Эндрю Уоттс:
Если вы создаете программы для Зальцбурга, то не надо приглашать одних и тех же людей

КЧ Мой первый вопрос будет до неприличия банальным. Как ты пережил время карантина?

ЭУ Мой случай таков – после спектакля в театре Станиславского я отправился в аэропорт, чтобы вернуться в Лондон. За 3 часа полета, что я был недоступен, весь мой будущий год исчез в одно мгновение. Хорошо бы этого не произошло и сейчас, а то остановится вся моя жизнь (смеется). Когда у вас нет денег, когда надо думать, как выжить, остается только «переизобрести» себя заново. На мое счастье, я преподаю в Гилдхоллской школе музыки и театра, поэтому я по-прежнему выходил на онлайн-сессии и даже поработал в жюри на паре вокальных конкурсов. Но что самое главное – не было бы счастья, да несчастье помогло – я провел шесть месяцев со своими детьми. Мы усыновили их три года назад, а жизнь строилась так, что я на короткий миг появлялся с чемоданами, потом опять исчезал. Нам повезло – в середине февраля мы переехали в новый дом, и я полгода смотрел на то, как расцветает наш сад. Но этот вопрос – буду ли я снова петь – все равно приходил на ум. Поэтому я очень рад, что театр Станиславского снова может давать спектакли. В Британии дело обстоит иначе, кажется, что-то пошло не так, и мы неотвратимо скользим назад. Но надо поддерживать себя и в психологической, и в вокальной формах – я пою каждый день, поскольку я преподаю. Занимался ли я часами? Нет. Занимаюсь ли я в принципе – да. Пел ли я Бабу-турчанку на прошлой неделе? Да, три-четыре раза, чтобы понять, могу ли я по-прежнему вытворять с ней все, что хочу. Но, если говорить о постановках, то что-то в них точно придется менять – надо ведь что-то решать с социальной дистанцией во время спектакля. Ее трудно держать, ведь хочется же что-нибудь сделать спонтанно. С Бабой мне повезло – в спектакле она держится сама по себе, так что, наверное, все будет хорошо. Наверное, могут быть небольшие изменения, но в целом это должно быть так же сказочно (смеется).

КЧ Артисты оказались одной из самых беззащитных категорий населения во время пандемии. Многие артисты создавали петиции к государству с требованием обратить внимание на проблемы материального достатка работников сферы культуры. Я знаю, что ты один из основателей проекта MAX (Musician and Artist Exchange). Расскажи, что это такое.

ЭУ Этот проект вырос из приятельского разговора на троих. Мы говорили о том, что в Великобритании, в отличие от России, государство не поддерживает искусство. Нам показалось, что к людям, отвечающим за деятельность культурных организаций, накопились определенные вопросы.  Наша миссия – сделать искусство более доступным, более инклюзивным, более разнообразным. Мы также абсолютно убеждены, что большая часть организаций, относящихся к сфере искусства, должна возглавляться творческими работниками. Когда появляется певец, ему говорят: «Пой!». Но у меня тоже есть точка зрения.

В середине пандемии, когда мы работали над МАХ’ом, произошло жестокое убийство Джорджа Флойда и возникло движение #BlackLivesMatter, однако из этого следует не только то, что надо обратить внимание на проблемы лишь афроамериканцев и все будет прекрасно. Мы должны быть инклюзивными. Люди не должны испытывать смущения с точки зрения гендера, расы, сексуальности и т.д. Необходимо думать только о профессиональных навыках. Мы должны просто позволить себе ощущать себя самими собой. Это не о том, что кто-то что-то делает лучше других, это о том, чтобы серьезно заниматься искусством, иметь людей, которые оказывают хорошую профессиональную поддержку, чтобы отмести предсказуемые решения. Сейчас это все делается без малейшей фантазии. Если вы создаете программы для Зальцбурга или Вигмор-холла, то не надо приглашать постоянно одних и тех же людей.

Сейчас у нас возникла юношеская программа и в этом вопросе, неожиданно для себя, я опираюсь на российский опыт. В России  есть множество юных талантов, которые в 6 лет уже делают серьезные музыкальные успехи. То же самое происходит в Китае. Но не только потому, что есть таланты, но и потому, что есть люди, которые эти таланты ищут. У нас нет такой системы. Мы запустили проект, чтобы понять, как действовать, чтобы найти этих талантливых детей. У нас в школах нет музыкального образования. И мне кажется, что сейчас наступил тот момент, когда мое поколение (50+) должно отдать новому поколению то, что дано нам. Иначе нам всем будет плохо. Никакой музыкальной культуры в школах Великобритании не преподается совсем. Считается, что этот факт не ценится в резюме. Но мы должны искать таланты. Я жил однажды в очень красивом доме в одном из самых бедных кварталов Лондона. Там обитали очень талантливые дети, но они не могли реализовываться – их родители не могли себе позволить оплачивать обучение, а в некоторых семьях занятия искусством считались неприемлемыми с точки зрения религии. С этими проблемами надо работать.

КЧ Когда мы говорим «контратенор», то подразумеваем, в первую очередь, исполнителя барочного репертуара. В твоем послужном списке равная доля сочинений XVII–XVIII вв. и работ XX–XXI вв. Как ты решил погрузиться в современную музыку?

