События
Уральский театр в этом сезоне устроил фейерверк из оперных премьер – от «Дон Жуана» (Артем Абашев – Марат Гацалов) до грядущей «Иоланты» (также Артем Абашев – Марат Гацалов) и от «Кармен» (Филипп Чижевский – Константин Богомолов) до «Любви к трем апельсинам» (Артем Абашев – Филипп Григорьян). Балет же предложил всего два премьерных вечера, хотя идеологически ситуация та же: надо разрабатывать новую концепцию развития труппы после ухода сильного лидера – прихода новой команды, которой еще надо доказывать, что она сильная. Конечно, для такого неравенства есть тысяча причин, но, мне кажется, одна из важнейших – темперамент худруков. Антон Пимонов, возглавивший в заканчивающемся сезоне пермский балет, вовсе не человек «бури и натиска». Он – терпеливый строитель, и строитель узорчатый, конструкции его сложны, но надежны, и он никуда не спешит. И это дает результаты: случившиеся в декабре «Озорные песни» на музыку Пуленка – первая премьера Пимонова на новом месте – вышли очень удачными. При этом поставлены они были для небольшого ансамбля, теперь же хореограф занял в новом спектакле всю труппу.
Балетов в программе вечера было три, премьер же – две: вставший в центре программы «Когда падал снег» Дагласа Ли давно существует в репертуаре театра. Худрук перед премьерой объяснил прессе выбор именно этой одноактовки для соединений новинок в одну программу: принцип был «белое – черное – белое». То есть сначала залитый светом «Польский бал» из оперы «Иван Сусанин», затем маленький спектакль Дагласа Ли (тьма, печаль, едва различимые фигуры артистов), и, наконец, новая постановка самого Пимонова – «Фортепианный концерт № 5» на музыку Прокофьева, в котором снова торжествует свет.
«Польский акт» посвящен 150-летию Пермского театра оперы и балета: именно с оперы Глинки, прозвучавшей в 1870 году на берегах Камы, отсчитывается официальная история театра. Меж тем, как известно, более краткая история пермского балета тесно связана с историей Мариинского (Кировского) театра – ленинградцы были эвакуированы в Пермь во время войны, выступали на этой сцене, из ленинградской выросла пермская балетная школа. Это родство также не было забыто в юбилейном спектакле: для постановки была выбрана та версия «Польского бала», что сделали в Кировском театре в 1939 году Андрей Лопухов и Сергей Корень – а не версия Ростислава Захарова, сотворенная тогда же в Большом. И опять-таки – для выбора есть множество причин (и родство театров, и биография Пимонова – он учился в АРБ и танцевал в Мариинке), но очень важным мне кажется глубокая интеллигентность петербургской версии.
Огромная картина, отданная Глинкой танцам польского дворянства, естественным образом создавала контраст меж суровостью Руси и изящным польским светом, который – при всем своем обаянии – в этом противостоянии оказывался неправ. Большой в свое время пошел по легкому пути: в танцах тех поляков была заранее заложена насмешка над ними. Да, красивые, щегольски щелкают каблуками, дамам ручки целуют – но все немного карикатурно, все как-то чересчур (мысль «а посмотрим мы на вас в наших болотах» слишком очевидна). В версии Лопухова-Кореня Польский бал – изысканные танцы без всяких карикатур. Дамы высокомерны и нежны одновременно, кавалеры благородны, их лихость усмирена хорошими манерами. Полонез и краковяк, вальс и мазурка – даже быстрые танцы исполняются не слишком торопливо (дирижировал Артем Абашев), на сцене возникает поэма почти призрачного мира. Быть может, он и вовсе – видение? Вот сидят русские деревенские люди, смотрят на красавчиков, что забрели в нашу родную глушь, и гадают – как должны жить господа поляки, чтобы вот так выглядеть и вот так легко пренебрегать чужими жизнями, не похожими на свою? Но скорее всего, этот мир все-таки реальность (несмотря на отчетливо фэнтезийную декорацию, сотворенную Альоной Пикаловой) – просто эти божественно прекрасные люди не знают и не хотят знать о том, что в России они не слишком-то нужны – и поплатятся за это полной мерой. А костромские люди на самом деле не смогут себе и представить вот эту летучую жизнь – и им это тоже обойдется недешево. Всю эту историю, именно такой ее разворот чутко воспроизвели на сцене пермские артисты, с которыми репетировала посланница Мариинки Елена Баженова. В разных составах Польским магнатом были Сергей Крекер и Марат Фадеев, Королевой – неизменно Анастасия Костюк, Королевичами – Генрих Райник и Игорь Король, а в величественном же вальсе сияли Булган Рэнцендорж и Альбина Рангулова.
