События
В отечественной культуре состязание двух столиц – уважаемая и давняя традиция. Безусловно, в эпоху глобализации различия постепенно становятся достоянием прошлого, но подсознательное музыкальное соперничество Москвы и Санкт-Петербурга актуально и по сей день. В этих условиях концерты пианистов «с брегов Невы» не могут не вызывать ревностного интереса столичной публики, особенно в случае гастролей музыкантов первой величины. К этой когорте безусловно принадлежит лауреат XIII Международного конкурса имени П. И. Чайковского Мирослав Култышев.
Музыкант подготовил бескомпромиссную по сложности программу, соединив в рамках одного вечера Прелюдии и четыре баллады Шопена. Подобное сочетание требует не только изрядной выдержки и концентрации, но и воплощения предельного для монографического шопеновского концерта контраста состояний и модусов: эскизная краткость и сжатая эмоциональная насыщенность прелюдий сменяются неторопливым повествовательным развертыванием баллад.
В Прелюдиях наибольшую сложность в контексте интерпретации представляет антитеза «единичное–целое». Одни пианисты мыслят цикл как своеобразную картинную галерею одного художника, где отдельные наброски сюжетно и эмоционально могут не иметь очевидных параллелей; другие стремятся к меньшей детализации во имя большей связности всего опуса. Исполнение Мирослава Култышева поражает именно вниманием к деталям: скрупулезной работой над фразой и звуковым колоритом, вычленением отдельных подголосков, неожиданно раскрывающих полифоническую глубину сочинения. Именно тонкая и детальная фразировка становится ключом к раскрытию целостности цикла: в интерпретации выпукло подчеркивается интонационное родство между соседними прелюдиями, что позволяет построить весь опус как цепочку зарисовок, связанных друг с другом на микроуровне интонаций и фраз. В этом аспекте трактовка раскрывает в прелюдиях новые грани.
Новаторский взгляд пианиста заметен и в образной палитре. У Мирослава Култышева эти пьесы предстают как ряд ирреальных, подернутых дымкой прошлого образов, как воспоминание об эмоции, а не прямое переживание ее, как едва уловимые отголоски былого. Прелюдия ля мажор становится не мазуркой, а лишь ее эскизом, а прелюдия до минор звучит как отзвук траурного марша, как далекое эхо давно прошедшего трагического надрыва.
В этом контексте очень убедительно раскрывается финал цикла – ре-минорная прелюдия. Поначалу пианист исполняет ее в духе порывистого рассказа, однако последние стремительные пассажи звучат как резкое и внезапное завершение, разрушающее и опрокидывающее все иллюзии, как пробуждение, возвращающее нас в пустую и лишенную красоты реальность.
Второе отделение было посвящено балладам. Представляется, что в своей интерпретации пианист отталкивался от изначального смысла жанра, его повествовательной природы. В трактовке Мирослава Култышева сочинения предстают перед нами как рассказы о прошлом, скрытые, как и в Прелюдиях, за внешней эмоциональной сдержанностью. Особенно интересно с этой точки зрения прозвучала Первая баллада. Не секрет, что в последние годы это сочинение часто интерпретируется в виртуозном, «листовском» ключе. Сдержанные темпы интерпретации Култышева гармонировали с тонким рубато пианиста и деликатной нюансировкой динамики. Не менее убедительной была и Четвертая баллада, прозвучавшая как своеобразный итог концерта, как растворение в воспоминаниях, уход в небытие и вечное успокоение.
Сдержанность, деликатная скрытность шопеновских образов в интерпретации петербуржца Мирослава Култышева стала, как показалось, внезапным музыкальным отражением легенды Северной Пальмиры, столь важной для нашей культуры. Мистический, туманный город-воспоминание, город-небытие парадоксальным образом возник как мираж в музыке Шопена, явно не испытывавшего симпатий к имперской столице. Петербургские грезы в этот вечер безраздельно властвовали в самом центре Москвы.
