Четыре метра, Ленский!

Рассадка оркестра прописана еще более досконально, а в отношении хоровых и массовых сцен выдвинуто предложение обойтись без них вообще – как и без антрактов, во время которых зрители не преминут разнести заразу по всем буфетам и фойе. Что ж, оперы без антрактов в мировой культуре есть (в том числе полнометражный «Летучий голландец» Вагнера), без антракта и хора – тоже («Саломея» Рихарда Штрауса), но вот как рассадить большой оркестр в яме с соблюдением дистанции? Положение может спасти разве что «Поворот винта» Бриттена: в этом шедевре хора нет, в оркестре всего четырнадцать человек, а антракт можно благополучно не устраивать. Петр Поспелов (ПП) попросил деятелей музыки и театра разных профессий прокомментировать рекомендации санитарного ведомства и оценить в их свете перспективы искусства.

Лариса Барыкина, критик:

Если с полной серьезностью отнестись к этому документу, то надо признать, что показывать спектакли в оперных театрах невозможно в принципе. И дело не в той части рекомендаций, которые давно все соблюдают: повсеместная дезинфекция, маски, безналичный расчет и т.д. Это все разумно. А вот иные требования выглядят абсурдно: запрещаемые массовые сцены – основа всех опер, кордебалет и близкий контакт в балете – норма, в оркестровой яме с дистанцией в полтора метра не посадить ни один оркестр! В итоге сей документ выглядит запретом на профессию всем оперным и балетным артистам. Есть и другие вопросы. Хотелось бы понять, чем уж так сильно отличаются физические контакты футболистов на поле и артистов на сцене, и почему одним можно, а другим нельзя? И каким образом в Мариинском театре уже идет фестиваль для неполного зала, в то время как все остальные театры в оцепенении изучают этот фантастический документ.

Григорий Кротенко, контрабасист:

Я считаю, нам нельзя отдуваться за всех: метро, самолеты, поезда. Если можно в «Сапсане» и в «Аэрофлоте» продавать все места, то в театре и подавно. Нам всем нужно выступить с жесткой позицией. Это запрет для независимых артистов на профессию. Играть в эти санитарно-говенные поддавки нельзя. Пусть закроют метро, тогда поговорим.

Мария Федотова, флейтистка, солистка оркестра Мариинского театра:

Согласна, что общественный транспорт гораздо опаснее театров и концертных залов, куда люди приходят чаще всего нарядные и умытые.

Григорий Кротенко:

И кубатура Зала Чайковского вряд ли сравнится с троллейбусом. Вирусные ограничения нужно снимать как можно скорее без идиотских компромиссов в виде дистанции и неполных залов. Это показуха за наш счет.

Борис Лифановский, виолончелист, солист оркестра Большого театра:

В сентябре и снимут.

Мария Федотова:

Жаль, что заболевших опять все больше…

Борис Лифановский:

Эти требования – для галочки. В реальности все уже работают точно так же, как и до пандемии.

ПП Если все же досконально последовать рекомендациям, какой репертуар может нас выручить?

Наталья Петрожицкая, певица, солистка Московского музыкального академического театра имени К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко:

Предлагаю обратить внимание на «Ожидание» Таривердиева, «Записки сумасшедшего» Буцко, «Человеческий голос» Пуленка…

Мария Федотова:

На «Лунного Пьеро» Шёнберга…

Алексей Трифонов, артистический директор Русского музыкального общества:

Нужно массово заказывать современным композиторам оперы с составом для Роспотребнадзора.

ПП Как деятели театра могут не выполнять инструкцию, спущенную сверху?

Дмитрий Бертман, художественный руководитель театра «Геликон-опера»:

Друзья! Это рекомендация, а не инструкция. На основании федеральных рекомендаций субъекты на местах выпустят свои распорядительные документы. Как самоизоляция была решением Правительства Москвы, так и тут тоже будет документ от Роспотребнадзора Москвы.

Гергиев уже играет спектакли в Мариинском театре, потому что мэрия Санкт-Петербурга дала ему разрешение, а сегодня, 27 июля, труппа уезжает на гастроли в Италию.

Все зависит от эпидемиологической обстановки, от способности медицины справляться.

Исключить массовые сцены в опере и балете нереально. Можно скорректировать численность, можно принять меры предосторожности.

В регионах этим, кстати, уже начали пользоваться для оптимизации.

Поэтому вопрос в спасении видов, а не жанров искусства. Надо, чтобы рекомендации под кальку не сделали инструкциями.

Сейчас, как мне кажется, главное не охать, а делать предложения.

Для информации: совет худруков московских театров вместе с Департаментом по культуре месяц занимались подготовкой документа, который сейчас в Управлении   Роспотребнадзора по Москве. Дай Бог, чтобы нас услышали. Там конкретные предложения – целая толстая книжка.

ПП Этот документ еще готовится? Данная инструкция – еще не он?

Дмитрий Бертман:

Это разные документы вообще. То, что мы обсуждаем сегодня, – рекомендации федерального Роспотребнадзора. А дальше мэрии городов или руководства регионов подготовят инструкции. Мы работали с Управлением Роспотребнадзора по Москве. Ждем от них обратной связи после того, что выпустят федералы. Москва, я имею в виду московские учреждения культуры, живет обычно по своим законам.

Надо не устраивать корриду с красной тряпкой, а призвать всех, от кого это зависит, к пониманию нашей специфики и подготовить конкретные предложения региональным властям и региональным службам главного санитарного врача. Наша работа им должна помочь. Они не могут сами придумывать, что возможно, а что нет. Мы должны помогать максимально.

А если нас не услышат – отстаивать аргументированно нашу точку зрения, а в данной ситуации – нашу профессию, нашу жизнь, наш балет и нашу оперу.  Кстати, слово это переводится с итальянского как «труд, дело».

ПП Opera.

Дмитрий Бертман:

Именно. Наши эстетические предпочтения сейчас не влияют на драматизм ситуации. Стоит вопрос выживания великого российского оперного и балетного театра, такого же необходимого в мире, как и нефть.

ПП Немного пафоса не повредит.

Дмитрий Бертман:

В данной ситуации точно нет.