Сдвиг по фазе

Хельмут Лахенман придумал конкретную инструментальную музыку. Он авангардист второго призыва, поскольку учился у авангардиста первого призыва Луиджи Ноно.

Стив Райх придумал репетитивный минимализм. Он минималист первого призыва, наряду с Терри Райли (ему 86, родился в 1935-м) и Филипом Глассом (ему 84, родился в 1937-м).

Трудно рассказать о Райхе отдельно от этих других двоих. Для нас печальное отличие – Райх ни разу не был в России, хотя исколесил со своим ансамблем почти весь мир и выступал, к примеру, в Варшаве.

Терри Райли ведь был в России, играл в Культурном центре ДОМ, а также в Малом зале консерватории, по приглашению Николая Дмитриева. Я пришел в ДОМ с приятелем, немецким скрипачом. Дмитриев увидел футляр и сказал: «Скрипач? Садись на сцену. Будешь выступать с самим Терри Райли. Гонорар – кружка пива». Играли то самое In C.

Конечно, Терри Райли везде уважают за многие произведения, но именно в In С на него снизошло эпохальное озарение, благодаря которому он создал шедевр, похожий по значению на «Лунного Пьеро» Шёнберга, «Весну священную» Стравинского или «4’33’’» Кейджа. Музыканты играют партитуру, записанную на одной строчке и состоящую из пятидесяти трех разделов, но каждый повторяет эти разделы столько раз, сколько сам захочет, поэтому музыка при каждом исполнении звучит по-новому. Я, робея, спросил у Терри Райли, как он объясняет рождение в его голове столь простой и мощной идеи. Другой бы соврал, а Райли ответил честно: «Мы тогда в Калифорнии увлекались ЛСД».

Другой классик репетитивного минимализма Филип Гласс был в России по приглашению Александра Чепарухина (что вышло Александру в убыток), он выступал со своим ансамблем в Доме музыки, играя сопровождение к фильму «Койяанискаци». Это тоже грандиозное произведение, в особенности его неостановимое городское скерцо, снятое рапидом и цейтрафером, а сыгранное точными быстрыми арпеджио. Филип Гласс был даже в Большом театре, обсуждая возможный заказ, но, по словам тогдашнего главного дирижера театра Александра Ведерникова, удивил хозяев «откровенно коммерческим подходом». На слушателей своих концертов, оставшихся поговорить после исполнения, Гласс произвел обратное впечатление: внимательного собеседника, заинтересованного в том, чтобы быть понятым.

Стив Райх никогда не бывал в России, хотя тот же Чепарухин в начале 2000-х вел с ним переговоры. В то экономически благополучное время на гастрольной карте России существовали только Москва и Петербург, но условием Райха и его менеджмента было занять ансамбль в России не меньше, чем на целую неделю, а цена выставлялась именно за неделю пребывания. В итоге Райх до нас так и не доехал, и что он за человек, мы не знаем. Общий знакомый музыкант говорил мне, что он прагматичный, сочиняющий одну вещь в год (а теперь и реже) в расчете на верные фестивальные успехи. Алекс Росс в своей книге «Дальше – шум» характеризует Райха иначе – как чуткого к деталям, шумам и воздуху музыканта.

Поначалу биографии всех троих изобретателей репетитивного минимализма – Райли, Райха и Гласса – были связаны. Да, теперь трудно представить, как звучала бы пьеса Райли In С, если бы Райх не внес в нее пульс восьмушками по ноте «до». С Филипом Глассом они тоже музицировали вместе, и пути были похожими. Оба закончили Джульярдскую школу в Нью-­Йорке, получили крепкое академическое образование и могли бы сделать карьеру аспирантов и профессоров, преподавая двенадцатитоновую композицию по системе Шёнберга, а в свободное время заниматься собственным творчеством. Однако оба решительно бросили академическую карьеру и стали зарабатывать доставкой: представьте себе, как два композитора, которым еще далеко до мировой славы, затаскивают кухонную мебель на сороковой этаж нью-йоркского небоскреба по задней лестнице. Зато у них была свобода. И взаимопонимание – до тех пор, пока ­кто-то из них не сказал другому, что именно он придумал репетитивную технику. После этого спора между ними возникло похолодание.

Они придумали ее оба – каждый в своем варианте. Очевидно, репетитивная техника была обязана появиться. Иначе бы академическая традиция не узнала о том, что такое барабаны Ганы или музыка Индонезии, а восточный и южный мир не оценил бы дисциплины Веберна.

Путь композитора Стива Райха начался случайно: он сравнивал возможности двух магнитофонов, тогда это были бобины с магнитной пленкой – я прекрасно это помню, поскольку работал включальщиком музыки в классы Московской консерватории. Райх поставил на два магнитофона одинаковую запись и запустил два механизма одновременно. Вот этот эксперимент и оказался свидетельством гениальности. Что получилось: одна и та же запись стала расходиться по скорости сама с собой. Из этого родилась система музыкальной композиции – «сдвиг по фазе» (gradual phase shifting).

Райх применил систему в двух знаковых магнитофонных композициях – Come Out («Выйдите вон») и It’s Gonna Rain («Дело к дождю»). А потом, послушав, как это звучит на пленке, решил перенести то же самое на живые инструменты. Так родилось краеугольное произведение минимализма Piano Phase («Фаза для фортепиано»). Ничего более законченного и самодостаточного, чем эта композиция, в искусстве минимализма не создано.

