Инна Желанная:
Я – не «фольклорный элемент»!

АБ Дорогая Инна! Давай начнем с сегодняшнего дня. Как ты себя чувствуешь? И чем занимаешься – в музыке и в жизни? Что с твоей группой и коллегами по группе? И «девками» из проекта «Вилы»?

ИЖ Давай. Такое время смутное, не знаю, что и рассказать… Чувствую я себя загнанной белкой в колесе. Поскольку благодаря указам правительства «о самоизоляции» мы почти полгода просидели без работы, без денег и без всякой поддержки государства, приходится спасать себя самим любыми способами. Думать сейчас о музыке, о творчестве совсем не получается. Поэтому сегодня первая моя группа даже не репетирует, все ­как-то разбежались по своим делам, у кого что. Строить планы на ближайшее будущее бесполезно: в любой момент выйдет очередной безумный указ, и мы опять останемся ни с чем. Концерты до сих пор каждый раз под угрозой срыва. Как, собственно, и получилось – в октябре мы были вынуждены отменить два концерта.

Но в целом все не так плохо. Несмотря на то, что новых программ мы сейчас не делаем, все равно мы полны надежд и планов, с «Вилами» собираемся издавать дебютный альбом, для этого дела собираем средства на краудфандинговой платформе Planeta.ru; нам помогают друзья, предоставляя для продажи свои альбомы, книги, картины, предметы рукотворного творчества. У нас очень талантливые друзья. Люди с большим сердцем. Это Андрей Макаревич (внесен в реестр иноагентов), группы «Альянс» и «Би-2», художник и татуировщик Дмитрий Бухров и многие другие наши друзья и подруги… Благодаря их помощи мы уже собрали половину требуемой суммы. Поскольку мы ансамбль, который надо смотреть, музыку для аудиоверсии придется дополнить по аранжировке, чтобы это не только выглядело, но и слушалось интересно. Хотим ввести новые инструменты, причем с таким расчетом, чтобы потом можно было самим сыграть все это на концертах. Задача не из легких. Альбом планируем издать после Нового года. Надеемся, 2021-й положит конец нашим мытарствам.

АБ Давай вернемся назад во времени. Ab ovo, так сказать. Ты ведь в детстве не хотела заниматься музыкой?

ИЖ Я свое детство помню плохо. Но самые яркие впечатления остались на всю жизнь. Например, когда мне было 5–6 лет, я поступила в Гнесинскую семилетку, где мне достался педагог по фамилии Гитлиц. Сальный и жирный, маленького роста, который за любую ошибку бил по рукам. Реально, бил! Я не помню, сколько раз мне удалось побывать на его уроках, но однажды перед очередной поездкой в школу я устроила маме настоящую истерику с воплями «я больше никогда не поеду к этому Гитлеру!» Честно говоря, я в детстве была скрытной, все держала в себе, с родителями не делилась. А на самом деле стоило рассказать маме об этом «педагоге». Думаю, был бы грандиозный скандал, и из Гнесинки его выперли бы в один день. Ведь я не одна такая была, у этого садиста просто были вот такие методы общения с детьми и музыкой. В итоге Гитлиц отбил – в буквальном смысле слова – у меня всякое желание подходить к пианино и заниматься музыкой в целом. Вернуться к музыке меня заставила жизнь. То есть мама. Мало того, что она двадцать лет пилила меня за то, что я «растрачиваю талант, а годы идут», она во многом поспособствовала моему поступлению на отделение академического пения в Ипполитовку (МГПИ имени М. М. Ипполитова-­Иванова). Вообще, я прошла все доступные мне варианты пения – опера, рок, джаз, фольклор – и надеюсь, наконец, определилась.

АБ Как ты стала поклонницей рок-музыки?

ИЖ Наверное, как все: тут послушала, там послушала, сходила на один концерт, на другой, втянулась. Это было давно, примерно в 1983–1984 годы. Мне тогда стали попадаться ­какие-то кассеты, и я их внимательно слушала. Помню «Урфин Джюс», «Нюанс», «Звуки Му», «Бригаду С», «Наутилус Помпилиус», «Алису», «Чайф», «Калинов Мост», «Странные игры»… Но главным гуру тогда стал для меня Борис Гребенщиков (внесен в реестр иноагентов). Да не только для меня. Думаю, для нескольких поколений. Это было самое стойкое увлечение.

