Малер завтрашнего дня

Немецкий философ, социолог и музыковед Теодор Адорно довольно часто обращался в своих статьях к теме производства и слушания классической музыки. Одной из центральных в его теоретическом аппарате стала идея структурного слушания, в которой воплотился образ серьезного ценителя академической музыки, знатока, понимающего тонкости оркестровой игры, меломана, способного по звуковому почерку определить личность маэстро. Этому типу слушателя – разбирающегося в сложных структурах музыкального языка – противопоставлен профанный, типичный слушатель концертных залов. Адорно называет его «эмоциональным», определяя этот тип как любительский, – это интересующийся посетитель концертных залов, который не столько хорошо разбирается в музыкальном материале, сколько может ловко оценить его, подключаясь исключительно эмоционально к тому, что слышит. В данном случае эмоциональное входит в оппозицию к рациональному – что, по мнению Адорно, составляет сущность восприятия музыки. Эмоция, рожденная от прослушивания, закрепляется в нашем сознании и становится ключом к восприятию произведения. С другой стороны, именно понимание музыки порождает в нас сильнейший опыт интеллектуального сопереживания, который становится возможен лишь благодаря внимательному слушанию.

Именно поэтому, например, симфонии Густава Малера невозможно просто слушать. Помимо того, что малеровский адресат элементарно не мог ничем заниматься, кроме как сидеть в концертном зале и погружаться в звуковые миры его произведений, – для него в тот самый момент ничего не существовало, кроме этого конкретного опыта развертывания музыкального текста. Малеру в голову не могло прийти, что его музыку можно будет слушать, к примеру, во время пробежки. Но не будем отвлекаться в сторону технологий и новых опытов слушания. Итак, малеровский слушатель – помимо того, что был внимательным слушателем, – стал слушателем не эмоциональным, а структурным. Его музыка как раз не всегда способна воздействовать эмоционально – там нет запоминающихся мелодий, типичных гармоний, поверхностной образности – вместо всего этого мы имеем сложный мир идей и напластований, заставляющих нас не разглядывать картинки, а как будто прочитывать музыку, обогащаясь ментально. Конечно, это не значит, что каждый, прослушавший сто раз то же Адажиетто из Пятой симфонии, станет сразу умнее. Тут речь скорее об интеллектуальном удовольствии, а еще о возможности выйти за границы эмоционального, поверхностного, ограниченного (без негативных коннотаций).

К 100-летию со дня рождения композитора была издана монография Адорно «Малер. Музыкальная физиогномика», ставшая результатом многолетних исследований творчества Малера. Адорно не раз отмечал (в том числе в своей первой статье о композиторе «Малер сегодня»), что современный слушатель нередко «пробегает» Малера: уделив достаточно времени Бетховену, он спешит к Брамсу, затем сразу к Рихарду Первому и Третьему – Вагнеру и Штраусу. Последний – молодой современник Малера – для него интересен своей мифологией, в которую полностью погружено не только музыкальное наследие, но и сама личность композитора. Малер оказывается в стороне – что неудивительно. Ведь его музыкальный мир – это своего рода попытка выстроить альтернативную реальность, куда выталкивает его сама музыка: не будем забывать, что Малер вплотную подошел к тому моменту в ее истории, когда симфония как музыкальная форма, а романтизм как стиль себя абсолютно исчерпали. Создание новой системы координат – со своими пространственно-временными характеристиками – единственный из возможных тогда вариантов. И Малер его использует.

Именно настойчивое стремление Малера создавать свою музыку из осколков и остатков старого мира, тех кусочков, которые можно подогнать друг к другу, именно эта мрачно-исповедальная черта его стиля, в которой только глухой не услышит намеков на смерть, оставляет многих если не равнодушными, то мало включенными в его музыку. Но одновременно является – в том числе для Адорно – причиной для возвращения к Малеру, причем не только как к музыкально-исторической фигуре, но и как к человеку, которому есть что сказать нам сегодня. Эта откровенность – словно расщепляющийся атом – выделяет неимоверное количество энергии. Адорно пишет: «Подлинное значение Малера заключается в жестокости, благодаря которой он вырвался из того музыкального пространства, что сегодня хочет его забыть». Однако эта «жестокость» вовсе не эмоциональная, а функциональная – это «жестокость» точной сборки, благодаря которой важнейшей становится именно формально-техническая сторона организации его музыки. Поражающая красота высоких энергий, чья физика запечатлена на нотной бумаге.

Но куда уводит нас малеровский текст? Что скрыто за ним? Значение музыки Малера сложно умалить. И главным аргументом – в русле данной проблемы – будет как раз идейный пафос малеровской музыки. Музыку Малера можно помыслить. Малеру удалось добиться от музыкального языка (звучит уже как подвиг) создания не столько образно-эмоционального содержания, сколько идейного – и именно эта линия становится общей для него и того же Бетховена, а позже именно эту линию продолжит за ним Шостакович. Музыка Малера не просто интеллектуальна, она выбрасывает нас из обыденности «комфортной лжи мелкобуржуазного покоя» (Адорно), дарит ощущение разумного единства с заново пересобранным пространством, где нам уже не так тесно. Ее дыхание резонирует с космическими вибрациями, она всеобъемлюща.

Малер прекрасно предвидел в своей музыке конец эпохи – ее декадансно-суицидальные судороги как будто воплотились в его эстетическом жесте, который вобрал в себя все катастрофические ощущения будущего. Малер предложил пространство спасения – для тех, кому предстояло пережить опыт самоуничтожения мира. Это пространство не всегда было безопасным, но Малер – один из тех, кто не боялся вести правдивую риторику, разоблачавшую непреодолимое желание человека снова и снова прибегать к насилию. Как и в 1930 году, когда Адорно особенно настаивал на актуальности Малера, сегодня мы снова приглашены начать путешествие в миры вселенной композитора, где в космическом холоде одиночества и темноте человеческих бед сияют огоньки далеких звезд – именно в ту сторону обращена музыка Малера, в сторону завтрашнего дня, к бесконечности, чью красоту невозможно узреть, но можно услышать.