Поляризуя контрасты

Евгения Кривицкая, главный редактор журнала «Музыкальная жизнь»

Сочинения Алексея Ретинского – уже не в первый раз в программах Теодора Курентзиса. Он, можно сказать, как Сергей Дягилев, открыл нашей публике этого талантливого композитора, сделал его модным, пригласил стать резидентом в Доме Радио и переехать из Австрии на ПМЖ в Петербург. И Ретинскому пока удается соответствовать дягилевской формуле «Удиви меня». «Анафора», как заявлено в буклете, написана для оркестра, по составу аналогичного Пятой симфонии Малера. Возможно, речь идет о количественном составе, но качественно, по инструментарию, он абсолютно индивидуален. Пила, водяные свистульки, чьи соловьиные рулады в конце превратились в неистовый птичий гомон, семантрон (деревянная доска, подвешенная на железной стойке) – все это только Малеру могло бы присниться. Анафора – это некое таинство, которое каждый сидящий в зале должен прочувствовать по-своему. Для кого-то это дыхание космоса, иному мог почудиться зов моря, шорохи в пустыне – звуковой материал давал богатую пищу для воображения. При этом внутри угадывался четкий каркас формы: несколько волн, кульминация, репризное возвращение начальной секции и заход на новый виток развития. Пьеса интересная и даже захватывающая своими перепадами динамики и тембров от еле слышных шорохов до дикого буйства тутти.

Антракт между «Анафорой» и Пятой Малера был необходим прежде всего с технической  стороны: требовалась перестановка стульев, ударных. Но вынужденная пауза не изгладила сильного впечатления от музыки Ретинского, который в каком-то смысле даже выиграл у Малера в цельности композиции и компактности реализации своих идей. Циклопическая постройка малеровской вселенной, движение из глубин кругов ада к божественному апофеозу дались непросто: образы наслаивались, эпизоды членились внутри, не желая складываться в единый пазл. Следуя идее поляризации контрастов, в первых двух частях Теодор Курентзис предельно обострил эмоции, доводя напряжение до градуса истерики либо переходя на еле слышимые, трогательные в своей обреченности пианиссимо. Непосвященная когорта слушателей, коих было немало, пыталась аплодировать после каждой части, искренне сопереживая усилиям дирижера и оркестрантов. Посвященная аудитория ожидала легендарного Adagietto, которое является в этой симфонии моментом истины. В звучании musicAeterna совсем не было слезливой сентиментальности и романтической чувственности: к этому моменту все слезы иссякли, страсти оказались пережитыми, и этот переход от земного к небесному совершался наощупь, как будто мир дробился на атомы и молекулы. И когда затем отзвучали триумфальные фанфары медных в финале, вспомнились строчки Бориса Пастернака: «Смерть можно будет побороть Усильем Воскресенья» – не об этом ли нам хотели сказать Малер и Курентзис?..

Марина Гайкович, заведующая отделом «Культура» «Независимой газеты»

Новые пьесы для большого состава оркестра – а здесь он огромный, так как ориентирован на малеровскую Пятую (да еще и с дополнительными инструментами) – в нынешние времена явление редчайшее. Тем более что с точки зрения владения оркестром выполнена «Анафора», на мой взгляд, безупречно. В ткань пьесы хочется вслушиваться, погружаться в ее звуковую среду. Микротоны, «окутывающие» ламентозные интонации (условной) темы, мотива, (любопытно, что малая секунда становится здесь большим интервалом), создают среду ранимую, чувствительную: воздушности, ирреальности добавляет тембр вотерфона, свистулек и включение инструмента из группы струнно-щипковых (мандолины?). Постепенно, волнами, через возвращение к исходной точке развертывается повествование – или, точнее сказать, движение, ибо откровенного нарратива или программности здесь не чувствуется – пока, наконец, не наступит кульминация. Загудит низкая медь, затаенные слезы вырвутся наружу – и пантеистическая картина обернется Днем гнева, где «чириканье» tutti превратится в вопль, на фоне которого чеканно и страшно в идеальной акустике Большого зала консерватории будет звучать речитатив трех семантронов – подвешенных на опоры деревянных балок, по которым ударяют молотками.