АБ И как ты попала в группу «Альянс»?

ИЖ В 1989 году я познакомилась с Игорем Замараевым, продюсером и звукорежиссером студии Дворца молодежи на Фрунзенской. В соседней со студией комнате находилась репетиционная база «Альянса». Замараев привел меня к ним: «Они сделают тебе божественные аранжировки!» Я показала свой материал, и все завертелось, мы начали писать альбом «Альянса» «Сделано в белом», куда и вошли несколько моих авторских песен. Потом 2–3 года мы поездили с концертами по России и Европе. А потом я пошла своей дорогой.

АБ Чем тебя подкупил фольклор русский? Тогда вроде бы не было ­какой-то моды на народную музыку, world music еще не изобрели…

ИЖ Я никогда не следовала моде. Возможно, напрасно. Делала бы модное – была бы суперзвездой. Но хотелось делать ­что-то свое, а не на потребу.

В студии у Замараева я познакомилась с Сергеем Старостиным, он тоже принимал участие в записи «Сделано в белом». Позднее мы еще раз встретились в этой студии, когда Замараев привозил Мари Бойне, саамскую певицу-­фольклористку, с которой был записан совместный русско-­норвежский альбом Møte i Moskva (Winter in Moscow).

Сергей Старостин перевернул все мои вкусы и полностью изменил представление о народной музыке. Оказалось, это не разлюли-­малина-клюква, а бездонный колодец мудрости, красоты и магии.

АБ А как в те годы удалось привезти в Москву Мари Бойне?

ИЖ Я не в курсе, как именно удалось, это была идея Замараева. Он вообще удивительно дальновидный человек. Еще и слова такого, world music, не было, а Замараев уже писал альбомы и привозил артистов для совместных фолк-экспериментов и всегда говорил, что за этим жанром будущее.

Еще есть байка. Когда Замараев встретил норвегов в аэропорту Домодедово и повез их нашими лесами-­полями, музыканты озирались из машины на гигантские сугробы (в те времена сугробы у нас были гигантскими!), на дремучие, заросшие леса и спрашивали: «А правду ли говорят, что в России по улицам медведи ходят?» Естественно, русские посмеялись: да что вы, какие медведи, откуда?! И в этот момент из леса на дорогу вышел огромный рогатый лось. Норвеги пугливо переглядывались, видимо, уже не веря про медведя.

АБ Как вы впервые попали за границу, и какое на тебя это впечатление произвело?

ИЖ В 1991 году мы поехали с «Альянсом» в Швецию. Тогда еще были живы «культурные обмены» между странами: к нам приехала шведская группа, а в Швецию поехали мы. Это был, кажется, ­какой-то мини-фестиваль, я очень смутно помню эту поездку. А второй раз – в 1994 году, когда альбом «Альянса» получил Гран-при конкурса Radio France Internationale, и нас пригласили на гала-концерт как призеров. Мы играли в зале La Cigale, где за день до нас выступала Нина Хаген. Тогда нас это очень впечатлило: мы любили ее безумное творчество. Потом, уже с моей группой Farlanders, в 1997 году мы выступили на WOMEX (World Music Expo), кстати, в том же Стокгольме, и нас взяла под крыло германская промоутерская компания JARO. И мы катались стабильно раз в полгода с турами вплоть до 2004-го, пока группа не завершила естественным образом свое существование.

АБ С кем из великих ты общалась за границей? «Семья» группы King Crimson, Роберт Фрипп наверняка?

ИЖ Нет, с Фриппом не знакомы. Знакомы с Патом Мастелотто и Треем Ганном (бывшими участниками позднего состава King Crimson). Здесь, в Москве, мы играли с Треем несколько концертов, один из них на «Золотой Маске», и на фестивале Dukley Music Fest в Черногории довелось вместе поработать. Трей принял участие в записи двух моих альбомов, «Кокон» и «Изворот». А «Кокон» он еще и переиздал на своем лейбле 7D MEDIA в Америке.

