Релизы
Российский пианист Николай Медведев выпустил дебютный альбом – взвешенный по программе, убедительный в плане интерпретаций, но вместе с тем провоцирующий на полемику. Пожалуй, с альбомом он припозднился: сегодня на его счету престижные европейские конкурсы, он много концертирует и уже ведет собственный класс в Гнесинской академии. Буквально в каждом произведении, записанном на диске, чувствуется желание музыканта высказаться максимально полномасштабно, что не всегда соответствует жанру: допустим, в некоторых музыкальных «моментах» Рахманинова. Впрочем, подобное замечание не содержит намеков на пресловутые «проблемы со вкусом». Николай интересный, не только думающий, но и знающий пианист.
Программа альбома целиком составлена из русской музыки. Очень смелая заявка на конкретную специализацию оказалась оправданной, «русскость» в его исполнительской манере сразу слышна благодаря основательности каждого штриха, нежеманному лиризму и философскому подходу к интерпретации. «Именно под музыку Чайковского я лил первые страстные слезы, – рассказывает Николай, – Рахманинов приводил в восторг мои юношеские мурашки, а не проходящее увлечение Метнером храню с первого курса училища».
Честно признаться, слушая сначала Музыкальные моменты Рахманинова и Сонату Метнера op. 22, формируются примерно такие выводы: все сыграно очень технично, музыкально, идеальное воплощение авторского текста с точки зрения его метроритмической организации, дан впечатляющий спектр эмоций, но абсолютно не считывается генеральная идея. Хотя всегда есть ощущение целого: с учетом «импровизационной» драматургии сложнейшая одночастная соната Метнера, гениально выстроенная по форме, слушается с неподдельным азартом.
Относительно миниатюр Рахманинова – поначалу с пианистом хочется спорить почти в каждом такте. К примеру, в первом номере «текучесть» фактуры кажется чуть искусственной, но пианист очень тонко избегает акцентирования сильных долей, колоритно подчеркивая каждую смену гармоний. Знаменитый третий «момент» звучит непривычно суетливо: нет уверенности об уместности этой семантики, но в контексте общей трактовки цикла складывается ощущение, что такой вариант был единственно возможным.
Когда начинаешь слушать Большую сонату Чайковского, все обсуждаемые нюансы теряют значение. В первых двух произведениях были ощутимы стилистические влияния Флиера, Гилельса, Софроницкого, Моисеевича, Вирсаладзе, Луганского – это вполне естественно. Но Большую сонату Николай сделал так, что сравнивать его с кем-то просто невозможно. Более того, музыка становится «своей» не только для исполнителя, но и для слушателя – редкая удача для музыканта.
Думается, что именно ради таких «полемик» и существует искусство: хочется думать, анализировать, сопереживать. Сегодня мало кто так играет и размышляет.