Требуются два пианиста. Сначала они играют оба одно и то же, в унисон – двенадцать нот в быстром темпе. Играют и играют, можно даже немного заскучать. Но вот один начинает ускорять – а другой держится в начальном темпе. Получилось: музыка сдвинулась во второй партии на одну восьмую ноту. Опять звучит ровно, только появилось двухголосие. Далее – снова: один из пианистов начинает ускорять, а другой держится в темпе. И вот они снова в одном темпе: но возник уже другой вариант двухголосия, ноты сочетаются иначе! Еще далее схема по кругу приходит к логическому концу: двухголосие снова сливается в унисон. Но наступает следующий виток, он короче предыдущего, а это уже более чем умно: моделируется спиральная модель мира. Абстрактный мир, сужаясь, звучит именно так.

Это надо уметь сыграть. Райх – не только композитор, но и практик игры. Он играет на фортепиано и маримбе, всегда в ансамбле с партнерами. Партия «Пульс» в композиции Терри Райли In C – не просто его изобретение, но начало практики минимализма. Чувство ритма, чувство тела, надежность физической организации – основа дисциплины репетитивного минимализма. Это понимают в Азии и Африке. В Европе – разве что в Нидерландах. В России – может быть, ­когда-то в деревнях, тогда ритмическое чувство было развито очень хорошо и у мужиков (гармонистов или балалаечников), и у девок (кто пел на свадьбах и по календарю).

Манифестную композицию Piano Phase в России играли на пару Алексей Любимов и Антон Батагов. Мы слушали это в Московском доме композиторов, рядом со мной был режиссер Борис Юхананов. Вслед за Райхом прозвучали другие произведения под знаком минимализма. Борис рассудил: это не минимализм. Только Стив Райх, только Piano Phase.

Я согласен с Борисом. Минимализм – это вовсе не повторы. Минимализм – это когда каждый отдельный звук самодостаточен. Минимализм – это когда форма не предполагает начала, развития и финала. Так у Райха. Начинается его произведение – это как будто ты включил радио в случайном месте передачи. Все давно началось – и никогда не кончится. У других композиторов если музыка начинается тихо, а продолжается громче, это уже развитие. А значит, не минимализм.

Современным академическим оркестрам музыку Стива Райха играть трудно. Но с начала 70-х годов прошлого века они начали к этому стремиться. На Райха посыпались заказы, он стал востребованным в мире композитором. Недавно я слышал, как в Концертном зале Чайковского Райха играл Молодежный оркестр России – очень хорошо.

На фестивале «Альтернатива-1990» был концерт ансамбля голландских ударников, которые исполняли длинную первую часть из произведения Стива Райха Drumming, где применялась та самая композиторская техника постепенного «сдвига по фазе». Голландские ударники играли безупречно ровно. Сидевший рядом со мной композитор Виктор Екимовский благодушно внимал. В ­какой-то момент у части ударников наступало ускорение, а другие музыканты продолжали играть ровно. В этот переходный момент у Екимовского вытягивалась шея от удовольствия, у меня тоже. Но вот голландские ударники снова сходились в ритме после очередного сдвига по фазе – и мы с Екимовским, довольные, переглядывались.

Но сыграть Piano Phase в России, кроме Любимова и Батагова, могли немногие. Кто сумел совершить вообще невероятное – это пианист Петр Айду: он один сел между двумя роялями и сыграл на них двумя руками всю конструкцию один за двоих. Главное в этом – не руки, хотя они тоже нужны, а уши и мозги. Поэтому у Петра и получилось.

Со временем исчерпав технику «сдвига по фазе», Стив Райх стал придумывать новые схемы: например, сочинять музыку для одного инструмента, который играет сам с собой в записи. Мое любимое: «Электрический контрапункт» для гитары, где джазовый гитарист Пэт Метани изумительно тонко играет соло на фоне еще двенадцати гитар, им же записанных, в том числе двух басовых.

Да, Райх не композитор одного приема. Еще одна важная фишка, придуманная им, – предзаписанные голосовые треки. На этом строится одна из самых знаменитых его композиций Different Trains («Разные поезда»), где сначала звучит голос кондуктора, а потом интонацию кондуктора повторяет скрипка. В Москве эту композицию исполнял американский Кронос-­квартет (тоже привезенный Александром Чепарухиным), причем в Концертном зале имени Чайковского, где умножение звука через колонки, на мой академический слух, ­все-таки показалось неорганичным.

Если Филип Гласс сотрудничает с выдающимися режиссерами театра («Эйнштейн на пляже» – Роберт Уилсон) или кино («Койяанискаци» и еще два подобных фильма – Годфри Реджо), то Райх упустил это и наверстывает в медиа с женой Берил Корот (видео «Пещера» и др.). Литературные темы у Райха – типичные для левой интеллигенции: преследование цветных, ядерные испытания на атолловых островах, печальная судьба овечки Долли и т. п. Осознав себя евреем, Райх написал красивейшее сочинение Tehillim на тексты псалмов. Впрочем, моя подруга Маша считает, что примерно такая музыка комфортно звучала бы в аэропорту «Бен-­Гурион» в Тель-­Авиве.

Закончу тем, что когда я хотел сделать подарки друзьям на день рождения в эпоху компакт-­дисков, я отыскивал магазин «Трансильвания» в темных дворах Тверской и покупал там именно диски Стива Райха. Его музыка – та, которая может привлечь неакадемического слушателя в наш консерваторский или гнесинский лагерь.

Мои предпочтения: Шесть роялей, особенно когда одну из партий играет утонченный европейский постмодернист Александр Рабинович. Это было в 1990 году на фестивале «Альтернатива». Вспомнился Моцарт.

И конечно, Музыка для восемнадцати инструментов. Шедевр, вот это просто Моцарт!