Когда Трей с Патом приезжают в Москву, мы обязательно встречаемся потусить по концертным клубам, послушать местных музыкантов. Они были очень впечатлены однажды выступлением российской группы Safety Magic, отметили высочайший уровень этого коллектива и удивлялись, почему они не знамениты на весь мир. Я не смогла этого объяснить, потому что мне также непонятно, почему такие высококлассные группы остаются широко известными только в узких кругах.

Трей – большой поклонник творчества Булгакова. Мы водили его гулять на Патриаршие, заходили в дом Булгакова, он с интересом разглядывал рисунки и надписи на стенах в подъезде, просил переводить ему, где что написано. Памятный был вечерок.

АБ Вернемся к влияниям юности. Кого из иностранцев слушала? «Диппапл»?

ИЖ Да, был грешок. С Deep Purple, собственно, начиналось мое знакомство с мировой рок-­музыкой в 1983 году. Вскоре интерес к ним угас, но и сейчас я по-прежнему очень люблю песню Woman from Tokyo. Всего одну, да.

Вообще, 1980-е памятны обилием новой для меня музыки, как русской, так и американской. Но когда в 1984-м я услышала Led Zeppelin, все остальное надолго перестало для меня существовать. Если говорить о влияниях, то в этом рейтинге первое место уверенно держит King Crimson. Недавно у меня в гостях были мои юные друзья-­музыканты, им по 28–30 лет, я включила концерт «Кримсона» 1982 года. Не оторваться! Ребята спросили, какого года концерт, и были реально шокированы тем, насколько современно звучит группа. «Кримсон» не устаревает, понимаешь? Потому что, как мне кажется, они всегда надолго опережали свое время.

Позже я подсаживалась то на одну группу, то на другую. Питер Гэбриел, Стинг, Yes, Бьорк, Queen, Dire Straits, Cocteau Twins, Talking Heads, Talk Talk, Брайан Ферри, Лори Андерсон, Шаде, Сильвиан, Карн; позднее меня увлекли поп-трансовики Shpongle, Younger Brother, Ozric Tentacles. И целая плеяда норвежских джазовых музыкантов: Нильс-­Петтер Мольвер, Бугге Вессельтофт, Сидсел Эндресен, Ларс Даниельссон, Айвин Орсэт, Эсбьорн Свенссон – и так далее, можно перечислять до бесконечности. С недавних пор весьма восхищает Ник Бёрч, на мой взгляд, он последователь кинг-кримсоновского «математического» направления в музыке.

Сейчас вот вспоминаю и поражаюсь, как много великолепных, ярких и таких разных звезд на музыкальном небосклоне, простите за пафос. Но Джимми Пейдж (Led Zeppelin) и «Кримсоны» в моем сердце как лучшие в мире, и это навсегда.

АБ Чей фольклор тебя зацепил более всего?

ИЖ Меня сильнее всего цепляет то, чего я не умею и никогда не сумею сама. И это прежде всего Болгария и Пакистан.

Но я все же не «фольклорный элемент», и наибольшее впечатление на меня производит совмещение несовместимых, казалось бы, жанров: фольклор и джаз, фольклор и рок, фольклор и электроника.

Из фольклора вообще вышла абсолютно вся современная музыка, не будем об этом забывать. И к нему же возвращается.

АБ Я к чему спросил. К­ак-то слышал мнение музыковеда, что-де народные музыканты не знают нот, теории, гармонии и вроде как считаются непрофессионалами, а на самом деле они «профессионалы похлеще нас», так сказала эта музыковед. Вот что это за тайна мастерства фольклора, в которую не проникнуть? Или проникнуть, но – как?

