События
Год от года желающих попасть на выступления пианиста все больше. А с тех пор как появилась возможность покупать билеты онлайн, среди москвичей стало модно раз в году предпринимать культпоход «на Соколова». Вследствие чего цены на билеты задрались так, что иногда дешевле съездить в Хельсинки или Берлин. Тем более что, по заведенному обычаю, Соколов играет одни и те же сочинения на протяжении всего полугодового обширного тура по Европе.
В этом году программа вечера составилась из трех сонат Гайдна – соль минор, си минор и до-диез минор, сыгранных без перерыва, как некий мегацикл, в первом отделении. И четырех экспромтов Шуберта ор. 142 – во втором.
На первый взгляд, в этом сопоставлении – Гайдн – Шуберт – не просматривалось драматургической цельности, которая с очевидностью присутствовала в программе прошлого года, почти сплошь выдержанной в до миноре. Но единство в ней, как выяснилось, все-таки было; и не только потому что и Гайдн, и Шуберт принадлежат австро-немецкой культуре. А потому что все сочинения объединял меланхолический тон, которым было проникнуто исполнение. И какая-то особенная отрешенность: казалось, Соколов окончательно ушел в себя, и там, глубоко, в его душе происходит какая-то важная и тайная работа.
Пианист отобрал для своего выступления только минорные сонаты; при том, что мажорных у Гайдна намного больше. И сыграл их невесомым, ажурным и сухим звуком: так играют Скарлатти, а не Гайдна. И эта сознательная архаизация, стилистическая перверсия говорила о многом; неожиданная рифма возникла позже, когда настало время «бисов», – и Соколов почти с таким же звукоизвлечением сыграл пьесы Рамо.
В соль-минорной сонате Гайдна только две части: в нее не заложен привычный тональный контраст мажора-минора, и в этом смысле она абсолютно нетипична для трехчастной модели гайдновского сонатного цикла. Скорее уж напоминает «Неоконченную симфонию» Шуберта – и тут возникла вторая рифма, с шубертовскими экспромтами.
Соль минор с самого начала задал сумеречный настрой. Нервно, осторожно вступила тема главной партии: колкая, прерывистая и вместе с тем застенчиво нежная. В элегическом Allegretto второй части томительные интонации «вздоха», кружевные группетто и трели сплетались в изящный и затейливый рисунок. Суровая мерная поступь крайних частей си-минорной сонаты усугубила основное настроение. И даже среднюю часть 47-й сонаты, выдержанную в темпе и жанре пасторально-наивного менуэта, Соколов умудрился сыграть так, что в ровный свет си мажора, казалось, проникла печаль. То было воспоминание об утраченном рае; о радости, которая ушла и более не вернется.
Это поразительно: как просто и вместе с тем глубоко Соколов умеет размышлять о сущностных вещах. Он не ведет разговор с залом; лишь позволяет присутствовать при сокровенном диалоге с самим собой.
Сущностные метафизические размышления пианист продолжил на материале экспромтов Шуберта: все о том же, о бренности и хрупкости бытия. Первый, фа-минорный, органично продолжил гайдновский дискурс: пунктирный ритм, прозрачность фактуры, цепкое звукоизвлечение. В этом сходстве восстанавливалась связь времен и эпох. «Ах, мой милый Августин, все прошло, все!» – почему-то всплыла в памяти грустная детская песенка. Эта строчка могла бы стать эпиграфом к концерту, завершившемуся, как обычно, каскадом бисов: особо отметим летучий и бесплотный ля-бемоль-минорный экспромт и грациозную «Венгерскую мелодию» Шуберта, две пьесы Рамо и Мазурку Шопена.