Как пишет Алексей Ретинский, кроме соста­ва оркестра ничто с Пятой симфонией Мал­ера пьесу не связыва­ет. Но в интерпретац­ии Теодора Курентзи­са и musicAeterna в гигантском (не столько по объему стр­аниц, сколько по объ­ему чувств –  противоречивых, сбивающих друг друга, друг друга перебивающих) полотне малеровской симфонии так отчетлив был стык лирического и траурного, что все же эта общность проявилась. Возможно, на такое прочтение Пятой симфонии Мале­ра как раз и настраивала «Анафора» Рети­нского.

Юлия Чечикова, заместитель главного редактора журнала «Музыкальная жизнь»

«Если вы слушаете любую из симфоний Густава Малера в концертном зале, а затем делаете то же самое в поле, под открытым небом, лежа в наушниках, то у вас возникают совершенно иные ощущения», – сказал как-то Курентзис. Тем самым он указал на то, что относится к процессу прослушивания музыки как к чему-то интимному. Трудно с ним не согласиться. Существует музыка, которой не хочется ни с кем делиться просто потому, что малейший внешний раздражитель способен вырвать тебя из состояния ее восприятия. Симфонии Малера – тот случай, когда от слушателя требуется предельная концентрация, открытость, абсолютная вовлеченность. Раньше организаторы концертов Курентзиса прибегали к радикальным мерам, отбирая гаджеты у публики. Кто-то находил подобные действия вопиющими, но если вспомнить примеры из истории, то сам Малер на посту руководителя Венской оперы боролся за дисциплину в зале. В этот раз посетителей БЗК никто не принуждал расставаться на время концерта с мобильниками, и, вероятно, напрасно: гаджеты то и дело норовили выпасть из рук и дополнить выбранные дирижером партитуры неуместными звуковыми эффектами.

Программу концерта в том виде, в котором она была заявлена – оптимистичная Пятая симфония Малера и «Анафора» композитора-резидента санкт-петербургского Дома Радио Алексея Ретинского, – можно было бы исполнять без перерыва единым блоком, однако Курентзис решил развести сочинения по двум отделениям, и в этом видится стремление избежать ложных оценок: новая оркестровая пьеса Ретинского – не современный пролог к симфонии Малера, а самостоятельное композиторское высказывание, правда, вдохновленное малеровским наследием. Двадцатиминутная «Анафора» написана для состава оркестра, идентичного малеровской Пятой, с той поправкой, что в него введены такие специфические инструменты, как, к примеру, деревянная доска – ручной семантрон (на христианском Востоке удары в него призывают к богослужению).

Возможно, Ретинский не из тех бунтарей, которые стремятся разрушить систему и противопоставить ей некую безумную идею, но тем не менее он хорошо знает сильные стороны своей композиторской техники, что позволяет ему работать со сложной драматургией музыкально-психологических образов, сплетенных в единую фактурную нить. Философская составляющая для него важна не меньше, чем использование ярких звуковых метафор – будь то продолжительное соло на трех семантронах или имитирующие птичьи голоса глиняные свистульки, словно взрывающие оркестр изнутри.