ИЖ Тут, скорее, ошибка в терминологии. Если «профессиональный» – это «владеющий профессией», то, безусловно, настоящие народные музыканты, которые из деревни, они абсолютно не профессионалы. Но, с другой стороны, можно учиться бесконечно, заканчивать институты один за другим, но так ничего и не уметь. В первую очередь необходим талант, исходные данные, с которыми можно работать. И практика. Думаю, суть мастерства кроется именно здесь.

А что касается знания нот, в группе мы, например, ноты знаем, но никогда не пользуемся ими. Незачем, не нужны, все на слух. И иногда просьбы «пришлите, пожалуйста, ноты вашей песни» ставят в тупик: написать их, что ли? Я понятия не имею, какие там ноты, даже порой не знаю, в какой тональности та или иная песня. Хотите играть нашу песню – слушайте, снимайте, тренируйтесь, оттачивайте.

АБ Как собралась твоя группа Farlanders? Насколько я понимаю, вся эта команда – практически родные люди, вас всех связывали особые отношения, семейные… и что потом, переросли проект?

ИЖ Собрались довольно странным образом. Начали мы это дело не с группы, а с альбома! Причем начали вдвоем с музыкантом, который никогда в моих проектах не участвовал, мы дружили семьями, но в творчестве никак не пересекались. Это пианист Андрей Миансаров.

В силу некоторых негативных обстоятельств мне одно время пришлось жить у Андрея и Ларисы. И Андрей ­как-то раз сказал: «А чего мы просто так сидим, давай ­что-нибудь запишем!» Я начала подыскивать песни, Андрей придумывал аранжировки, и у него же дома, в его домашней студии, мы записали довольно много материала.

В процессе этого эксперимента случилось мое знакомство с Юрием Рипяхом, продюсером Алены Свиридовой, который предложил мне свою помощь. Мы решили переложить все клавишные, электронику и сэмплы на живые инструменты, я пригласила Сергея «Гребстеля» Калачёва записать бас, Игоря Журавлёва («Альянс») на гитару, Сергея Старостина и Сергея Клевенского на духовые, Андрей помог мне также в поиске музыкантов, и вскоре мы сели в студию театра «Ленком», и всё это записали. Назвала я альбом ­почему-то словом «Водоросль», объяснения этой идеи у меня нет до сих пор… А потом встал вопрос, а что же теперь со всем этим богатством делать. Так и получилась группа, в состав ее вошли басист Сергей «Гребстель» Калачёв, гитарист Игорь Журавлёв, духовики (или, как мы их называли, «духовенство») Сергей Старостин и Сергей Клевенский. За десять лет существования группа сменила двенадцать барабанщиков. С нами играли Андрей Кобзон (собственно, он и записывал все барабаны на альбоме), Игорь Джавад-заде, Павел Тимофеев, Владимир Жарко… не вспомню уже всех имен!

АБ Расскажи, пожалуйста, об обстоятельствах создания альбома «Иноземец», который принес группе ­просто-таки культовый статус.

ИЖ Культовый? Серьезно? Не знаю, так ли это, но спорить не стану, пусть будет так!

В 1997 году мы познакомились с промоутером Александром Чепарухиным, и он повез нас в Голландию, где в студии у югославского меломана Милана Чирича (он выкупил старую заброшенную трехэтажную школу и перестроил ее под жилой дом с музыкальной студией) мы засели месяца на полтора писать новый материал. Там же, собственно, и жили: студия построена таким образом, чтобы в ней можно было надолго поселиться всей группой, жить и работать. Не жизнь – мечта!

Воистину: как назовешь корабль, так он и поплывет. «Иноземец» этому пример: записывался у югослава, в Голландии, вышел в Америке и Германии, а мы со своим русским фольклором поехали в Стокгольм на WOMEX показывать альбом и наше живое выступление. Там нас, повторюсь, взяла под крылышко немецкая промоутерская компания JARO, и следующие десять лет мы с завидной регулярностью ездили в Европу с турами, играли на всевозможных фестивалях, от фольклорных до джазовых… Прекрасное было время!

Никакая менеджерско-­промоутерская работа по России и ближайшим странам бывшего СССР в это время не велась, к огромному моему сожалению, поэтому нас больше знали там, чем здесь.

