Летом 2019 года сэр Саймон Рэттл записал с Лондонским симфоническим оркестром «Проделки лисички-плутовки» Леоша Яначека – одну из своих любимых партитур, которая, как он сам уверяет, в свое время привела его к профессии дирижера. Запись живая: в лондонском Барбикане возродили полусценическую постановку Питера Селларса, которую они с Рэттлом исполняли в Берлинской филармонии шесть лет назад. Главные солисты – баритон Джеральд Финли (Лесничий) и сопрано Люси Кроу (Лисичка) – тоже оттуда.
Берлинское исполнение казалось идеальным алхимическим целым, поэтому идея повторения вызывала не только радость, но и беспокойство. Селларс способен создавать спектакли на немыслимом стыке ритуала и социального манифеста, мучительной интроспекции рафинированного интеллектуала и глянцевого масскульта. Персонажи «Лисички», черные силуэты на фоне ярких экранов, были убедительны и метафоричны одновременно. И в том, как спектакль звучал, филигранно проработанной и театральной была каждая мелочь. Оркестр творил ландшафты внутреннего и внешнего мира, каждое слово либретто было необходимо для музыкального целого.
В Лондоне, однако, баланс изменился радикально. Слушать диск Лондонского симфонического можно, не зная даже краткого содержания оперы, – как программную симфонию без программы. И визуальный образ представляется совсем другой: не графика по пестрой журнальной странице, а импрессионистский портрет, на котором ты уверен, что можешь рассмотреть лицо, но, стоит приблизить глаз к картине, видишь только широкий неровный мазок.
Под управлением Рэттла – или в руках инженеров лейбла Classic Sound Джонатана Стокса и Нила Хатчинсона – оркестр звучит не то чтобы плосковато, скорее жидковато. Витальная сила природы, которую принято слышать в вальсе Лисички, отступает перед интересом к архитектонике целого, телесное дает место ментальному, переживания катализируются не интуитивно, а аналитически.
«Лисичка» – это всегда о личном, начиная с (мнимой?) рифмы между смертью лисы Остроушки и самоубийством жены либреттиста Рудольфа Тесноглидека и заканчивая признанием Рэттла о том, что ничто не может так же легко довести его до слез. Кажется, этот механизм его и интересует: отчего на глаза наворачиваются слезы? Из-за сюжета? Попробуем вынуть его – нет, не то. Из-за чувственности, телесности человеческих голосов? Охладим страсти – не помогло. Забудем о сатире – нет, все равно. В конечном счете вся партитура превращается в бесконечные поиски ускользающей, но безотказной эмоции, которую невозможно ни поймать, ни зафиксировать, ни сформулировать, ни сколько-нибудь точно описать – и это, возможно, лучшее воплощение сюжета о Лесничем, влюбившемся в Лисичку, чтобы только не превращаться в старика.