в Б[ольшой] Театр, где происходило 15-е представление “Онегина” в присутствии государя, императрицы и др[угих] член[ов] царской фам[илии]. Государь пожелал меня видеть, пробеседовал со мной очень долго, был ко мне в высшей степени ласков и благосклонен, с величайшим сочувствием и во всех подробностях расспрашивал о моей жизни и о музыкальных делах моих, после чего повел меня к императрице, которая в свою очередь оказала мне очень трогательное внимание».

Девять духовных музыкальных сочинений П. И. Чайковского были написаны композитором по приглашению императора. Среди них знаменитая Всенощная и Литургия Святого Иоанна Златоуста.

«Вообще в последнее время наша духовная музыка начинает идти по хорошей дороге вперед, – писал композитор. – Виновником этого движения – сам государь, очень интересующийся совершенствованием ее и указывающий, по какому пути нужно идти. Со мной он дважды беседовал об этом предмете, и все мои последние вещи написаны по его приглашению и в том духе, которого он желает». В связи с созданием своих духовных сочинений композитор в дневниках замечал: «В душу мою все больше и больше проникает свет веры».

Об особых доверительных отношениях между композитором и государем свидетельствуют письма, сохранившиеся в российских архивах. Так, находясь в июне 1887 года в Боржоми, Чайковский в письме к Александру III просит его распорядиться о выделении денег на завершение строительства Тифлисского театра. В письме говорилось: «Быть может Вы, Государь, простите мне дерзновение мое, если изволите принять во внимание, что мне, как русскому музыканту, нельзя не сочувствовать живейшим образом всему, что содействует развитию, распространению и упрочению родного искусства <…>.

В Тифлисе строится на казенные суммы превосходный, величественный театр. <…> Для того чтобы театр был устроен и открыт, нужна по смете сумма в 235 тыс[яч] р[ублей] сер[ебром]. Чем раньше сумма эта будет выдана в распоряжение тифлисского начальства, тем скорее наступит эпоха процветания русского искусства на далекой прекрасной окраине Вашей.

Быть может, Ваше императорское величество найдете возможным в ближайшем будущем осуществить достойные Вашего милостивого сочувствия вожделения тифлисской публики, и если мой слабый голос хоть отчасти послужит к тому поводом, то я почту себя глубоко счастливым.

Ваше императорское величество, испрашиваю всемилостивейшего прощения Вашего за дерзость, с которою я осмелился обратиться с настоящим ходатайством моим непосредственно к Вашему величеству. Имею счастье быть Вашего императорского величества верноподданный и беспредельно преданный слуга. Петр Чайковский».

Александр III, согласно просьбе Чайковского, распорядился о выделении необходимых средств для скорейшего завершения строительства Тифлисского театра, который впоследствии получил имя Захария Палиашвили.

В 1888 году последовали распоряжения Александра III о назначении композитору пожизненной пенсии в три тысячи руб­лей серебром. «Сегодня, милый друг мой, я получил очень важное и радостное известие, – писал Чайковский из Германии 2 (14) января 1888 года фон Мекк. – Государь назначил мне пожизненную пенсию в три тысячи руб­лей серебром. Меня это не столько еще обрадовало, сколько глубоко тронуло. В самом деле, нельзя не быть бесконечно благодарным царю, который придает значение не только военной и чиновничьей деятельности, но и артистической…»

Императорская чета посещала практически все оперные постановки Чайковского. Когда в 1892 году на сцене Санкт-­Петербурга с успехом прошла опера Чайковского «Иоланта» и балет «Щелкунчик», Петр Ильич в письме к своему брату А. И. Чайковскому, сообщая об успешной постановке оперы и балета, особо подчеркивал, что император Александр III «был очень доволен его произведениями».

Из воспоминаний графа С. Д. Шереметева: «Однажды, в 1893 году глава государства был ­как-то особенно музыкально настроен и потребовал, чтобы сыграли одну из пьес Чайковского. Хор [вероятно, оркестр. – Ю. К.] играл в этот день особенно хорошо, и впечатление было сильное. Государь пожелал повторения и слушал с видимым наслаждением… Все разошлись несколько позднее обыкновенного и под чудным настроением, а на другой день узнали, что в то самое время, когда это происходило в Гатчине, умирал Чайковский.