А спустя десять лет мне стало казаться, что проект себя изжил. Мы застряли на самоповторах, творческое развитие не шло, да и отношения между участниками постепенно охлаждались. Нужно было создавать ­что-то новое. Я ушла из группы, меня заменили двумя вокалистками, но дальше пары концертов дело не пошло. Видимо, харизма ­все-таки рулит, и без сильной руки – моей – всё в итоге и развалилось.

АБ Кстати, о Woman from Tokyo. Йен Гиллан написал текст этой песни еще до первых гастролей Deep Purple в Японии, когда никто из них там не бывал и ни с какими токийскими женщинами не общался. Но, как мы знаем, с Японией у группы случилась колоссальная любовь на десятилетия. А у тебя было такое: сочинишь/поешь песню – а потом она оказывается пророческой или наполняется ­каким-то другим смыслом? Если да, то как или чем это объяснить?

ИЖ Я, честно говоря, не помню, случалось ли такое с моими авторскими песнями. Я давно их не пишу: то ли кончилась как автор, то ли просто нет таких событий мощных, которые бы побуждали к творчеству. Или же меня увлекло безвозвратно в благодатную тему фолка, и я нашла там для себя более талантливых авторов.

А вообще – это ведь страшно: напишешь песню, навыдумываешь бог весть что, а потом – бац! – и как по писаному жизнь пойдет. Опасно. Каждое слово надо взвешивать, а то вдруг накликаешь…

АБ Расскажи, пожалуйста, о твоем многолетнем сотрудничестве с Сергеем «Гребстелем» Калачёвым. Желанная / Гребстель – тандем, кажется, неразделимый! В чем секрет?

ИЖ Мне кажется, мы нашли друг в друге некие творческие источники, каких ни в ком другом не находили. По моему мнению, Гребстель один из лучших басистов в мире, равных ему у нас в стране я не знаю. И тут речь даже не о ­каком-то техническом мастерстве, хотя он, безусловно, мастер, а скорее о музыкальном мышлении. Он из тех музыкантов, которые играют на чем угодно и могут извлечь Музыку даже из помойного ведра. Для других это будет просто ведро, как его ни крути.

Мне в целом не интересны музыканты-­спортсмены, их соревнование за количество нот в единицу времени. Каждая нота должна быть оправданна, иначе все превращается в бесконечное «я не знаю, что сказать». Вот Гребстель может сыграть одну ноту, и она будет весомее множества быстро сыгранных пассажей. Так он мыслит: музыкой, а не нотами. И представляет искусство, а не себя в искусстве.

АБ А напомни, пожалуйста, байку про Гребстеля и «русского Мика Карна».

ИЖ Да, одно время его сравнивали с Миком Карном, басистом популярной нью-вейв-группы Japan. Ничего, конечно, у них общего, кроме того, что оба на безладовой бас-гитаре играют, но людям надо сравнить новое явление с ­чем-то знакомым, уложить в шаблон. Ну вот так сравнивали-­сравнивали, и весть об этом дошла до настоящего Мика Карна. Это произошло благодаря Ирен Орлеанской, музыканту из Израиля, нашей бывшей соотечественнице. Карну дали послушать нашу запись, где «басист играет точно, как вы, Мик!», Карн послушал и ответил: «Нет, что вы, этот музыкант давно меня превзошел!»

И все же насчет «неразделимости тандема» я бы не зарекалась. Между нами много противоречий, у обоих есть параллельные проекты, и не один, и не все так безупречно, как кажется со стороны; мы много спорим и даже ссоримся, и хотя он всегда говорит, что последнее слово за мной, я не всегда могу это слово уверенно сказать, потому что его авторитет несколько поддавливает, если вы понимаете, о чем я. Гребстель гений, чего там греха таить. И знаешь, мне кажется, он и сам начал в это верить, ­где-то в глубине души.

