История
Мы общались на протяжении долгих лет, но понемногу, короткими эпизодами. Эти записки не выстроены в строгую форму – волны воспоминаний накатываются, не заботясь о хронологии и последовательности. Я говорю о Павле Герасимовиче Лисициане с огромной благодарностью – тонкостям понимания профессии вокалиста я научился по большей части в общении с ним – в этом он был моим первым и главным учителем.
Наше знакомство с Лисицианом состоялось в 1979 году, когда он преподавал на летних курсах в Веймарской Высшей школе музыки имени Ференца Листа. В этот небольшой тюрингский городок приезжали на летние месяцы выдающиеся европейские музыканты, такие как Зара Долуханова, Тео Адам, Рудольф Керер, Людвиг Гюттлер, Татьяна Николаева, Гюнтер Ляйб, Ханнелоре Кузе, Петер Шрайер и, конечно, Павел Герасимович, любимец студентов-вокалистов. Ему было тогда 68 лет, но мне он казался намного старше – определять, угадывать возраст учатся с годами. Возле Павла Герасимовича я провел тогда две недели. Сам уже профессор Высшей школы музыки имени Карла Марии фон Вебера в Дрездене, я вызвался аккомпанировать на его курсе – мне хотелось открыть для себя, разгадать профессиональные секреты великого певца и педагога, «повариться» в его кухне. Действительно, до сегодняшнего дня я не знаю никого, кто владел бы таким количеством вокальных приемов, трюков, изобретенных им самим, или подсмотренных у других.
Как Лисициан мне рассказал, закончив активную вокальную деятельность, он отправился на несколько месяцев в Италию, чтобы посетить занятия крупнейших педагогов belcanto. В этом он относился к редким исключениям: как правило, его коллеги-певцы считают собственный опыт достаточным для преподавания. Лисициан не только сам был великим вокалистом, но и владел поразительным ощущением физиологии пения у других.
Помню, в Дрездене нас пригласили на «Евгения Онегина». Павел Герасимович внимательно смотрел на сцену, но неожиданно, повернувшись, прошептал мне в ухо: «Сейчас Ленский киксонет!» И действительно, в следующей фразе его предсказание сбылось. «В такой позе, откинувшись назад, петь невозможно», – объяснил он мне.
Лисициан был желанным гостем в Дрездене. Он регулярно приезжал сюда, чтобы заниматься с солистами оперной труппы, и к нему на уроки стремились все: от молодых до ветеранов, от «звезд» до исполнителей маленьких ролей. Каждый что-то получал от него и был счастлив поддерживать с помощью «Павла» (так его в театре называли) свою вокальную форму.
В свободные вечера Лисициан часто приглашал меня сопровождать его на спектакли. В те годы Дрезденский театр возглавлял молодой Гарри Купфер, и каждая новая работа режиссера становилась событием в оперном мире. Мне было интересно, как воспринимает Павел Герасимович купферовские постановки, динамичные, остросовременные, по-театральному игровые, яркие, совсем иные, чем традиционные спектакли в Большом театре тех времен. Лисициан был далек от занудного бурчания ветеранов «в наше время трава была зеленéй» – он был открыт для всего подлинного, непридуманного, для логично оправданных новшеств. Помню, на мой вопрос, нравится ли ему такая опера, он с грустью ответил: «Жаль, что мне не довелось петь в таких спектаклях!» Педагог-Лисициан, будучи удивительно терпеливым и внимательным ко всем ученикам – как к более, так и менее перспективным, зачастую в своих оценках был неожиданным. Однажды, прослушав довольно слабую меццо-сопрано, он ошарашил ее и нас: «Ты – колоратурное сопрано!» И, действительно, к концу курса она превосходно пела арии Царицы ночи из моцартовской «Волшебной флейты».
Он давал не только вокальные, но и житейские советы. Так, он потребовал, чтобы в обеденный перерыв я обязательно часик поспал. Тогда это казалось мне сильно преувеличенным, но с годами я понял: дневной сон прекрасно подготавливает организм для послеобеденных занятий.
