События
«Какой прекрасный этот день….», – мурлыкал со сцены румяный и сдобный месье Трике. И не поспорить – день и в самом деле был прекрасным. Больше того – историческим. Всякое повидали на своем веку стены Троице-Сергиевой лавры, но вот Оперу (в данном случае именно в таком написании) они возле себя видели и слышали впервые. И играли не эпически-былинного «Князя Игоря». Не монументальную «Жизнь за царя». Не могучую музыкальную драму об упокоившемся за этими же лаврскими стенами Борисе Годунове. А самого что ни на есть лиричнейшего, камерного, уютного, «акварельного» «Евгения Онегина» в исполнении солистов «Геликон-оперы». «Онегина», продолжившего прерванный в минувшем году по понятным причинам цикл «Русская опера у стен монастыря».
В этом случае не просто монастыря, а главной святыни отечественного православия, чьи отцы и столпы относились к опере и к театру вообще не слишком, мягко говоря, дружелюбно. «Театр – капище диавола», – любил повторять преподобный Иоанн Кронштадтский, и подобных высказываний можно отыскать немало. Между тем даже по высушенным до предела строкам официальных житий легко догадаться о том, что страстей под черными рясами великих святителей незримо для мира пылало и гасло столько страстей, что на десять опер хватило бы… И при вражде к театру как-то упускалось из виду, что одним из предтеч русской оперы был как раз автор «Четьих Миней» преподобный Димитрий Ростовский, чья «Рождественская драма» и сегодня с большим успехом идет на Камерной сцене Большого театра.
И сам факт появления оперного спектакля на Красногорской площади Сергиева Посада (в прежние времена сказали бы «на Маковце»), прямо у памятника преподобному Сергию – говорит о том, что Русская православная церковь умеет не держаться за догматический канон, а прислушиваться к тем голосам, что звучат в обществе в начале нового тысячелетия. А «Онегин», в котором искренне верующая и не позволяющая себе обернуться Анной Карениной Татьяна Ларина преодолевает очень сильное искушение, вполне вписывается в рамки христианской морали.
Знаменательно первое явление оперы на Маковце и тем, что перед зрителями предстал совсем не тот «Евгений Онегин», который идет сегодня на геликоновской сцене. Он считается воссозданием легендарного спектакля, поставленного в 1922 году Станиславским в собственном доме. Да-да, тот самый предельно лаконичный спектакль с четырьмя колоннами, который так и не удосужился сберечь музыкальный театр, носящий имя великого реформатора сцены.
А для представления в Дмитрове, Серпухове и Сергиевом Посаде из театральных запасников был извлечен другой «Онегин» – поставленный Дмитрием Бертманом в 1997 году. Спектакль тот был уязвлен немалым количеством критических стрел (едва ли не больше всех досталось вывозимому в инвалидном кресле сугубо штатскому князю Гремину). Однако ж время, как известно, острые углы сглаживает… Нынешним вариантом бертмановского спектакля дирижирует не слишком отличающийся по возрасту от героев оперы Филипп Селиванов, и это обстоятельство внесло в знакомую до последней ноты всякому меломану партитуру множество неожиданных красок и оттенков. Внес свой импульс в общую энергетику спектакля и пылкий юный Ленский дебютанта «Геликона» Сергея Абабкина. Хотя, на мой взгляд, в финале ларинского бала он был не в меру суетлив…
Старый «Онегин» заиграл по-новому и благодаря новым техническим средствам, которыми оснастили постановки open air. Речь идет о новой гарнитуре, без которой, хотим мы этого или нет, оперу на открытом воздухе представить сложно. Миниатюрные усилители звука на солистах были практически незаметны – если не считать небольшого казуса с очень темпераментным Онегиным Максима Перебейноса, который в финале оказался опутанным, как легендарный Лаокоон, проводом от этой самой новейшей гарнитуры… Впрочем, к чести артиста, на качестве исполнения это никак не сказалось.
Главной же технической новинкой оказались установленные по краям сцены большие светодиодные экраны, позволявшие даже зрителям последних рядов видеть самый что ни на есть крупный план. Каковые в большей мере пошли на пользу исполнителям второго плана, позволив вполне оценить и сивилльскую величавость всеведущей няни – Ларисы Костюк, и полные нерастраченной страсти глаза Лариной – Екатерины Облезовой, и почти карнавальный«прикид» того же месье Трике – Дмитрия Пономарёва, и равнодушно-свинцовый взор Зарецкого – Сергея Топтыгина… И, конечно же, разглядеть почти каждого из артистов геликоновского хора, каждый из которых – яркая индивидуальность.
Фактически второе дыхание открылось и у поддерживаемого Московской епархией и Министерством культуры Московской области проекта «Русская опера у стен монастыря». Благодаря как техническим новинкам, так и расширению его географии. Что же дальше? Глядя на благословляющего публику Сергия Радонежского, не худо было бы и помечтать о дальнейших перспективах подмосковной оперы open air.
О том, как недурно было бы организовать – хотя бы в формате semi stage – исполнение «Войны и мира» у стен Спасо-Бородинского монастыря. Или сыграть «Царскую невесту» на родине ее героини Любаши – в Кашире, в стенах Белопесоцкого монастыря. Или ту же «Царскую» прямо там, где происходит ее действие, – в Александровской слободе. Но это, в прямом и переносном смысле слова говоря, уже совсем другая епархия.