АБ Какие взаимоотношения были в группе «Альянс»? Как они менялись, учитывая, что музыкально это было как бы несколько групп, прошла длинная эволюция…

ИЖ Состав «Альянса» с недавно умершим клавишником Олегом Парастаевым я совсем не знала, я пришла позже. И не помню ни одного концерта, где Олег участвовал бы. Да и вообще, я его практически не знала, знакомы были, да, виделись несколько раз. Однажды с Гребстелем были у него в гостях, вот, собственно, и все. Так что какие в том «Альянсе» были отношения, я не в курсе.

В нашем составе были отличные отношения, дружеские и творческие. Я была совсем мелкая и глупая, а они – уже тогда опытные именитые музыканты. И во многом определили мой путь и мой музыкальный вкус, будучи для меня авторитетами, учителями и наставниками.

И со Старостиным я познакомилась там же, во время работы над альбомом «Сделано в белом». Очень знаковое знакомство, перевернувшее жизнь.

АБ Последняя на сегодняшний день твоя обнародованная запись – трек «Медленный как снег» в проекте «Нечетный воин», которым занимается Шура Би-2 («Би-2»). Вообще, ты же записывалась почти для всех альбомов «Воина». Как сложилось ваше сотрудничество?

ИЖ С­колько-то лет назад Шура Би-2 позвонил мне и предложил поучаствовать в таком необычном проекте, где песни не их, группы «Би-2», а его дядюшки, Миши Карасёва. Я согласилась, естественно: мне стало интересно. Я вообще люблю всякие неожиданные эксперименты и коллаборации. От самой песни «Небо без края», которую мне предложили, я пришла в восторг. Записалась, потом много ездила с «Воином». А в альбоме участвовали другие девушки, и на концертах – с симфоническим оркестром в том числе – я за всех за них отдувалась: за Юлию Чичерину (группа «Чичерина»), Татьяну Литвиненко (группа «Квартал»), Диану Арбенину («Ночные снайперы»), то есть я на концертах пела все те песни, которые они записали для «Нечетного воина».

Для следующего альбома мне предложили песню «Не узнаю». Пели мы ее с Лёвой (Егор Бортник внесен в реестр иноагентов). И тоже на концертах катали потом. Сейчас вот третий наш совместный опыт, по-моему.

Мне вообще очень нравится с ними работать. По-человечески они мне очень нравятся, очень классные люди, да и работает у них все идеально. Бизнес, вся эта машин-­махина… И-де-аль-но! Потому что эти люди живут и работают по всему миру, знают, как и что должно работать, и ­каким-то чудом умудряются так же все наладить в этом нашем российском бардаке. И все у них получается.

АБ Какие чувства, когда снова работала с Игорем Журавлёвым?

ИЖ Не скажу, что я ­что-то особенное почувствовала к Журавлёву: мы в жизни и так общаемся, созваниваемся часто. Но тут вот, правда, такой удачный «подгон» от Шуры образовался, и мы с Игорем обрадовались возможности опять ­что-нибудь вместе сделать. Нам очень понравилась и песня, и аранжировка.

«Медленный как снег» записывали просто. Пришли в студию с Горынычем (Журавлёвым), записали несколько вариантов, Шура выбрал один, который ему больше понравился, и – вот он уже в альбоме.

АБ Какие вообще мысли по поводу музыки будущего, так сказать? Нет такого, что «Печально я гляжу на наше поколенье»?

ИЖ Недавно прошел концерт в клубе «Шестнадцать тонн». Заявлен был как концерт-­презентация нового альбома «Альянса», но на самом деле получился такой трибьют Горынычу-­Журавлёву, которому в этом году исполнилось шестьдесят лет. В «Тоннах» были друзья Игоря: Сергей Мазаев («Моральный кодекс»), Найк Борзов, Рома Рябцев (экс-«Технология»), и мы с Гребстелем в том числе, и молодые новые артисты, и все исполняли песни «Альянса». Короче, жизнь кипит-­бурлит, все тусят друг с другом, и, я считаю, это правильно. По отдельности уже все понятно, что происходит: в роке, джазе, фольклоре… Будущее за разножанровостью, за смешением несовместимых стилей. Вот тогда может родиться ­что-то новое, неожиданное и интересное!