Юрий Александров:
Наш театр – это школа. Вокальная, актерская, человеческая

ОР Вы растрогали своим постом в Facebook (организация, деятельность которой запрещена в РФ), когда написали, что колебались, сомневались, ехать в Москву или не ехать, и все же решились. Спасибо вам, что приехали, да еще с двумя такими эксклюзивными и разными спектаклями – «Эсмеральда» Даргомыжского и «Петр I, или Невероятные приключения русского царя» Доницетти. Почему выбрали именно эти две оперы?

ЮА Я принял решение ехать по многим причинам: прежде всего, нам важно показать спектакли в Москве – это город, в котором я много работал (в Большом театре, в «Новой Опере»), у меня здесь друзья. Мы решили показать москвичам то, что они больше нигде не увидят. Да, это эксклюзивный материал и очень разноплановый. «Эсмеральда» – большая вещь, а «Петр I» – опера комическая. Но и то, и другое – сказки. «Эсмеральда» – это молодой 22-летний Даргомыжский. Опера последний раз ставилась в МАЛЕГОТе (ныне Михайловский театр) в 1950-е годы, прошла несколько раз, и на ней поставили клеймо композиторской неудачи. Но я не верю, что у гениев бывают неудачи. Тогда, 70 лет назад, она шла в первой редакции, я же сделал свою. Прежде всего я искал сильный финальный образ, потому что по сюжету в конце умирает Эсмеральда, а вместе с ней – надежда, свет, любовь. И в итоге придумал финал с пожаром Собора Нотр-Дам – как символом сожженной, сгоревшей любви. Придумал задолго до реального пожара, и вдруг, как гром среди ясного неба, собор на самом деле загорелся (в апреле 2019 года). Мне жена сказала: больше так не делай, а то еще что-нибудь произойдет. Так что со мной надо аккуратно (смеется).

ОР Да, финал впечатляет. А на самом деле какова оригинальная концовка?

ЮА Эсмеральда умирает, и все – очень простенько.

ОР Меня как музыковеда всегда интересуют эксклюзивные, почти диковинные названия, которыми изобилует афиша вашего театра: «Молодая гвардия» Мейтуса, «Крым» Коваля, «Октябрь ..17» Мурадели… Как вы их находите?

ЮА Чаще всего произведения сами находят меня. Поскольку по своему образованию я музыкант (в 1974-м закончил Ленинградскую консерваторию как пианист), то меня прежде всего интересует партитура. Я никогда не ставлю спектакли к датам, но иногда так совпадает. Например, за шесть лет до 300-летия Санкт-Петербурга вместе с итальянскими коллегами я занимался поисками партитуры оперы Доницетти «Петр I, или Невероятные приключения русского царя» (премьера состоялась 27 мая 2003 года, в день 300-летия Санкт-Петербурга). Частично материал мы нашли в Бергамо – в фонде композитора; кое-что – в издательстве «Рикорди», которое обладает правами на его музыку; что-то – в Венеции, в театре «Ля Фениче», где была когда-то ее премьера, после чего там случился пожар. Я немного помешан на Доницетти, всю жизнь ставлю оперы этого композитора, многое – впервые в современной России. Один из первых спектаклей по опере «Колокольчик» состоялся в нашем театре (1987), первые постановки его опер «Рита» и Viva la mamma, первое исполнение ре-минорного Реквиема Доницетти – тоже у нас. Много западноевропейской музыки открыл наш театр.

 Если говорить о забытых вещах, то относительно недавно (в 2014 году. – О.Р.) у нас состоялась премьера оперы Родиона Щедрина «Не только любовь», на которой присутствовал автор вместе с Майей Михайловной Плисецкой. Я знал, что это замечательная партитура, но оказалось, это еще и замечательная пьеса. А Кюи? Мы сделали, тоже впервые, две его сказки (всего у него их четыре): «Красную шапочку» и «Кота в сапогах», и они у нас успешно идут. Все знают, что Кюи – это критик, который не любил Чайковского. Однако как композитор он мало известен, между тем Цезарь Кюи подражал Петру Ильичу, и в его партитурах много интересных страниц, близких классику. А при дефиците настоящего детского репертуара – это спасение для театров.У меня многие коллеги просят нашу редакцию этих опер, и я с удовольствием даю.

