Музыка существует, пока ее слышат

Онлайн-концерт «Сто дней одиночества» стал точным и пронзительным высказыванием о произошедшем с точки зрения каждого из нас. Буквально только что человечество пережило заточение в изоляции, и сегодня наступает время переосознания того, что же происходило в этот период. «Студия новой музыки» во главе со своим руководителем Владимиром Тарнопольским представили своеобразную пострефлексию о том, какие формы может принимать человеческое сознание, как видоизменяется внутренний микрокосмос под давлением окружающих его стен, и как, если угодно, оптика человеческого глаза перестраивается со внешних коллизий на внутренние. Социальное дистанцирование превратило многих из нас в набоковских Цинциннатов, ожидающих неизвестно чего в четырех стенах; вместе с тем для музыкантов пребывание в вынужденном молчании стало настоящим вызовом. Эта двойная фабула была положена в основу концерта – художественного осмысления последних трех месяцев. Как итог зрителям представлено душераздирающее действие с ясно читаемой драматургической линией: оно представляет собой вереницу сольных номеров актуальной музыки, каждый из которых выражает (или мог бы выражать) одно из состояний человеческого разума. Объединившись, произведения Денисова и Пендерецкого, Сюмака и Тарнопольского становятся новым циклом, новым гипертекстом, повествующим о пристальном вглядывании в изменяющийся внутренний мир одинокого человека, для которого вселенная словно пересоздается заново.

Открывало концерт-трансляцию Соло для гобоя Эдисона Денисова в исполнении Анастасии Табанковой, полное взвинченных пришептываний, вопрошаний в пустоту и бьющихся вразнобой мыслей. Ольга Галочкина в Виолончельном соло Пендерецкого «отвечала» отрывистыми трагическими pizzicato и постукиваниями, создавая впечатление кафкианского оживающего дома со смыкающимися над человеком стенами. Стоит отметить изысканность, с которой была подобрана программа концерта: солирующие инструменты удачно вступали в диалог друг с другом с точки зрения стилистики и выбора техники. Так, совершенно по-новому, отлично от традиционной ансамблевой практики предстал тромбон в произведении редко исполняемого у нас Винсента Персикетти Parable XVIII: композитор много работал для концертных духовых оркестров, а так называемых политональных «Притч» для духовых соло он создал около двадцати пяти. Засурдиненный тембр тромбона у Дмитрия Шарова начинает свой пронзительный монолог, затем, окрепнув, обретает все большую пассионарность и, наконец, распадается вокруг трагических уменьшенных септим, рождая ассоциации с распадающимся человеческим сознанием.

Следующий блок произведений открыло приношение ушедшему этой весной Дмитрию Смирнову – импрессионистское Visionary Heads в выдающейся интерпретации Моны Хабы, словно бы иллюстрирующее потерю человеком зрения: здесь господствуют сон и галлюцинация, в равной степени напоминающие ранние фортепианные циклы Шёнберга и фантасмагорические образы любимого композитором Уильяма Блейка. Это уже второе приношение концерта, продолжившее его главную, трагическую линию, и еще острее обозначившее трагичность времени, в котором оказалось все человечество – все мы.

Хрупкость одиноко звучащего человеческого голоса в огромном акустически совершенном пространстве Большого зала консерватории, вглядывание в огромный мир и вопрошание его: «Почему?»

Кларнетовое сочинение Сюмака Cl.air (солист Никита Агафонов) – хождение воздушных масс, вздох и судорожный выдох: еще один день одиночества, еще одна миниатюрная поэма. Сменивший ее созерцательное начало скрипичный Каприс Мишеля ван дер Аа стал у Марины Катаржновой кульминацией в этой череде состояний: своей несколько даже истерической моторностью он выражал накопленное в предыдущих соло напряжение, сохранив природу виртуозного этюда. После этого взрыва голос в его привычном мелодическом понимании уходит – в Токкате для фортепиано Франческо Филидеи уже нет ни одного звуковысотно обозначенного тона: голос ушел, остался нервный гремящий стук, извлекаемый подушечками, фалангами и ногтями пальцев пианистки Наталии Черкасовой, скользящими с различной амплитудой по белым и черным клавишам. Свистящий скрип корпуса, удары по боковым деревянным панелям, эксперименты с исполнительским жестом – пьеса Филидеи дематериализует привычные музыкальные структуры. Еще одно произведение для тромбона (по стечению обстоятельств наиболее выразительным подобием человеческого голоса становится именно он) написано также трагически ушедшим в апреле Александром Вустиным. «Плач» в исполнении Михаила Оленева стал плачем по всем тем потерям, которые так внезапно обрушились на исполнительское сообщество: мужественный пассионарный клич в пустоту и угрожающие ему наступления в басу демонстрируют разнообразие неожиданных приемов игры на инструменте.

Завершила концерт премьера сочинения Владимира Тарнопольского «Сто дней одиночества» для альта соло. Оно строится все целиком вокруг томительного остинатного дления ноты «ре» и посвящено ушедшим друзьям; напряженное, тяжелое ожидание рождает ассоциации с атмосферой работ Эдварда Хоппера – настоящего поэта одиночества. Это «резюмирующее» программу произведение обнажает драматургическую составляющую концерта: Станислав Малышев, не прерывая игры, начинает медленно уходить спиной со сцены. Каждый его шаг грохочет поверх звучания – это будто идет сама смерть: в конце концов звук исчезает полностью, за артистом закрывается дверь, и сцену заполняет гулкий грохот каменных шагов. Нельзя было создать более точной и трагической метафоры происходящему: уходит музыкант, уходит композитор, уходит в никуда вся прежняя привычная жизнь – остаются только гул и звенящая пустота Большого зала.

Премьера Тарнопольского стала магистралом – поэмой, содержащей в себе главную мысль целого цикла; все же предшествующие ей произведения образовали настоящий «венок сонетов», созданный в кризисное, надломленное время, когда искусство если не остается на обочине, то, по крайней мере, видоизменяет свои привычные формы. Музыка существует, пока ее слышат и слушают, так же как текст существует, пока его читают: «Сто дней одиночества» стали точным слепком нашей сегодняшней реальности в художественной интерпретации – этот небольшой часовой концерт без слов проиллюстрировал происходящее внутри каждого человека.