Павел Герасимович превосходно владел временем и четко знал границы своих возможностей. Когда он опаздывал, он по-прежнему шел с прежней скоростью, только более активно размахивал руками – он торопился руками, а не ногами! Спешащий Павел Герасимович был прекрасной иллюстрацией к немецкой поговорке «Sich langsam beeilen» («Спешить не торопясь»).
Лисициан охотно демонстрировал студентам свои долгоиграющие пластинки – отправляясь в Веймар, он обязательно брал их с собой. Тогда я понял, как важно быть строгим к себе во время записи. «Сейчас будет нечистая нота», – с сожалением шептал он мне. Полагаю, во всей галерее его записей это было единственное место, к которому можно было придраться, но оно каждый раз его расстраивало.
Жизнь приучила его к работоспособности и вокальной стабильности – четырех детей надо было кормить, и он ездил с концерта на концерт. Так, о рождении двойни – Рубена и Рузанны, появившихся на свет в день Победы, – он узнал от конферансье концерта, выйдя на сцену. Обычно, прибежав в театр с очередного концерта, у него оставалось время лишь на знаменитое «Хм-мм» – голос всегда был «на месте», и он мог сразу выходить на сцену.
Если отбросить в сторону художественный аспект, то пение – это спорт, в котором на два маленьких мускула – голосовые связки – падают экстремальные нагрузки. Великий тенор Владимир Атлантов однажды с грустью пошутил, что в году есть только 10–15 дней, когда певец находится на пике своей вокальной формы, и, как назло, в эти дни не бывает спектаклей! По воспоминаниям очевидцев, у Павла Герасимовича в году таких дней было 365. А чего только стóит его выступление в спектакле «Паяцы», занесенное в книгу рекордов Гиннесса: тогда в Амстердаме Лисициан по требованию публики пять раз бисировал Пролог в роли Тонио!
Все эти истории я услышал от Павла Герасимовича в Веймаре, но, главное, я осознал тогда, что профессия певца – абсолютно нормальная, земная, и ею надо заниматься, как и любой другой, в непрерывном, каждодневном труде, без ленного ожидания Музы, приносящей вдохновение.
Павел Герасимович Лисициан еще при жизни стал легендой. Легенды, как и сказки, бывают добрыми и злыми. Павел Герасимович был на редкость доброй легендой. Я не знаю никого, кто бы не говорил о нем только в превосходной степени, с улыбкой. Как и он сам: о людях он отзывался только позитивно. Однажды я поставил его в довольно трудное положение, сказав, что одна из участниц его мастер-курса на редкость некрасива. «Хммм… – когда Павел Герасимович хотел сказать что-то важное и значащее, его голос автоматически попадал в вокальный резонатор, и сказанное приобретало особый, лисициановский тембр. – Хммм… очень… своеобразное лицо!»
Композиторские указания, касающиеся интерпретации, как известно, записываются словами. Музыканта довольно трудно застать врасплох обозначениями в нотах – им обучаются вместе с нотной грамотой. Но однажды со мной такое произошло.
Начав выступать с Кариной, Рузанной и Рубеном Лисициан и получив ноты их программ, я наткнулся на совершенно незнакомое мне обозначение «ПГ сказал», и все попытки найти его в музыкальных словарях закончились неудачей. Ответ оказался неожиданно прост: Павел Герасимович Лисициан был главным музыкальным наставником своих детей. Всё, сказанное им, не подлежало обсуждению и являлось законом – вот почему каждое его указание тщательно фиксировалось в нотах и для этого было изобретено специальное обозначение: «ПГ сказал». Попав в музыкальную страну «Лисициан» и познакомившись с ее языком и обычаями, я вскоре почувствовал себя здесь как дома и впредь тоже охотно следовал ставшему привычным «ПГ сказал».
Павлу Герасимовичу можно было доверять, и это касалось не только музыки. Он исходил из своего жизненного опыта и способности разумно оценивать любую ситуацию. Он ничего не делал в спешке, впопыхах – сначала он в голове взвешивал все «за» и «против», а потом – безапелляционно говорил. Наверное, это звучит неправдоподобно, но Павел Герасимович был всегда прав! Конечно, случалось, что кто-то был с ним не согласен, имел другое мнение. На этот случай в лексиконе Павла Герасимовича имелось двусловие, которое он произносил, как не подлежащий обсуждению приговор Верховного суда.