Конечно, у нас много популярных «зрительских» спектаклей. И да, в Петербурге можно в один и тот же день увидеть четыре «Травиаты» или «Онегина», и это неплохо: питерская публика имеет право смотреть разные версии, сравнивать. Эти оперы необходимы певцам, потому что их голоса, их амбиции требуют такой музыки. Но нужна и новая музыка, которую мы поем на разных языках. Поэтому у нас идет «Поругание Лукреции» Бриттена, мы играли «Песнь о любви и смерти корнета Кристофа Рильке» ныне здравствующего немецкого композитора Зигфрида Маттуса, сейчас предстоит премьера «Электры» Рихарда Штрауса – тоже материал для нас неожиданный, хотя по большому счету это камерная опера с симфоническим, не камерным оркестром.

Вообще, я считаю, что наш театр – не просто прокатная площадка, а скорее школа – вокальная, актерская, человеческая, которая не менее важна, чем актерская и вокальная. Например, в таком спектакле, как «Молодая гвардия», я имею дело с молодежью, которая сейчас совсем не похожа на нас. Они более циничны, практичны, мало знают, мало чувствуют. Когда мы ставили «Молодую гвардию», я сказал: «У вас уникальный случай спеть не про королей, не про монахов, а про самих себя. Поставьте себя на место этих ребят, которые пожертвовали своей жизнью во имя высокой цели». Мне кажется, наши артисты после этого по-человечески сильно выросли. То же – со спектаклем «Октябрь ..17» на музыку Вано Мурадели – гениального композитора, который остался, я бы сказал, в тени Арама Хачатуряна. Когда я взял этот материал, все говорили: «Это политика, Ленин…» Я сказал: «Да бросьте, там потрясающая история про белогвардейца, красноармейца и девушку, которую фактически убили оба, потому что, пока они выясняли отношения, она погибла». Я еще пригласил в спектакль студентов театральной академии (курс народного артиста РФ Семена Спивака), которые читают стихи Гиппиус, Блока, Маяковского. Стихи поэтов Серебряного века звучат и в спектакле «Крым» (по опере Мариана Коваля «Севастопольцы»). Я и сам участвую в обоих спектаклях – читаю стихи, потому что как гражданин страны должен иметь возможность высказаться. Я считаю, театр, особенно оперный, сегодня находится на острие событий. Он испытывает огромные колебания, волнения, бури, но если говорить о смыслах, то он может дать много очков вперед драме, потому что здесь и музыка, и пластика, и массовость – хор.

ОР А что из премьер у вас впереди, кроме «Электры»?

ЮА У нас в следующем сезоне планируется «Вампир» – романтическая опера немецкого композитора Генриха Маршнера. Почему я выбрал именно ее? Не потому, что есть много фильмов про вампиров и это модно. А потому, что Маршнер – изумительный композитор, младший современник Бетховена.  Это мне интересно как профессионалу.

ОР И опять-таки, опера почти неизвестная, нигде не идет. А что вы привезете через год на фестиваль «Видеть музыку», уже знаете?

ЮА Да. Новую версию «Русской тетради» Валерия Гаврилина: мы оркестровали эту вещь, ввели новых персонажей, посвятили ее маме композитора, которая была в заключении по подложному письму, и мы восстановили тот период ее жизни в лагере. Еще собираемся привезти «Электру» и, возможно, «Норму».

ОР Юрий Исаакович, а что вы думаете о сегодняшней ситуации?

ЮА Я позитивный человек, хочу во всем видеть хорошее. Я всегда знал: в драматическом театре, когда люди подходят к листочку с распределением ролей, если себя не видят, могут упасть в обморок. В опере чаще говорят: нет, и слава богу, значит, у меня появилось время, передышка. А в эти месяцы в наших артистах я увидел то, что мне кажется очень ценным: они поняли, что без публики, контактов, эмоций зрительного зала они не могут – начинают засыхать, как цветы без воды. С другой стороны, этот простой дал мне возможность оглянуться, оценить ситуацию, состав труппы. Мы все это время работали, репетировали, делали вводы практически во все спектакли, закачали свежую кровь. Остановить машину легко, запустить ее очень сложно. Поэтому эта вынужденная пауза не сильно сказалась на нашей труппе, тем более что нас поддержало государство. Хотя было тяжело: у нас процентов семьдесят сотрудников театра переболело, включая и меня. Но теперь мы воспряли духом. Из Москвы летим в Турцию, потом в Сербию на гастроли. Мы обычно активно «путешествуем»: в прошлом году у нас было восемь или девять стран в графике поездок, мы даже устали. Весной все это, конечно, было прервано. Но мы, ленинградцы, – блокадники. Блокаду надо прорвать. Мы ее прорвали в 1944 году и теперь прорвем.

ОР Юрий Исаакович, все будет хорошо?

ЮА Я надеюсь.