Нестареющий наказанный распутник

Теодор Курентзис

Мне очень нравятся постановки Ромео. Я хорошо знаком с его творчеством, и меня восхищает его взгляд на вещи, его умение анализировать ситуации. Он видит детали, которые мы обычно не замечаем. Он способен разглядеть в общей картине то, что там всегда присутствовало, но никому прежде не хватало интуиции, чтобы на этом акцентировать внимание. Я бы сказал, что Ромео вносит в «Дон Жуана» подлинную аллегорию, которая превращает эту драму в нечто опасное и очень важное.

Необходимо понимать, что «Дон Жуан» – самая сложная опера с точки зрения постановки, ведь существует более сотни ее сценических трактовок. Я смотрел «Дон Жуана» как зритель множество раз, и как постановщик ощутил всю сложность задачи не по части исполнения, а именно режиссерского воплощения. И сложность исходит из того, что, когда Моцарт писал «Дон Жуана», он вложил все необходимое в партитуру – в ней уже присутствуют все элементы постановки, поэтому так непросто привнести какие-то новые психологические оттенки в эту оперу так, чтобы это не вызывало противоречия. Должен признаться, что впервые встретил человека, чей взгляд совпадает с моцартовскими идеями. Это совершенно новый взгляд, который, впрочем, не идет вразрез с замыслом композитора. Многие современные режиссеры специально меняют драматургию произведения, претендуя на оригинальность, но в случае «Дон Жуана» Кастеллуччи это трактовка, полностью отвечающая авторской идее. В то же время он подчеркивает то истинное, что всегда было в этой опере и долгое время оставалось незамеченным. Поэтому для меня это честь – работать над «Дон Жуаном» с Ромео Кастеллуччи.

Либретто «Дон Жуана» было написано за несколько лет до Французской революции. Маркиз де Сад тогда создал жанр порнографической драмы, яростно отрицающей идеи Просвещения, – это «Жюстина, или Несчастная судьба добродетели», «Философия в будуаре», «Жюльетта, или Успехи порока». И хотя Да Понте, конечно, не был напрямую связан с этим периодом в литературе, тем не менее мы слышим отголоски революционной атмосферы того времени. В свою очередь, Моцарт старается найти правильную дистанцию во всем, что касается драмы и либретто, – это как если вы хотите что-то прочитать, то вам нужно найти нужную дистанцию с текстом:если вы будете от него слишком далеко или если он будет перед самым носом, то прочитать будет невозможно. Я думаю, что в этом и есть ключ к драме «Дон Жуан». Для Моцарта не существует всех этих псевдоморальных норм, которым призван следовать идеальный представитель эпохи Просвещения. Моцарт ставит перед нами вопрос, даже не пытаясь найти на него ответ. Он просто хочет подчеркнуть этот вопрос. В чем он состоит? Уверен ли ты в том, что все ценности в твоей жизни – искренние? Уверен ли ты в том, что перед тобой плохой человек? Уверен ли ты в том, что ты сам – хороший человек? «Уверен ли ты?..» – как раз тот самый вопрос, который подталкивает нас к дальнейшим размышлениям.

По сути, история Дон Жуана в этой опере начинается с изнасилования: он убивает старика, он изменяет женщине, но ценность в его жизни – любовь. В какой-то момент он говорит: «Все это ради любви». Ради любви он готов пойти на преступление, и ничто не может его остановить. По другую сторону баррикад – люди, для которых ценностями являются дружба, забота, честность. Таким образом, мы видим представителей двух «лагерей»: с одной стороны – человек, который аморален по критериям эпохи Просвещения и за свои грехи, конечно же, должен отправиться в ад; с другой стороны – человек благодетельный, которому, напротив, уготовано место в раю. Получается библейская история с вертикалью «рай – ад». По сути, это некое подобие «Божественной комедии» Данте, выполненное в форме забавной аллегорической драмы с элементами черного юмора.

Моцарт выбирает такую дистанцию, что во время прослушивания оперы вы невольно симпатизируете Дон Жуану, хотя, скажем честно, Моцарт пишет для него не лучшие арии. Две самые красивые арии он отдает возлюбленному Донны Анны – Дону Оттавио. Дон Жуан не самый яркий персонаж, но вы будете ему сопереживать, потому что он поступает так, как того в тайне жаждет человеческое эго, но не может себе позволить из-за моральных устоев. Дон Жуан делает то, чего мы не можем себе позволить, и именно поэтому он должен быть осужден. Мы должны ненавидеть и порицать того, кто поступает таким образом. Вот в какую игру играет с нами Моцарт. А другой персонаж – Дон Оттавио, который поступает как благородный человек, довольно быстро становится для нас скучным. Мне кажется, Дон Оттавио в нашей постановке – лучший из тех, что мне доводилось слышать, но даже превосходное пение и великолепная актерская игра не могут изменить наше восприятие этого персонажа. Он отражает все главные ценности нашей жизни, в то время как Дон Жуан – это протест, который мы подавляем в себе.

Моцарт также создает три женских архетипа и с их помощью исследует происходящее с Дон Жуаном с точки зрения химии, физиологии. В результате мы вновь упираемся в вертикаль «рай – ад». Думаю, именно эту идею Моцарт предлагает нашему вниманию с выбранной им дистанции.

Что касается редакции «Дон Жуана», то если мы верны одной версии, то предаем все остальные. Я считаю, что невозможно обойтись без варианта, сделанного Моцартом для исполнения в Праге. Финальная его часть с псевдоморалью настолько цинична и поэтому так необходима, в ней есть грустная ностальгическая красота – пусть мы ненавидим Дон Жуана, но мы помним его времена. Греческий поэт Кавафис говорил: «Мы сражались с варварами и боялись их нашествия, но затем нам сказали, что нашествия не будет, потому что варваров не существует. Какая жалость! Варвары были отличным решением наших проблем». Здесь мы видим нечто подобное. Дон Жуан – на самом деле символ, и мы должны его воспринимать именно так: как символ наших скрытых влечений, той оргазмической революционной силы, которая постоянно подавляется нами. По этой причине, как мне кажется, «Дон Жуан» так популярен и всегда звучит современно. Кажется, будто бы эта опера написана не более пяти лет назад.

Ромео Кастеллуччи

В нашем спектакле участвуют сто пятьдесят женщин Зальцбурга. Это очень впечатляет. Я как-то задал себе вопрос: что бы произошло, если бы все женщины, попавшие в список Дон Жуана, возникли на сцене во плоти? Все они олицетворяют собой сферу желания. За этим стоит целая философия. Каждая из этих женщин не более чем очередной номер в списке побед Дон Жуана, они просто вещи, и с ними обращаются соответствующим образом. И Дон Жуан относится так не только к женщинам, но вообще ко всем людям вне зависимости от пола. Поэтому, по моему мнению, Дон Жуан представляет собой законченный образец одиночества в чистом виде. И когда его одиночество в некотором роде сталкивается со всеми женщинами из его собственного каталога, они перестают быть просто обезличенными существами с разным цветом волос, но становятся настоящими людьми, со своими именами и биографиями. Теперь за ними возникает элемент реальности, и, что важно, Дон Жуан это разрушает, дробит, привносит хаос и беспорядок. Как Теодор уже сказал, нам нужны эти хаос и разрушения.

Я очень рад, что нам удалось привлечь к постановке зальцбургских женщин – это абсолютно фантастический, непосредственный контакт с этим городом. Все они – непрофессиональные актрисы или танцовщицы, но благодаря им в спектакль торжественно проникла окружающая нас действительность, они привнесли на сцену настоящую жизнь. Они проделали отличную работу, и это очень трогательно.