Апокалипсис в Самаре

Над музыкой «Back to life», придуманной Михаилом Крыловым, поработали также Илья Кузнецов (петербургский композитор, из последних сочинений которого наиболее заметна была опера «Карельский пленник», поставленная в 2018 году в Петрозаводске, отвечал за оркестровку) и Влад Жуков (выпускник Средней художественной школы имени Бориса Иогансона при Российской академии художеств сотворил электронные вставки). Новенькую хореографию придумал Юрий Смекалов, в биографии которого десять лет службы в Балете Бориса Эйфмана (очень повлиявшие на его пластический стиль), еще десять – в Мариинском театре, и немалое уже количество самостоятельных постановок – как в Мариинке (среди них полнометражные «Пахита» и «Медный всадник»), так и в антрепризах. Но главным событием – без которого совершенно точно спектакль не мог бы появиться на свет, – стала не музыка и не хореография, а либретто.

Его автор – заслуженный строитель России Вячеслав Заренков. Создатель группы компаний «Эталон», специализирующийся, как сообщает Википедия, на жилой недвижимости для среднего класса в Санкт-Петербурге, а также в Москве и Московской области, не на шутку увлечен искусством. Биография предполагает данные ему судьбой дарования Леонардо да Винчи – он и художник (член Санкт-Петербургского союза художников), и писатель (член Санкт-Петербургского союза писателей), и автор 189 запатентованных изобретений. Именно этот широко одаренный человек не только сочиняет либретто к балетам Юрия Смекалова (в Самаре это уже второй, первым был «Три маски короля» Михаила Крылова в феврале 2019 года), но и щедро спонсирует его постановки. Понятно, что небогатый самарский театр рад встретить такого либреттиста.

Либреттист меж тем явно упражнялся в сочинении дамского романа. История в «Back to life» очень проста – жила-была женщина, у которой был муж и ребенок. Они погибли в автокатастрофе, и женщина пришла в отчаяние, но смогла выбраться из тяжкой ситуации, вспомнив навыки шитья на швейной машинке, и стала известным модельером. Собственно, в буклете напечатан рассказ Заренкова, позже переработанный в либретто – и там главным героем является не спивающаяся героиня, а уверенный в себе меценат, который подобрал ее на дороге и помог организовать бизнес. Нет, ничего от «Красотки» – герой женат, добродетелен и православен – и он вовсе исчез из сценической версии истории. Юрий Смекалов постарался перевести эту нравоучительную новеллу (ни при каких обстоятельствах не надо становиться алкоголичкой! творчество тебя спасет) в метафорический ряд. Поэтому среди героев – никаких меценатов. Зато есть Всадники Апокалипсиса.

Сцена поделена на четыре части широким крестообразным помостом. В дальних от зрителей секторах сидят музыканты (дирижер – Евгений Хохлов). В течение двух часов (с антрактом) хореограф повествует о душевных терзаниях героини, которые непременно выведут ее в прекрасное глянцевое будущее. Ну, разве вы встречали дамские романы в наше время, где героиня становилась учительницей или технологом на заводе? Только мода, телевидение или кино. Смекалов столь люто метафоричен, что простую последовательность событий понять непросто – видно, что женщине плохо (артистка все время отчаянно распахивает руки, перебирает руками свои ребра – будто чтобы убедиться, что они еще существуют, и сохраняет трагическое выражение лица), но в какой момент у героини кто-то погибает, и в какой – она душевно возрождается, не разберешь. Либретто – не помощник, важная сцена описана вот так: «Мать теряет всё самое ценное. Машинка вколачивает иглы в полотно несостоявшейся мечты».  Какая машинка? То что-то игрушечное, что вручил танцовщице бродивший с отрешенным видом по сцене ребенок (масштаб такой, что не видно – швейная там машинка или модель Формулы-1)? Или вот те длинные штуки, похожие на гигантские пули, что во множестве повесил над сценой, параллельно ей, художник Вячеслав Окунев? И если речь идет о швейной машинке, что почему «иглы» во множественном числе?

От «школы Бориса Эйфмана» у Смекалова осталось умение работать со смутной массой людей, объединять ансамбли (как правило, «темных сил») в единый бросок. Черная группа коней апокалипсиса, периодически появляющаяся на сцене (да, там только кони, без всадников), выглядит достаточно эффектно. Вообще, пока речь идет о «терзаниях» (пусть невнятных) машинка спектакля кое-как работает – ну, все артисты любят и, как правило, умеют страдать на сцене. Когда же дело начинает близиться к счастливому финалу, то все совсем превращается в недорогой сериал, в дамское счастье по провинциальному каналу. Готовясь к показу мод, кутюрье сажает на белоснежные платья пятна из баллончиков краски – и этот ход призван засвидетельствовать художественную одаренность героини (какая, однако, легкая профессия – придумывание стиля), а сам показ мод – нечто вроде дефиле с гримасничающими девицами– определенно способен поразить публику Нижне-урюпинска. (Но, братцы, Самара – большой и культурный город).

Английское название – «Back to life» – ничем не объясняется (впрочем, оно продублировано на русском – «Возвращение к жизни»). Но это, в общем-то не столь принципиально. Ну, хочет автор в провинции говорить по-заграничному. Важно то, что постановка, столь значимая для бюджета театра, ничего кроме бюджета (ценного, ценного, необходимого, кто же спорит!) не приносит. Наоборот, она отъедает у театра и стиль (а он есть – рядом в афише возникают и отличные реконструкции-реставрации, вроде «Бахчисарайского фонтана, и честные поиски молодых хореографов – вроде недавно вышедшего «Фортепианного концерта» на музыку Шостаковича в постановке Максима Петрова), и самоуважение. Театру не стоит превращаться в обслуживающий персонал для любителей литературы, даже специализирующихся на постройке жилья для среднего класса, и не стоит выбирать хореографов, приятных этим любителям. Потому что еще пара шагов по этому пути – и театра не будет.