События
26 мая легендарный музыкант выступил как пианист с сольным концертом в БЗК, посвятив его памяти Дмитрия Башкирова, а на следующий день провел мастер-класс в стенах Московской консерватории. Событие было организовано фондом «Музыкальный Олимп».
Маэстро несколько раз посещал столицу нашей страны, но в XXI веке – исключительно как дирижер. Баренбойма-пианиста Москва ранее слышала единственный раз еще в далеком 1965 году. Неудивительно, что нынешнего приезда публика ожидала с особым трепетом и предвкушением чуда – пожалуй, можно провести параллели с легендарными гастролями Владимира Горовица в 1986 году.
На сольном концерте пианист представил программу из трех последних сонат Бетховена. «Поздние сонаты… Почему нет?» – с присущим ему юмором он объяснил свой выбор журналистам.Главным фактором тем не менее стал юбилейный год Бетховена, широко отмечавшийся по всей Европе. Даниэль Баренбойм приурочил к 250-летию со дня рождения немецкого композитора выход на Deutsche Grammophon полного цикла фортепианных сонат, записанного им уже в пятый раз в своей жизни. Закономерно, что сонаты Бетховена прозвучали и в стенах Большого зала Московской консерватории.
Выбор сочинений заведомо располагал к спокойному, отрешенно-философскому модусу вечера, и те слушатели, которые ожидали явления Баренбойма в облике Зевса Олимпийского за роялем, скорее могли быть разочарованы. Для самого музыканта, исполнившего в разных своих ипостасях практически все сочинения Бетховена, сонаты (наряду с квартетами) – прежде всего дневник композитора, чьи страницы наполнены глубоко личными переживаниями, по отношению к которым прямолинейная и негибкая интерпретация не всегда уместна. В своих интервью пианист часто говорит о произведениях Бетховена как результате напряженной работы феноменального «внутреннего духовного слуха» композитора. Именно в этом русле Баренбойм исполнял Тридцатую, Тридцать первую и Тридцать вторую сонаты. Созерцание преобладало над действием, а состояние погружения в глубины внутреннего слуха не оставляло места для активной борьбы и утверждения идей. Все три сонаты были выстроены как один путь ввысь, в небо, откуда уже неразличимы конкретные, обособленные детали, а важна сама атмосфера. В этих условиях даже драматичная первая часть Тридцать второй сонаты прозвучала лишь как отголосок внешних конфликтов. Неудивительно, что содержательной «высшей точкой» концерта стала знаменитая Ariettaс вариациями – вторая часть этой сонаты, исполненная как безмятежная дорога в вечность, растворение во Вселенной, уход за ту грань, где уже неважны треволнения и суета реальной жизни.
На следующий день в Рахманиновском зале Московской консерватории состоялся мастер-класс Даниэля Баренбойма, вполне закономерно посвященный работе над сонатами Бетховена. Отобранные для участия студенты (Антон Вереницын, Александр Захаров и Алихан Кундухов) сыграли Семнадцатую, Тридцать первую и Тридцать вторую сонаты соответственно. Молодые пианисты представляли разные направления консерваторской фортепианной школы и в целом не попрали честь родной alma mater, но главными героями дня стали, конечно же, не они, а именитый гость, раскрывший себя как обладатель яркого преподавательского дара и фундаментальных познаний. В первую очередь поражала глубина и въедливая детальность работы музыканта с нотным текстом. Любое мельчайшее указание Бетховена для Баренбойма – необходимый ключ к интерпретации, потеря которого непоправимо разрушает весь замысел композитора, прошедший горнило его внутреннего слуха. Динамические и темповые пометки нуждаются в скрупулезном, продолжительном осмыслении, и индивидуальный, субъективный подход к исполняемому возможен лишь после досконального, практически абсолютного знания того, что написано рукой композитора в нотах. В этом аспекте непревзойденным знатоком, конечно же, является сам Баренбойм, едва ли не фотографически помнящий бетховенские указания в тексте и моментально вычленяющий самые незначительные ошибки этого рода у студентов. Не менее важным фактором пианист считает и темповые соотношения тем в сонатах: неточность в этой сфере приводит к грубому нарушению авторской воли.
На пресс-конференции Даниэль Баренбоймособо подчеркнул тот факт, что его предки – родом из России. Таким образом, эта поездка стала своеобразным возвращением к началу, к истокам, необходимым событием на позднем этапе творческой деятельности. Если сравнить насыщенную и яркую жизнь музыканта с романом из русской литературы, то московский концерт представляется эпилогом, на страницах которого нет новых героев и неожиданных поворотов сюжета. В этом контексте глубоко символичным кажется отказ пианиста от бисов после завершения Ариетты Тридцать второй сонаты. Они действительно были бы неуместны, ибо все важное и значимое уже сказано ранее. Остается лишь примиряющее многоточие, не нуждающееся в ярких восклицаниях и отточенных словах.
