События
Даже странно, что «Геликон» только сейчас обзавелся собственной «Тоской», поскольку в театре Дмитрия Бертмана при создании спектакля основной акцент часто ставится на актерскую игру, призванную подробно раскрыть психологические линии героев. За давно напрашивающуюся историю геликоновская команда взялась в уже привычном составе: режиссером выступил сам худрук, музыкальную часть вел Валерий Кирьянов, сценографию и костюмы оформляли художники Игорь Нежный и Татьяна Тулубьева, за свет отвечал Дамир Исмагилов.
Бертман в начале нулевых уже имел дело с «Тоской», когда ставил спектакль для Латвийской национальной оперы. И теперь в своем собственном театре целенаправленно создавал триллер, детектив. Одним словом, стремился к захватывающему действию.
Стиль Бертмана последних лет амбивалентен: с одной стороны, в угоду консервативной части публики он все реже прибегает к смене исторического времени, с другой, чтобы оставаться интересным и для адептов развивающейся театральной эстетики, «непорочная» классическая трактовка также исключается. Трудно сказать, насколько такой подход играет на высокий художественный результат (об этом будем судить с дистанции прожитых лет), но обратить внимание в новой «Тоске» точно есть на что. Во всяком случае, в тоску она не превратилась.
В центре внимания режиссера – психологический анализ поступков главных героев, однако именно по этой же причине геликоновская «Тоска» для тех, кто не прочитал заранее программку, поначалу немного напоминает дом Облонских. Дмитрий Бертман заметил в итальянском либретто любопытную деталь: Тоска обращается к Скарпиа не только на «вы», но и на «ты», и тут же родилась идея – они бывшие супруги, в разводе.
Вся историко-политическая подоплека оперы намеренно вымарана: вполне правомерно, потому как, судя по музыке, для Пуччини это служило только антуражем, «декорациями» к трагической истории взаимоотношений между действительно живыми людьми с обостренными чувствами и эмоциями.
Безусловно, избирая для интерпретации любого сюжета метод кубика Рубика, не может не подстерегать опасность. В нашем случае она заключается в соотношении выстроенной идеи с драматургией оперы. Пуччини обладал редким режиссерским мышлением: в его партитурах столько конкретных моментов, обоснованных музыкально, что многие вещи не поддаются переосмыслению.
Упрекнуть Бертмана в катастрофическом расхождении с оригиналом невозможно. Напротив, он талантливо нашел именно те концептуальные «лазейки», которые и обеспечивают великому произведению бессмертие. Режиссерское расследование о прошлой жизни Тоски и Скарпиа много дает для обострения не только их ситуаций в опере, но и для более накаленного восприятия истории Тоски и Каварадосси. Здесь был риск перегиба, поскольку опера и без того эмоционально насыщена (партии экспрессивны, плотно звучит оркестр), но драматический эффект музыки Пуччини, как источник, поистине неисчерпаем.
Другой разговор – воплощение. Нельзя с уверенностью сказать, что генеральная идея считывается без труда, хотя в сценографии присутствует много наглядных «указателей» для понимания обновленного сюжета: например, семейное фото в кабинете Скарпиа, который, в свою очередь, еще и маниакально хранит на манекене свадебное платье Тоски. Кстати, в результате Каварадосси, лишенный в новом сюжетном варианте искренних чувств, споет, стоя за этим манекеном, арию «E lucevan le stelle»: споет чрезмерно «крепко», но вокальной стороны мы коснемся чуть позже.
Зрителю для полноты картины нужно соотнести много визуального «реквизита»: кроме упомянутых вещей в «игру» вступают художества Каварадосси, а также неоднократно за спектакль оскверненный рояль и… аквариум с тремя золотыми рыбками – символом любовного треугольника.
Те самые золотые рыбки, которых совершенно не видно, можно счесть и за символ специфики геликоновской «Тоски». По гамбургскому счету мы имеем массу удивительных постановочных находок, но все они требуют более рельефного выражения на сцене. Хотя, думается, кого-то иногда все же пробирала некоторая ностальгия по классической жесткости Скарпиа, по единственному и темпераментному женскому образу в опере – Тоске, характер которой Бертман несколько выправил и даже сгладил, по Каварадосси, влюбленному в Тоску. Кроме всего прочего, в новой версии переосмыслен и финал: события воспринимаются нами сквозь искаженную реальность сошедшей с ума Тоски…
Ария Скарпиа «Va Tosca!», две арии Каварадосси «Recondita armonia» и «E lucevan le stelle», знаменитая ария Тоски «Vissi d’arte» входят в золотой оперный репертуар. Пожалуй, помимо технической сложности, при исполнении есть и сложность другого, не менее важного плана. Зачастую исполнительницы главной партии, руководствуясь содержанием, изображают если не конкретно Марию Каллас, то точно великую певицу. А музыка Пуччини раскрывается только в том случае, если сверхсложный материал спеть просто, по-человечески.
Солисты «Геликона» художественную вокальную задачу уловили хорошо: основная «тройка игроков», Анна Пегова – Тоска, Шота Чибиров – Каварадосси и Алексей Дедов – Скарпиа, с точки зрения психологизма старалась идти верным путем. Другое дело, у нас на слуху эталонные прочтения этой музыки выдающимися певцами, ведь не случайно редко кто может удержаться от заимствования приемов Каллас или, например, Тебальди: многие фразы из оперы имеют свою хрестоматийную историю.
Вокал, представленный «Геликоном» во второй премьерный день, до высокой мировой планки, к сожалению, не дотягивает: большинство заботится о фактическом перекрывании оркестра своим голосом, второстепенными становятся нюансы, редко у кого можно было услышать краски тихой динамики. Интересно, есть ли вообще такая опера, написанная в классико-романтической традиции, где можно не столько спеть, сколько доиграть, и будет компенсировано? Пожалуй, нет.
Но вернемся к задуманному режиссером триллеру. В итоге тонко продуманная история нового прочтения вступает в коллаборацию с неплохой актерской игрой, в целом вполне стремящейся к реализму – наигранность точно не имела места. И все это вновь, как и в недавней геликоновской премьере «Каменного гостя», рушится о проблемный вокал и сомнительную визуальную сторону.
Наверное, будет справедливо, если посчитать все сказанное делом вкуса. Поскольку вслед за размышлениями об амбивалентности творческого стиля Дмитрия Бертмана провоцируется двойственная реакция на «продукт»: в контексте «Геликона» и оперного репертуара московских театров «Тоску» можно смело назвать удачей, а если иметь представление о мировом положении дел – возникают вопросы, хочется большего.