После мрачноватой вставки «Когда падал снег» зрителям был представлен «Фортепианный концерт № 5» в постановке Антона Пимонова (фортепиано – Алексей Сучков, за пультом вновь стоял Артем Абашев).
Предыдущая работа хореографа с музыкой Прокофьева («Скрипичный концерт № 2», сотворенный в Мариинском театре) принесла ему четыре года назад лауреатство на «Золотой маске». В 2020-м «Brahms party», сделанный в екатеринбургском балете, добавил в биографию еще номинацию. Из-за ковидного года «завис» в Большом уже поставленный одноактный балет «Made in Bolshoi» на музыку Анатолия Королева – театр уже год не может заново собрать программу, заявленную на весну 2020-го. В целом можно сказать, что биография 40-летнего Пимонова уже удалась, сделалась – постановки в Большом и Мариинке, в Перми и Екатеринбурге плюс один балет в Баварии – это несомненный успех. Но гораздо важнее совершенствующийся, вырабатывающийся на ходу, постоянно усложняющийся и при этом становящийся все более тонко – выкованным словарь хореографа, его развивающийся стиль.
Пимонов – неоклассик, присягнувший Джорджу Баланчину, но не копиист, не заглядывающий в глаза гению начетчик, а – ученик, продолжатель. Изначально он хотел поставить балет на другой фортепианный концерт (Александра Черепнина), но когда начал репетиции, понял, что его хореографические идеи не подходят для той музыки. Многие постановщики в наше время решили бы, что тем хуже для музыки – но Пимонов не стал преодолевать материал, он нашел тот концерт, что совпал с его идеями. Альона Пикалова сотворила светлый кабинет, Алексей Хорошев наполнил его сложным, гулким светом, а художник по костюмам Татьяна Ногинова выдала артистам как бы простенькие светлые наряды. Мыслью же балета стало общее движение, возникающее из сложного взаимодействия разных па. Движение вперед, вдаль – образом этого балета может стать не изящный часовой механизм (в XIX веке периодически становившийся символом танца), а старт космического корабля. Но без всяких там взрывов, громов, никому не надо прятаться в укрытие – сложнейшая махина взлетает мелодично, сама в процессе собирается в воздухе из разных частей и отправляется в другую галактику. И пермская балетная труппа в этих простеньких нарядах кажется в этот момент экипажем счастливого звездолета – которому не придется встречаться ни с какими инопланетными монстрами, только лишь открывать прекрасные миры. Композиция вечера складывается: от танцев, за которыми прошлое и война, до танцев, за которыми будущее и свобода.
Важно то, что Пимонов при этом чуть посмеивается. Это важное свойство хореографа, тонкое его умение – он умеет шутить в балете, шутить изящно, и над вековой историей танца и над самим собой, навсегда влюбленным в эту историю. Арабески и кабриоли выполняются по всем правилам балетного словаря, но в какую– то микросекунду хореография будто улыбается нам краешком рта – и снова на лице спектакля серьезное выражение. Это прекрасный метод работы с бессюжетными спектаклями, это несомненно пригодится при постановке спектакля – балетной азбуки, который хореограф обещает выпустить в следующем сезоне. Но в дальнейших его планах – ни много ни мало – полнометражный «Каменный цветок» Прокофьева. Что ж, юмор может пригодиться и там. Во всяком случае, планы выглядят смелыми и весьма интересными для публики.