Лисициан внимательно смотрел на оппонента своими красивыми большими глазами и потом коротко говорил: «Вот, пожалуйста!»
Непререкаемость этого «Вот, пожалуйста!», как правило, действовала. Но если наставлениям Лисициана не внимали, то он мог применить и решительные меры.
Замечательная пианистка и педагог Татьяна Николаева любила носить шляпы, но Павел Герасимович находил их ужасными и нещадно критиковал Татьяну Петровну. Однажды они вместе летели за границу, и строгий блюститель хорошего вкуса наказал Николаеву за невнимание к его мнению: он просидел весь полет на ее шляпе, и, когда перед посадкой пианистка решила надеть свой головной убор, выяснилось, что шляпа для ношения уже абсолютно непригодна! Павел Герасимович очень любил эту историю и охотно смеялся вместе с теми, кто ее еще не слышал.
В доме Лисицианов кормили очень вкусно. А на десерт в летние месяцы подавали замечательные фрукты. Дагмара Александровна, красавица-жена Павла Герасимовича, однажды поведала, что фрукты ее муж покупает сам и делает это лучше всех в семье. Чтобы раскрыть секрет Мастера, я отправился с ним на рынок. Мы долго прохаживались между рядами. Наконец, сделав выбор, Павел Герасимович прелюдировал покупку кратким армянским приветствием «Барев» (проверяя, не соплеменник ли, случайно, продавец) и покупал… самые дорогие фрукты на рынке!
Глянцевые страницы биографий советского времени зачастую обманчивы. Государственный режим «полировал» биографии героев для своих нужд. Молодой рабочий-нефтяник из Владикавказа, Павел Лисициан происходил из семьи, владевшей нефтяными скважинами. Чтобы сделать решающий шаг в карьере – попасть в труппу Большого театра, – нужно было понравиться, как сегодня говорят, кастинг-директору Большого театра тех времен – Сталину. Слава богу, таланта, обаяния и красоты голоса молодому певцу было не занимать, и Павел Лисициан стал «Армянским Певцом». Это означало, что на партийных концертах он представлял Армению – одну из республик Советского Союза, великого единства народов. И даже его репертуар был строго запротоколирован: «Песня Веденецкого гостя», «Пою тебе, бог Гименей!» и Ариозо Роберта – в те времена добра от добра (репертуарного) не искали! Оставалось лишь одно – так держать, с чем Лисициан блестяще справился и быстро стал (по справедливости!) народным любимцем.
Самый необычный и впечатляющий спектакль с участием Лисициана на сцене Большого театра, который мне довелось услышать (правда, только в телевизионной записи), была «Кармен» 1959 года в звездном составе: Ирина Архипова, Марио дель Монако и Павел Лисициан. По существовавшей тогда традиции советские певцы пели по-русски, и можно было ожидать, что дель Монако будет петь по-французски, на языке оригинала. Нет, великий тенор «творил» на своем родном языке, по-итальянски, что слушается сегодня не менее необычно.
Я большой почитатель Марио дель Монако – певец был наделен дьявольским темпераментом, и от его Хозе в последнем акте, думаю, можно было бы прикурить сигарету. Такой накал страстей отличал его как на сцене, так и в жизни. Ученик Павла Герасимовича, тенор Стефан Спивак, первый немецкий певец, ставший лауреатом Конкурса Чайковского, рассказывал о мастер-курсе дель Монако. Само появление великого певца в маленьком итальянском городке, где проходил курс, не могло не впечатлить: в сопровождении трех красивых женщин – жены и двух секретарш, он въехал в город на роскошном Porsche. Такой автомобиль невозможно упрекнуть в слабых фарах, но великому певцу этого было мало: темпераментный водитель поставил еще шесть (!) дополнительных.