Казалось, мы слышали его лебединую песнь. И тот, кто слушал ее так внимательно и так наслаждался ею, недолго пережил его…»

После смерти П. И. Чайковского его брат Модест Ильич, оценивая ту огромную роль, которую сыграл император в судьбе его брата, писал великому князю Константину Константиновичу, являвшемуся президентом Российской Академии наук: «Если бы в 1877 году, когда оперы его не давали еще денег, у брата Петра не явились неожиданные средства, позволявшие ему оставить каторгу преподавания, если бы Государь Император, тогда еще Цесаревич, не являлся изредка ему на помощь, то нервная болезнь, начавшая развиваться у брата, не дала бы создать половины того, что он сделал с тех пор; скажу больше, вряд ли он дожил бы и до пятидесяти трех лет при таких условиях, потому что во время своего профессорства, чтобы сочинять, надо было урывать часы в такое время, когда занятия губительно действуют на здоровье нервных людей, т. е. вечером и ночью. “Евгений Онегин” никогда бы не был написан, если бы как раз в это время существование брата не было обеспечено помимо заработка в консерватории. <…> И еще за несколько дней до кончины говорил мне, что отсутствие на репертуаре его опер далеко не так уж заботит его вследствие постоянной, верной помощи, дарованной ему Государем Императором…»

Незадолго до смерти Чайковский, всегда поддерживавший молодых талантливых композиторов, подготовил в редакцию газеты «Русские ведомости» письмо, в котором он обращал внимание на молодого талантливого композитора Г. Э. Конюса, чья сюита «Из детской жизни» была впервые исполнена 25 февраля 1893 года в концерте Императорского русского музыкального общества.

По неизвестным причинам письмо отправлено не было. После смерти Чайковского его брат Модест Ильич нашел в бумагах брата черновик письма. Через великого князя К. К. Романова он довел до сведения императора Александра III содержание письма. Император, познакомившись с содержанием письма, счел пожелание Чайковского, высказанное в последних строках письма, его «последней волей» и дал указание о назначении композитору Г. Э. Конюсу ежегодной пенсии в размере 1200 руб­лей в год.

Александр III оказал большую материальную помощь Московской консерватории. Когда министр финансов И. А. Вышнеградский (по просьбе своего зятя В. И. Сафонова, который был тогда директором Московской консерватории) обратился в 1893 году к Александру III с просьбой выделить необходимые для перестройки здания суммы, император тут же дал распоряжение о выделении 400 тысяч руб­лей.

Император сделал многое для увековечивания памяти великих русских композиторов. При одобрении императора и его содействии была организована всенародная подписка на памятник основоположнику русской классической музыки – оперной и симфонической – М. И. Глинке, который был торжественно открыт в Смоленске 20 мая 1885 года. В 1892 году, когда праздновался 50-летний юбилей оперы «Руслан и Людмила» Глинки, с согласия императора Александра III, одной из улиц Санкт-­Петербурга было присвоено имя композитора.

Император пожаловал вдове композитора А. Н. Серова В. С. Серовой три тысячи руб­лей на издание полного собрания музыкально-­критических статей А. Н. Серова. При одобрении и согласии императора был освящен памятник великому польскому композитору Ф. Шопену.

Современники высоко оценивали вклад императора Александра III во все области культурной жизни России. 5 марта 1885 года Чайковский писал Н. Ф. фон Мекк: «Было время, когда я совершенно искренно верил в то, что для устранения произвола и водворения законности и порядка необходимы политические учреждения вроде земских соборов, парламентов, палат и т. д. и что стоит только завести ­что-нибудь подобное, и все у нас будет великолепно, и все почувствуют себя счастливыми. Теперь, не то чтобы я перешел в лагерь ультраконсерваторов, но, по крайней мере, я усомнился в безусловной пригодности этих учреждений <…>. Я заключаю, что идеала правительственного нет, и что люди осуждены в этом отношении до конца веков испытывать разочарования <…> Теперь спрашивается: есть ли у нас человек, на которого можно возлагать надежды? Я отвечаю: да, и человек этот государь. Он произвел на меня обаятельное впечатление как личность, но я и независимо от этих личных впечатлений склонен видеть в нем хорошего государя. Мне нравится осторожность, с коей он вводит новое и ломает старое. Мне нравится, что он не ищет популярности, мне нравится его безупречная жизнь и вообще то, что это честный и добрый человек <…>»

Известный художник А. Н. Бенуа, принадлежавший к другому поколению деятелей российской культуры, писал после смерти Александра III: «…несомненно, его [Александра III. – Ю. К.] (слишком кратковременное) царствование было в общем чрезвычайно значительным и благотворным. Оно подготовило тот расцвет русской культуры, который, начавшись еще при нем, продлился затем в течение всего царствования Николая II…»