Конструктивистские «Апельсины»

Уже не первый год «Апельсины» появляются в программе фестиваля «Видеть музыку». Секрет популярности этой оперы – в доступности ее сюжета и гибкости интерпретации. Каждая версия предоставляет постановочной группе возможность развернуть свои самые безумные фантазии, пользуясь условностью жанра.

«Любовь к трем апельсинам» впервые появилась на самарской сцене в 2019 году. Режиссер-постановщик Наталья Дыченко создала добротно-образцовый спектакль: в отличие от своих коллег в Перми она отказалась переосмысливать либретто, в свое время переложенное Мейерхольдом по сатирической пьесе Гоцци. Объектом высмеивания изначально послужили популярные в то время итальянские драматурги Гольдони и Кьяри, чьи персоны отражены в образах Челия и Фаты Морганы с их «мартеллианскими стихами» и выспренними метафорами. У постановщиков этой оперы со временем сложилась тенденция осовременивать сюжет и подгонять юмор под текущие реалии. Однако самарская постановка сделана без учета этого дополнительного контекста. На сцене – яркое карнавальное действие, как говорил Прокофьев, просто «веселый спектакль».

В глазах пестрит от обилия костюмов в стиле конструктивизма – с широкими штанами, всевозможными геометрическими фигурами и разноцветными вставками (работа художника по костюмам Натальи Земалиндиновой). Красно-белые наряды придворных контрастируют с фиолетовой мантией Фаты Морганы и платьями трех принцесс – желтым, зеленым и, конечно, оранжевым. Советскую эстетику двадцатых годов продолжают балетные сцены с участием физкультурниц и пловчих в купальных шапочках, марширующих по сцене и выстраивающих сложные акробатические пирамиды (заслуга хореографа-постановщика Павла Самохвалова). Декорации также отсылают к конструктивизму и супрематизму (художник-постановщик Елена Соловьева). Везде в оформлении видны перекрещивающиеся прямые линии, круги, треугольники… Герои беседуют на фоне черных занавесей мини-сцены, оформленных как Черный квадрат Малевича, а многоярусное сооружение в глубине сцены в начале первого действия напоминает о конструктивистской архитектуре.

Обычно в роли Принца выступали ведущие солисты Самарского театра, но буквально накануне спектакля пришлось ввести московского певца Максима Дорофеева, уже исполнявшего эту роль в Театре Сац. Как кажется, его реалистичная трактовка образа не совсем вписывалась в общую картину: меланхолия и грусть в начале оперы по темпераменту удались ему лучше, чем счастье и героика в конце. На его фоне гораздо более выгодно смотрелся озорной проказник Труффальдино (Анатолий Невдах, получивший премию «Онегин» за эту роль). В образе Короля Треф (легенда самарской сцены Андрей Антонов) чувствовалась статность и величие; его глубокий басовый тембр и превосходная дикция выделяли образ, напоминая о старой певческой школе. Пара противостоящих колдовских фигур – Маг Челий (Георгий Шагалов) и Фата Моргана (Татьяна Ларина) составили достойную оппозицию друг другу. Хотя, конечно, странно, что Фату Моргану не стали загримировывать под старушку – ведь тогда непонятно, с чего Принц смеется, когда ее выгоняют. Хорошую пластику и взаимодействие в дуэте продемонстрировали первый министр Леандр (Василий Святкин) и Принцесса Клариче (Наталья Фризе). Наверное, больше всего публике запомнилась устрашающая Кухарка (Ренат Латыпов), зловеще нахмурившая лицо и угрожающая массивной ложкой – эта сцена спустя почти сто лет не устает смешить зрителей. Наиболее «живые» и эмоциональные моменты пришлись на долю трех принцесс – Линетты (Анастасия Вечёркина), Николетты (Елена Марченко) и будущей жены Принца Нинетты (Анастасия Лапа). Их мольбы о помощи резко контрастировали с прочей буффонадой и были наполнены искренним переживанием.

Со сложнейшей прокофьевской партитурой все – и певцы, и оркестр под управлением Евгения Хохлова – по большей части справились. Отдельно можно похвалить валторнистов за стабильность и отсутствие киксов в теме Короля. Не повезло только знаменитому Маршу, в котором солист-трубач часто отставал от сопровождения. Также, возможно, стоило повторить Марш на финальных поклонах – эта музыка сама собой просится, чтобы как-то оживить этот достаточно стандартизированный процесс.