В квартире Павла Герасимовича была целая фотовыставка портретов гостей, побывавших у него. Во время пребывания в Москве был приглашен и Марио дель Монако. История, которую я рассказываю, была поведана мне самим Павлом Герасимовичем. Квартира Лисицианов находилась в десяти минутах ходьбы от театра, но Павел Герасимович, посадив итальянского коллегу в свою «Победу», «с шиком» повез его на обед. Подъехав к дому, он по привычке снял «дворники» с лобового стекла и с ними пошел наверх. Марио дель Монако просто обалдел, и Лисициану пришлось спешно выдумывать обьяснение, почему он это сделал.
Жизнь диктует приоритеты: одному певцу подавай Porsche с шестью фарами, другому – лишь бы «дворники» не украли!
Конечно же, Павел Герасимович любил посвященные ему юбилейные торжества. Ему нравилось сидеть на кресле-троне в середине сцены и слушать добрые слова в свой адрес. Было видно, что он воспринимает их с искренним волнением. Несколько раз мне посчастливилось аккомпанировать детям юбиляра на таких мероприятиях, и запомнились несколько незапланированных комичных ситуаций. Так, маршал Баграмян в своей речи, произнесенной сбивчивым старческим голосом, сообщил присутствующим, что он тоже ветеран, но не сцены, а военачальник, и ему уже пошел «десятый девяток» (?). По-видимому, он хотел сказать «девятый десяток», но растроганный Лисициан, как я потом выяснил, даже не заметил смешной оговорки.
Или еще один курьезный случай, произошедший в этот же вечер. Прославленный коллега юбиляра, Иван Семенович Козловский, не потерявший несмотря на преклонный возраст тягу к публичным выступлениям, решил «расширить» сценарный протокол вечера и исполнить с Лисицианом… сцену дуэли из «Евгения Онегина». «Враги!» – запел он, появившись на сцене. «Враги!» – на автопилоте ответил ему Лисициан – оба певца десятки раз вместе пели «Онегина» на сцене Большого. Но затем произошло непредвиденное: Павел Герасимович от волнения начисто забыл и текст, и музыку. Импровизация Козловского окончилась неудачей, зато его Ленскому впервые удалось покинуть сцену на своих ногах!
Вспоминается и замечательный юбилей в Ереване, отпразднованный на сцене Оперного театра. Среди гостей в зале находился и Католикос всех армян Вазген. Назавтра он пригласил Павла Герасимовича с семьей посетить его в своей резиденции в Эчмиадзине, куда был взят и я. Наверное, такое волнение ощущает приглашенный на аудиенцию к римскому папе! Глава армянской церкви был прост и естественен и, словно обычный гид, провел для нас экскурсию по своему дворцу, показав собранные здесь сокровища армянского народа. Я предусмотрительно захватил с собой фотоаппарат, но, к сожалению, фотографии вышли не особенно удачными, да к тому же по прошествии стольких лет потеряли четкость. Тем не менее и сегодня я смотрю на них с большим волнением.
Я хорошо запомнил это событие еще и потому, что оно произошло 15 марта, в день моего рождения. Павел Герасимович «выдал» этот секрет Католикосу, и тот, взяв со стола свою фотографию, подарил ее мне с автографом.
Павел Герасимович долгие годы жил в одном из самых элитарных домов в Москве, на улице Горького, 8 (ныне ул. Тверская), и многие из его соседей сегодня увековечены в мраморе и граните на фасаде дома.
Когда Павла Герасимовича не стало, семья тоже предприняла попытку установить памятную доску. Оказалось, это не так и просто, и потребовались усилия длиною в четырнадцать лет, чтобы реализовать это желание. В один из приездов в Москву я отправился к дому, где я неоднократно бывал, чтобы воочию увидеть конечный результат. Я немного волновался: Павел Герасимович был первым из моих близких знакомых, удостоенным памятной доски. Постояв перед этим гранитным восклицательным знаком, завершившим историю жизни великого певца, я позвонил Карине Лисициан и высказал глубокое почтение перед их трудом и терпением.
Неважно, что надпись на доске информативно-краткая – у каждого сегодня в руках смартфон, и при желании можно больше узнать о Павле Герасимовиче Лисициане и услышать его записи.
Много радости этому любопытному!
