События
Масштабным концертом с участием Уральского филармонического оркестра, Симфонического хора Свердловской филармонии и московского виолончелиста Александра Рамма в Екатеринбурге завершился мини-фестиваль «Мясковский. Диалоги», приуроченный к 140-летию композитора.
Шестую симфонию Николая Яковлевича Мясковского со дня ее премьеры, состоявшейся 4 мая 1924 года в Большом театре под управлением Николая Голованова, сравнивали с Шестой симфонией Петра Ильича Чайковского, прежде всего, по остроте и силе трагедийных образов. Симфония стала откликом Мясковского на его личные трагедии: гибель отца, растерзанного беснующейся революционной толпой, и смерть горячо любимой тети в охваченном голодом зимнем Петрограде. Но, как это часто бывает, внутренне выстраданное превратилось во всеобщее, и в глобальном смысле Шестую симфонию можно считать Реквиемом по ушедшей дореволюционной России. Будучи по природе символистом и одновременно художником эпического склада, в свое монументальное полотно Мясковский вплел множество музыкальных и образных параллелей, хорошо понятных его современникам. Здесь и тема плача, напоминающая знаменитую сцену с Юродивым из «Бориса Годунова» Мусоргского, и суровый раскольничий духовный стих, отсылающий к «Хованщине», и сверкающие переливы челесты и арфы, заставляющие вспомнить «Сказание о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова, и вихревое кружение, почти как в «Поганом плясе» из «Жар-Птицы» Стравинского, а также целый ряд фрагментов, схожих с музыкой Рахманинова и Скрябина. Наконец, один из главных прототипов и вместе с этим антагонистов Шестой Мясковского – Девятая Бетховена, с ее финальным хором. Вместо выраженной у классика радости всеобщего братства и ликования –у русского композитора слышен вселенский плач и сокрушение (цитирование духовного стиха «О расставании души с телом»). В 1940-е годы Мясковский сделал вторую редакцию симфонии, исключив идеологически чуждый советскому режиму хор и распределив его партию среди инструментов, но это не спасло симфонию от недоверия со стороны властей, что вкупе с колоссальными трудностями для исполнителей привело к ее практически полному исчезновению с концертной эстрады.
Уральский академический филармонический оркестр на сегодняшний день, пожалуй, единственный в России коллектив, в репертуаре которого есть Шестая симфония Мясковского. В 2006 году под управлением своего художественного руководителя Дмитрия Лисса уральцы записали диск с этим произведением, вышедший под лейблом Warner Classics, и вот, спустя более десятка лет маэстро Лисс еще раз представил свою интерпретацию этого грандиозного полотна. Остро нервная первая часть, открывающаяся нетипичными для Мясковского рублеными аккордами (по воспоминаниям современников, это почти подтекстовка митинговых выкриков: «Смерть, смерть, смерть врагам революции!»), была сыграна в лихорадочно возбужденном темпе, передающем состояние всеобщего хаоса и энтропии. Дирижер очень точно уловил специфику драматургии симфонии, в основу которой положен принцип расширяющихся кругов. Были обозначены и подчеркнуты все мотивные переклички, образные сопоставления между частями, каждая из которых, по сути, представляет собой отдельную симфоническую картину. Присущая этому произведению яркая образность была решена Дмитрием Лиссом скорее в абстрактно-метафизическом ключе. Если провести аналогию с живописью тех лет, то повествование от Мясковского можно было уподобить скорее композициям Кандинского, нежели многофигурным полотнам Филонова. Кульминацией сочинения и самой запоминающейся его частью стал финал, последовавший после катарсиса третьей части. Процитированные Мясковским французские революционные песни вызывали ассоциации не столько с революционными шествиями, сколько с шумной базарной суетой, изображенной, например, Мусоргским в «Лиможском рынке» из «Картинок с выставки». У Мусоргского кипение жизни прерывается устрашающими унисонами «С мертвыми на мертвом языке», а у Мясковского эйфория завершается пришествием смерти, символически выраженной известной средневековой секвенцией Dies irae. Тема духовного стиха перед тем, как пройти в хоре, появляется сначала у кларнета – и это стало одним из самых пронзительных моментов в исполнении симфонии. Необыкновенно чуткий к проявлениям пафоса, старательно избегавший всякой чрезмерности Мясковский здесь словно дает волю слезам, за которыми следует робкая светлая надежда.
Эту самую надежду и упование можно было услышать и в Виолончельном концерте Мясковского, прозвучавшем в первом отделении. Писавшийся в годы Великой Отечественной войны, завершенный в 1944 году концерт был посвящен Святославу Кнушевицкому, но вскоре стал одним из любимых сочинений Мстислава Ростроповича. В концерте Мясковского, при всем его мастерстве и сложности, нет захватывающего драматизма Шостаковича или величественной монументальности Прокофьева; как от исполнителей, так и от слушателей он требует особого внимания и вдумчивости, но этот труд оказывается сполна вознагражден. Подобно старинному певцу-сказителю солист выстраивает свой диалог с оркестром, с его бесконечной кантиленой. Несмотря на сжатые репетиционные сроки дирижеру Дмитрию Лиссу и виолончелисту Александру Рамму прекрасно удалось настроиться на одну волну. Оркестр мягко обрамлял игру солиста, экспрессивно ведущего свою бесконечную кантилену, извечную песнь о том, что, несмотря на все бури и катаклизмы этого мира, свет обязательно восторжествует над тьмой, а добро одержит победу над силами зла.