ЭУ Должен сказать, что я никогда в жизни не принимал подобного решения. Единственное решение, принятое мной, – я хочу быть певцом. Когда мне было 12 лет, руководитель хора сказал мне: «Ты никогда не будешь певцом». Я сказал: «ОК». И пошел в музыкальный колледж учиться пению и игре на кларнете. Когда я закончил первый курс, один очень известный человек сказал мне: «Эндрю, у тебя очень мало голоса и мало таланта. Я думаю, тебе стоит найти работу в банке». Я подумал: «ОК». Будучи уже сильно пожилым человеком, он приходил на пару моих концертов, и я спрашивал у него: «Вы купили билеты?» Он говорил: «Да». Я отвечал: «Отлично. По крайней мере, сейчас вы платите за то, чтобы услышать меня».

Я пел с разными барочными ансамблями как в хоре и как солист хора. И в конце одной из гастрольных поездок в Чикаго с Gabrieli Consort, когда мне было лет 26–27, я сказал Полу Маккришу, что больше не могу этим заниматься. Мне было физически больно петь тот стратосферически высокий репертуар, и я остался без работы вообще. Надо было срочно решать, чем заниматься дальше. Про себя я знал, что я легко читаю с листа и быстро все учу. Тогда я начал петь современную музыку. На данный момент я спел более 40 мировых оперных премьер и более 100 произведений, написанных специально для меня. Новую музыку я  обожаю по двум причинам. Первая – нет никаких канонов, как должно звучать это произведение. Ты сам создаешь его впервые. Тебе не приходится чувствовать себя в караоке-баре, тебе не надо слушать, как другие это поют. Вторая – я слегка выпендрёжник. Я люблю поднимать шум. Я люблю свою работу. Это не значит, что мне не нравится музыка барокко – в скором времени я буду петь в Берлинской опере «Орфея» Карла Генриха Грауна. Мне кажется, что выступления в современном репертуаре помогают держаться мне в вокальной форме. Так что я не делал никакого выбора между музыкой барокко и современной музыкой. Я люблю петь барочную музыку и пою ее. Но в этом деле слишком много ярлыков. Если у тебя большой голос, то ты должен петь Раймана, Стравинского и т.д. А людям не хватает храбрости ткнуть пальцем и сказать: «Я хочу, чтобы он это спел, потому что так никто не поет. Я хочу, чтобы он спел Баха, я хочу, чтобы он спел Генделя». Как правило, им не хватает воображения, они помещают тебя в определенную нишу и говорят: «Ты специализируешься на современной музыке».

КЧ Как Саймон Макберни предложил тебе Бабу-турчанку?

ЭУ  Саймон знал меня после работы над «Собачьим сердцем» Раскатова. А в тот момент я выступал в Валийской национальной опере в «Фигаро разводится» Елены Лангер. И вот раздался телефонный звонок. «Можно поговорить с тобой? Я говорю: «Конечно!» Дальше Саймон скороговоркой выпалил: «Я ставлю «Похождения повесы» и хочу, чтобы ты спел Бабу-турчанку». И вешает трубку. Я подумал: «ОК». Еще звонок от него. Я спрашиваю: «Ты уверен?». На что голос в трубке продолжал тараторить: «У тебя есть три недели. Ты должен приехать! Мне кажется, ты будешь восхитителен!». Напор Саймона невероятно заразителен, он потрясающий человек. И в работе он словно берет тебя под руки, и вы вместе работаете над одним общим делом. Гений!

После того, как мы обо всем договорились с Саймоном, у меня был прекрасный эпизод на вокальном прослушивании. Перед ним я пел серию спектаклей «Лира» Раймана в Парижской опере. Как выяснилось, на одном из показов был кастинг-директор фестиваля в Экс-ан-Провансе, поэтому на самом прослушивании он попросил меня сделать всего лишь одну вещь – спеть верхнее «ля». Я подошел к фортепиано и на фортиссимо взял эту ноту. На этом прослушивание завершилось, меня утвердили.

КЧ Ты участвовал во всех возобновлениях «Похождений повесы» Макберни. Изменился ли твой персонаж за 3 года?

ЭУ  Конечно. Баба меняется каждый раз от спектакля к спектаклю. Я не принадлежу к тому типу певцов, которые «стоят и поют». Каждый раз я отталкиваюсь от того, как идет конкретный спектакль.

Вообще мне кажется, что Баба-турчанка единственный персонаж этой оперы, который достоин эмпатии и сочувствия. Она без ума от Тома, она верит, что эта свадьба – настоящая, а не фиктивная. Она не понимает, что для Тома эта свадьба лишь забавы ради. Но если ты действительно любишь человека, в какой-то момент ты должен его отпустить. То же самое осознает Маршальша в «Кавалере розы» по поводу Октавиана, но у Бабы-турчанки это осознание более горькое – «Я его злая шутка». Она напутствует Энн, а затем, призвав все свое самообладание, объявляет о возвращении на сцену. Сердце разбито, а ее Then go – это то же самое, что и Ja, ja у Маршальши в «Кавалере розы». Мне кажется, что это одна из самых трогательных сцен в «Похождении повесы».

КЧ «Похождения повесы» – твоя первая оперная постановка в России. Что скажешь?

ЭУ На самом деле я должен сказать, что вы – театр Станиславского – большие счастливчики. У вас потрясающая и очень дружелюбная рабочая атмосфера. Поэтому это замечательный театр для «перезапуска» моей карьеры после пандемии.