После паузы музыканты musicAeterna вернулись на сцену, чтобы исполнить самую популярную партитуру Малера – Пятую симфонию. Обращаясь к ней, Курентзис, конечно, учитывает общее настроение последовавшего за Пятой опуса: пессимистичная, предвосхищающая катастрофы XX века Шестая, с ее яростно ожесточенной борьбой, жестко артикулированным ритмом в начале и шокирующей, невыносимо реалистичной трагической развязкой, – как стремительный полет в бездну. В Пятой тоже есть противоборство, ложные победы, обманутые надежды и горькие разочарования – тоже очень подходящий темпераменту Курентзиса материал, но финал ее устремлен к безудержной радости. Бетховенскую идею движения от тьмы к свету Курентзис в Пятой Малера подвергает сомнению: перманентно ли счастье, которого достиг герой? Следуя по прочерченной Малером траектории от скорби к триумфу, дирижер любуется красотой меланхолического чувства, подлинным выражением которого становится Adagietto. Вместо экспрессивности, обнаженной страсти здесь – исповедальность, вместо намеренных преувеличений – игра sotto voce. Если это и признание в любви, то полушепотом, за несколько мгновений до рассвета. Курентзис предпочел не экспериментировать с темпом этой части, а выбрал оптимальный вариант, наиболее подходящий для песни без слов, которой, по сути, и является Адажиетто. Курентзис сам занимался пением, и этот бесценный опыт помогает ему в работе с подобным материалом.

Недоброжелатели Курентзиса любят рассуждать о том, что он способен вывернуть наизнанку любое сочинение. На самом деле, парадокс в том, что даже когда он идет более традиционным путем, чем от него ожидают, эффект от исполнения не меняется – оно захватывает и держит в напряжении до того момента, когда маэстро опустит руку и разрешит раздаться аплодисментам.

Ольга Русанова, музыкальный обозреватель «Радио России»

Теодор Курентзис каждый раз чем-нибудь да удивит. В этот приезд в Москву – новой придумкой: «резиденцией» – большими гастролями с нетривиальной афишей: мастер-классы, дискуссии, кинопросмотр… И все же главный манок для публики – концерты с участием самого маэстро. Малер vs Ретинский – интересное сопоставление: Малера Курентзис любит и играет много, Алексея Ретинского тоже: с 2020 года Алексей – резидент-композитор musicAeterna, и лично мне (как и многим другим) именно Теодор открыл его имя.

Непостижимым образом начали не в хронологическом порядке, а, наоборот, с Ретинского. По сравнению с громадной (час десять, если не больше) симфонией, «Анафора» – куда более лаконичное сочинение, укладывающееся в полчаса, но с «малеровским» оркестровым размахом и даже добавленными инструментами вроде свистулек (их более ста – свистят все музыканты оркестра) и семантронов (больших досок, которые используются в монастырях и церквях Греции и Румынии как колокола, зазывающие паству). Я сидела и думала о том, что сегодня редко композиторы, особенно молодые, пишут для большого оркестра, куда охотнее и чаще работают с камерными составами. А «Анафора» – словно разбушевавшаяся звуковая стихия, переливающаяся яркими красками. Слушать безумно интересно. Тот случай, когда захотелось немедленно, прямо в антракте, найти и «допросить» автора. На вопрос, как он мыслил «диалог» с Пятой симфонией, Алексей честно ответил: «Никак. Лучшее, что тут можно сделать, – максимально абстрагироваться от такого соседства. Потому что это как скульптору заказать работу, которая будет стоять рядом со скульптурой Микеланджело». Действительно, «Анафора» ни тематически, ни структурно, ни идеологически не перекликается с Малером, но сама мощь оркестровой ткани, конечно, напоминает о предшественнике.

Мировая премьера Ретинского, на мой взгляд, «перетянула одеяло на себя» и оказалась кульминацией концерта. В этом контексте знакомый до боли хрестоматийный Малер, темпераментно исполненный во втором отделении, показался длинным послесловием к «Анафоре». Вот если бы переставить произведения местами, драматургия получилась бы более логичной, как мне кажется. Но и в этом случае смысловым акцентом стала бы «Анафора». Ключ к ее разгадке композитор определил так: «Меня давно интересует, как оркестр “распирает” изнутри, и он выходит в некое неконвенциональное пространство. Уже ничто не контролируемо, “поезд сходит с рельсов”. Это первое такое мое сочинение». И, дай бог, не последнее.